Фетисов Н. В.: "Мадам, месье и Жан" (пьеса про Тургенева)

Пьеса предоставлена автором
© Николай Фетисов
E-mail: fet@rekom.ru, nikolaifetisov@mail.ru

“Мадам, месье и Жан”

(эпизод французской жизни с гениальным русским)

Пьеса в одном действии

Беря пример с юного Мишеля Лермонтова, можно отослать читателя к предисловию его творения, к “Герою…” Но, заучивая оное, никогда не следует пренебрегать фразеологизмом “первое и последнее дело”… Открываемое - лишь плод фантазии и воображения. Не более и не менее. Хотя автор верит – это было. И было именно так.

Действующие лица:

Мадам Полина Виардо-Гарсия.

Месье Луи Виардо.

Иван Сергеевич Тургенев.

В глубине сцены антресоль, разделённая не высокой, в шесть-семь ступенек, лестницей. Перила у антресоли разнятся: слева ажур, справа штакетник, тем самым отчётливо видно, - где сторона "французская", а где "русская". Мебель так же не одинакова. Слева изыск - диван, бюро, кресло, больше похожее на трон, изящный пуфик, манекен женской фигуры, обтянутый в черный, с искрой, бархат; справа - садовая скамья, вольтеровское кресло, в кадке цветок.

На диване сидит Луи, в руках газета. Мадам спускается по лестнице, подходит к бюро, просматривает бумаги, какие-то безжалостно мнёт, какие-то в сердцах швыряет, что-то записывает, черкает, чертыхается, заламывает руки. Луи делает вид, что занят газетой, но сам не спускает взгляда с Мадам.

Мадам (очередной раз чертыхнувшись.) Эта Полин Тургенева - несносная девчонка! Она украла, именно украла, с кухни тесто для круасанов, смешала с землёй и собиралась печь это месиво. Когда же её спросили, зачем она так поступила, представьте что ответила эта дикарка. "Я хотела порадовать вас краюхой чёрного хлеба!" И вы бы слышали, каким тоном это было сказано. Вы бы только слышали!? (Пауза.) И откуда можно услышать такое - "краюха"?

Луи. Она же русская. В её венах - кровь орловских лесов.

Она и шепелявит как отец, по-русски, чуть ли слюной не брызжет! А ведь забыла родной язык! Забыла напрочь! Навсегда! (Пауза.) Нет, она ужасный ребёнок!

Луи. Она - русский ребёнок.

Мадам. У неё животные повадки. И потом, - эти большие толстые руки никогда чисто не вымыты, эти висячие щёки и толстый подбородок, словно топором рубленый. Да она ещё и уродец!? (Пауза.) Ужасно-ужасно! Представьте, о чём она спросила у Вероники сегодня утром: как её русское имя? Служанка была в шоке!

Луи. Прасковья.

Мадам. Что!? Как!?

Луи. Её русское имя - Прасковья.

Мадам. Прасковья!? Полный ужас! Вы слышите? Пол-ный у-жас! (Луи молчит, как бы занят газетой.)Вы, кажется, оглохли? (Тычет на Луи.) Это Франция!? Это весь мирок Франции! (Пауза.)

Луи. Если сказанное вами относится к субботнему приёму, то - я слышу.

Мадам. Вы говорите о приёме в немецком посольстве?

Луи. Именно так. (Встаёт.) И ваше поведение… Ваше поведение с некой особой…

Мадам. Как вы сказали?

Луи. Существуют общеизвестные правила, соблюдение которых…

Мадам. Вам ли говорить о манерах и приличиях?.. Вы слышите?! Вы ничего не слышите. Вы не способны ничего слышать! И видеть! Человек, не умеющий видеть, вдруг заговорил об этике! Как это понимать?

Луи. Понимать следует очень серьёзно.

Мадам. Что?!

Луи (тушуясь.) Я очень вас прошу…

Мадам. Не утруждайте себя. Достаточно и того, что я вижу каждый день. Я вижу каждый день вас и… можно сойти с ума! Можно задохнуться!

Луи. Поскольку я называю вещи своими именами… Поскольку я пытаюсь вас предостеречь… Правила, которые существуют…

Вы повторяетесь.

Луи ( с паузой.) Это правда.

Мадам. Вы сказали: правда? Впрочем, как хотите… (Как бы случайно увидев конверт, берёт его. Смотрит на Луи.)

Луи. Я забыл вам сказать. Письмо от мадам Санд.

Мадам. Когда его принесли? (В нетерпении разрывает конверт.)

Луи. Вчера…

Мадам. Вчера?!! Принесли - вчера?!!

Луи. Вчера. Но по глупой случайности подали мне… вместе с деловыми бумагами.

Мадам. Вам?!! (Пауза.) Я же приказывала: письма от мадам Санд класть в мою почту! (Жадно читает.)

Пауза

Луи.

Мадам. Что? Нет… Дамские секреты, не более. Впрочем, мадам Санд сама в себе: кивает на погоду, хандрит, жалуется о здоровье, ненавидит Гуно, - бедняжка Шарль! (Пауза.) А в обществе весела и обаятельна, даже обольстительна и до дерзости… Ах, чудно! Она бьёт поклоны Жану, совсем как русская мещанка. А это шедевр! Послушайте. Я поняла: эмансипация есть не что иное, как ветер и сквозняк парижских панелей! Как вам такое? Ветер и сквозняк. Впрочем, это и есть Франция - ветер и сквозняк.

Луи. При… при сегодняшнем положении вам не следует волноваться.

Мадам. Ах, вот вы о чём?! Вот что вам угодно видеть и слышать!

Луи. Это угодно… Это видят все.

Мадам. Мне плевать на всех! Я - не все! И вы это знаете! А так же знаете и то, что женщина, которой за тридцать - свободная женщина!

Луи. Вы замужняя женщина. Ваши дети… наши дети носят фамилию Виардо.

Мадам. Ах, вот вы… (Пауза.) Вы только на это способны. Вы способны… Вас хватает на… на газетные биржевые колонки, мерный стук вашего… пульса, истёртый до дыр домашний халат и заячьи тапки. Вы - заячий хвостик и больше ничто! (Показывает на свой живот.) Но это вы слышите. (Пауза.) Вы сплетник. Вы и Жан - оба сплетника. Я в окружении сплетников. Меня окружают люди, пребывающие в позорном состоянии похожести. И только лишь стоит среди этой серости появится оригинальной личности, как тут же её покрывают пылью, красят в серый цвет подобно мышеловке.

Луи

Мадам (с вызовом.) Довольно! (Пауза.) Мы едем в Германию. Немедленно! Да, месье Виардо! Мы едем в Германию. В Баден!

Луи. Как прикажите это понимать? Почему - вдруг?

Мадам. Потому что, это необходимо. Потому что, я так хочу!

Луи. Одного вашего желания недостаточно.

Мадам (с расстановкой.) Мы завтра едем в Баден.

Луи. Это невозможно, во всяком случае, в ближайшие два-три месяца…

Мадам. Я не могу ждать три месяца!

Луи. …решительно невозможно.

Мадам. Я не могу ждать.

Луи. Решительно невозможно ехать куда-либо! (Пауза.)

Мадам. Причём здесь Жан? Он - заболел…

Луи. Вот ка-а-ак?!

Мадам. Да. И чему так удивляться. Месье Тургенев лежит в постели, укрывшись до подбородка одеялом, льёт слёзы с горошину и считает себя отравленным и укушенным бешеной собакой одновременно.

Луи. Бедный Жан…

Мадам. Бедный?! Вы сказали - бедный?! Он бедный?! Не шутите так.

Луи. Мне совершенно не до шуток. И, думаю, месье Тургеневу тоже.

Мадам. Оставьте его в покое.

Луи. Нет уж, позвольте. (Пауза.) Я хочу сказать… С той атмосферой двусмысленности и неопределённости, которая вот уже много лет царит в нашем доме, надобно покончить. И покончить как можно скорее! Мне такое положение вещей не безразлично. Более того, - мне это не приятно.

Мадам. Вам не приятно? Вот уж никогда бы не подумала.

Луи. А вы подумайте. Я вас очень прошу - подумайте.

Мадам (с паузой.) … в Бадене.

Луи. Вот так?!

Мадам. Вот так. (Пауза.) Будьте добры, поднимитесь в бельэтаж, к месье Тургеневу, скажите, что припадок его прошёл и, что госпожа Лопатина прислала крыжовенного варенья. Кстати, и отнесите эти мерзкие русские банки с тряпками. Они в кухне.

Луи (поднимаясь по лестнице.) Как вам будет угодно.

Мадам. Из чего следует: вы отказываете мне в деньгах. Я правильно вас поняла?

Луи. Совершенно правильно.

Мадам. Но, это бездарно.

Луи. Я сказал всё, что хотел.

Мадам. Это так бездарно… Почему?

Луи. Потому что, я так решил. (Уходит.)

Пауза

Мадам. Отчего так холодно?

"русскую" половину, то и дело всплёскивает руками, восклицая: "Это ужасно! Ужасно!" Вдруг, словно вспомнив что-то очень важное, она садится к бюро и пишет, то, вскакивая, чертыхаясь, то, снова приступая к письму.

Мадам (пишет.) Милый Анри! Вы не можете представить моих страданий, когда я думаю, как вы, именно вы, томитесь в горестном ожидании нашей встречи. Но так видно угодно небу, ибо оно одно определило дни нашей разлуки. И пусть так не должно быть, но, любезный друг, томления к обладанию той, кого любишь, лишь усиливают жар и страсть уединенных часов, когда рушится земля и останавливается время. (Пауза. Вслух.) Всё не так… Всё не то! (Пишет.) Милый Анри! Вы и на йоту не можете представить, какие страдания приходится терпеть в ожидании того, что вы называете лукавым взглядом прекраснейших очей Европы. Как передать те мучения, терзающие мою душу, тот страх, тот трепет, похожий на трепет вампира, и вместе с тем, ту боль, ибо посланцы ада рвут на куски моё сердце, подобно стае оголтелого воронья. Я пытаюсь ежедневно молится за вас. Слышите ли вы мои стоны, видите ли меня - на коленях, с вознесёнными к небу руками? Почему, почему всё против нас? Единственно, мадам Санд своим милосердным участием приходит помощью, и не только потому, что истории подобно нашей знакомы её перу, они знакомы и её чувствам. Вы и далее пользуйтесь конвертами мадам Санд. Я надеюсь, бумаги с моим адресом, которую она любезно прислала вам, будет достаточно. Такая шалость и безобидна и безопасно. (Встаёт, ходит.) Как это пошло… Как это пошло! Смеяться над Руссо, хохотать над ним до чёртиков в глазах и тут же… тут же излагать сантименты Юлии к плебею Сен-Пре, словно век жабо и меловых башен на голове продолжается?! Мамзель из прачечной… Мамзель из прачечной… (Черкает, пишет.) Анри! Мои мысли путаются, и рука не в силах стройно изложить их. Третьего дня примчался из России месье Тургенев, и сразу же все ощутили усталость от этого визита, поскольку варварская кровь его страны сказывается и на его поступках. Как же я была невоздержанна, что написала и вызвала его. Впрочем, не в моих правилах поступать иначе. Роман месье Тургенева с одной русской княжной мог завершиться естественным финалом, то есть финалом, после которого мне предстояло бы знакомство с мадам Тургеневой. А это хуже смерти! (Пауза.) Зачем я так поступаю? Вы не раз задавали мне этот вопрос, и всякий раз я вам отвечала одно, как отвечаю и ныне: я так желаю, я так хочу, и так будет всегда! К тому же, может статься, что именно он сможет помочь в данных обстоятельствах. Ибо на сегодня я осталась без гроша. Стыдно в этом признаться, но это так… Представьте, мне хочется смеяться, хотя в глазах слёзы бессилия… (Вслух.) Боже, да что же такое со мной? (Пауза.) Это… это ни в коем случае нельзя… нельзя… нельзя… (Слышны шаги.) Он…

Мадам прячет письмо. С "русской" стороны входит Иван.

Иван Вообразите, что вчера со мной случилось? (Удивлённо.) Вы работали над образом? (Мадам молчит.) Глядя на вас… Вы репетировали?

Мадам. Если вам угодно, - я репетировала.

Иван. Значит, я… не вовремя.

Мадам (тихо.) Вы всегда не вовремя.

Иван. Простите?

Мадам. Как вы себя чувствуете?

Иван. Вы хотите…

Мадам. Я спрашиваю: как вы себя чувствуете?

Иван. Спасибо, лучше. Ничего.

Мадам.

Иван. Ничего, то есть более-менее.

Мадам. Ничего, оно же, более-менее - это забавно. А вы пробовали варенье? Луи принёс вам варенье?

Пауза

Иван (обмякнув.) Что-то произошло пока я там… там…

Мадам. Произошло. Месье Тургенев был болен, а теперь он здоров и потому только, что съел несколько ложек русского варенья. (Смеётся.) Это же смешно и забавно, наш славный и добрый Тургель. Скажите, что это забавно.

Иван. Да, да. У крыжовника есть такое свойство, как…

Мадам (перебивая.) Ну, это случилось с вами сегодня, а что случилось вчера?

Иван. Да… Вчера… Вообразите, на Фобур Сент-Оноре я купил эту вещицу. (Показывает кусочек янтаря, внутри которого застыла муха.) И знаете, о чём я подумал? Что когда-нибудь превращусь в скрягу и буду шататься по парижским улочкам всего лишь затем, что бы купить подобную безделушку.

Мадам (рассматривая янтарь.) Значит, вы были у месье Мериме?

Иван. Я заходил к нему, но не застал дома и оставил письмо.

Мадам.

Иван. Письмо, в котором просил месье Мериме зайти к нам.

Мадам. К нам?!

Иван. Простите… Ко мне.

Мадам. Вы дикарь, Тургель! Дикарь эпохи средневековья! (О янтаре, с паузой.) Очень странная вещица. Очень… Это… Комочек смолы, а переживёт века.

Иван. И муха вместе с ним.

Мадам. Муха?! Да. И муха заодно с ним. (Отдавая камень.) Возьмите. Он мне не приятен. И не говорите, пожалуйста, будто купили его для меня. Кстати, мы переезжаем в Германию. Отъезд - завтра. Вы, если хотите, присоединитесь к нам позже, через месяц. В Бадене ещё бродит холера.

Иван (в порыве.) Сударыня!

Мадам. Я прошу вас. У меня страшная мигрень… Я дурно провела ночь, а ещё надо сделать столько распоряжений к отъезду. Этот отъезд! Я вас покину. (Уходя.) Кстати, что с вашим новым романом о русских дворянках?

Иван.

Мадам. Неужели? Зачем вы скрытничаете? При этом вы теряете оставшуюся в вас привлекательность. (Пауза.) Она блондинка, ваша княжна?

Иван. Мне очень трудно… Трудно понять вас.

Мадам. …Княжна, героиня вашего романа.

Иван. Нет. Она несчастная молодая девушка.

Мадам. Русская Кларисса?

Иван. Да, возможно.

Мадам. Вы опять скрытничаете. (Пауза.) Ах, эти добродетельные русские барышни! Они жаждут любви - их оберегают тётушки и маменьки. Они жаждут любви - их преследуют Ловеласы и соблазняют. Они жаждут любви - их топят литераторы или набрасывают на их лебяжьи шейки пеньковые верёвки. Вы свою Клариссу утопите или повесите? Или нет. Вы её упрячете в монастырь.

Иван. В монастырь?

Мадам. Конечно же, в монастырь. А может быть, вы предпочитаете сделать её русской Нинон де Ланкло? Имейте в виду, любви этой куртизанки добивались мужи голубой королевской крови. Мадмуазель Нинон была коварной особой, а коварство русская публика не простит вам никогда. (Пауза.)

Иван стоит бледный, как полотно. Он вот-вот упадёт замертво.

Мадам. Кажется, вы ещё не совсем оправились.

Иван (сжимаясь подобно пружине.) Вам показалось.

Мадам. Так это же прекрасно! (Пауза.) А вы знаете, как меня называют в России ваши друзья и знакомые? Это чудно звучит. Я попытаюсь сказать по-русски.

Иван (тихо.) Я не хочу этого слышать.

Мадам. Нет уж, сделайте милость, послушайте.

Иван. Это неправда.

Мадам (кричит.) Нет! (Тише, с паузой.) Бойкая баба Виардиха, - вот так величают меня ваши друзья, и думаю, слово "баба" они заменяют иным.

Иван. Это неправда…

Заметьте, - мне плевать на пассажи подобного рода…

Иван. Это неправда…

Мадам. …И я требую, чтобы с сего дня визиты ваших русских приятелей в наш дом были исключены. Если вас не устраивает моё общество… впрочем… впрочем…

Иван. Это неправда!

Мадам. … Впрочем, мне надо идти.

Иван. … Неправда.

Мадам (резко.) Я оставляю вас! Мне должно идти. (Уходит.)

Иван опускается на скамью и плачет навзрыд, причитая в голос. Проходит довольно времени, прежде чем он начинает говорить.

Иван. …И падаю, падаю. Где дно склизкое и каменистое, на котором найдут меня тёплым мешком, с плётьми рук и ног, с горшком каши вместо головы? И блаженно не видеть и понимать этого кошмара, который твориться вокруг. "Иван, а ведь ты страшишься смерти?" - "Да. Но скажи, скажи мне… покажи того, кому она родная сестра!" - "Это страшное оправдание, Иван, - и унизительное. Ты никогда не причислял себя к человеческому стаду. Ты всегда говорил себе, что единица выше тысячи, один выше толпы. Выше, Иван!" - "Выше?! Я - овца в этой толпе. Овца?! Я - овечья шкура!" (Пауза.) Как несправедлив мир! Как он жаждет смерти, когда, наоборот, так хочется жить. А жить страшно… Дышать страшно! Страшно открыть глаза, выпрямить плечи, ступить твёрдым достойным шагом. Страшно сказать подлецу, что он подлец… страшно крикнуть себе, что ты подлец, прячущийся за бабью юбку… Ах, если бы знать наверняка! Знать, что она ответит "да"… Взять её на руки и унести, унести, унести… (Внезапно.) Надо уехать! Надо уехать!! Надо ехать!!! Куда? Я врос в злую поверхность, в злую почву и мне больно стоять на ней. Кто-то колдует на меня, кто-то черпает из меня силы. Пропал мой гребень… кто-то ворожит на моём гребне. "О чём ты, Иван? Ты превратился в глупого мистика?" - "Нет, нет, нет… Я вижу, вижу. Это… Это… Это… Это…" (Пауза.) В моём затылке что-то сдирается… Я чувствую, словно старую шпалеру сдирают и засохший клейстер лопается шариками конфетти, лопается с хрустом… так хрустит снег… Во мне пустота. Сердце плавится в раскалённом озере металла и, точно какие-то вилки выталкивают глаза, а перед ними огненно-сизое марево поднимающегося к верху жара. Я не хочу жить… "Что же ты, жалкое созданье Иван, несёшь? Не гневи Господа! Не гневи! Тебе едва сорок лет, ты богат, и ты - свободный человек, Иван. Свободный! Ты должен работать! Ты обязан писать!" - "Я обязан писать… Это мой крест?.. Где взять силы? Где?.. Как же я запутался… В самом себе запутался. Я - не я". - "Не лукавь. Ты же знаешь, что это не так. Как знаешь и то, что есть люди много и много несчастнее тебя, Иван". - "Да, да, да. Я обхожу Ля Рокет, эту страшную тюрьму…" (Пауза.) Я обхожу тюрьму… Неужели мне предстоит побывать там? Неужели? Но я буду там. Я знаю. Откуда, откуда всплывает грязная солома и плачущие стены? Откуда доносятся звуки лязгающих засовов и гробовое буханье кованых дверей? Ведь я не видел ничего подобного! Мои мысли… Мои дикие мысли… они о тех, кто метается в агонии на той чёрной соломе и лижет языком уродливые стены в поисках воды, кто спрашивает меня: спят ли покойно упрятавшие нас сюда, читающие каменным клёком приговоры и пухлыми пальцами бряцающие ключами, спят ли покойно отвергнутые и молчаливые, прячущие глаза и ходящие полубоком, подобно горбунам и сифилисным шлюхам, спят ли покойно не желавшие знать, не видевшие, не посчитавшие нужным, не вмешавшиеся, не заговорившие в лад со своей совестью и на ком витые клейма, как награда подаренные властью за услуги лизоблюдства и изворотливости? Сплю ли покойно я? "Иван Тургенев, ты счастливый человек. Ты плачешь, но ты думаешь о них. Чаще думай об этом, Иван. Чаще думай о своём отце! Он был великим человеком на этом свете! Он любил этот мир. Он любил жизнь. Он жил!" - "Боже, как просто…"

Пауза

Иван сидит на скамье, свесив голову, готовый вновь разрыдаться. Входит Луи.

Луи. Как видите, ваша липа жива.

Иван. Да, жива.

Луи. А полгода назад, смею напомнить, вы уверяли, что она засохнет. А - нет, жива. Её каждое утро поливает Вероника, и, представьте себе, она делает это с неописуемым наслаждением.

Иван. Как называется этот цветок?

Луи. Не знаю. Все в доме говорят, так же как и вы - липа. Не поверите, но прислуга устраивает здесь рандеву. Слова "вечером под липой" гуляют по дому.

Иван. Надо же?! (Пауза.) Как это замечательно! Пробираться украдкой по спящему дому на свидание под липой. Что может быть прекрасней?

Луи. Чему вы так мечтательно улыбаетесь?

Иван. Вдруг вспомнился один случай. (Воодушевляясь.) Вообразите, Луи. У одного моего русского приятеля была любовница - мельничиха. Представьте, - простолюдинка, но в ней чувствовалась порода; та порода, которую не скрыть, которая отличает дам от женщин, а женщин от баб. Вы меня понимаете, Луи? Она была невысокого роста, но поразительно сложена, я бы сказал, скроена. Чёрные… смоляные волосы, маленькие ушки, чуть-чуть, на самую необходимость вздёрнутый носик, идеальный подбородок, - а какая шея?! Длинная шейка гордой, величественной птицы… Покаты плеч, переплывающие в точёные руки с пульсирующей жилкой на сгибе, цветоложе талии и бутон юбок… А как она сидела, опершись на полукружье ладони, и кончики её длинных пальчиков подрагивали, словно капли на пушистой, только-только омытой солнечным майским ливнем листве. Пелерины, кружева, рюшки и сумасшедший, переполненный любовью и обожанием взгляд. Бархатный, едва-едва тронутый капризом голосок звучал упоительным слогом: я люблю тебя… я люблю тебя… я твоя… твоя.. (Пауза.) … мой приятель частенько наезжал к ней. Вообразите, она ничего не хотела принимать от него. Но вот однажды её капризный голосок, дрогнув на полуслове, сказал: "Вы должны сделать мне подарок!" - "Чего же ты хочешь?" - "Привезите мне мыло, душистого мыло". Приятель, недоумевая, исполнил эту странную просьбу. Она исчезла на минуту, потом вернулась. Протягивая благоухающие руки, она прошептала: "Сударь, поцелуйте мне руки, как вы целуете их дамам в петербургских гостиных".

Пауза

Луи. И что же вы?.. Простите, что же ваш приятель?

Иван. Он рухнул на колени и целовал её руки как шальной! И поверьте, чувство счастья - полного и вечного счастья - жило в нём в ту минуту. Он шептал сам себе: "Это навсегда… это навсегда…"

Луи (с паузой.) И что же сталось потом?

Иван. Потом?! Впрочем, вы правы… А что могло быть потом? Ни-че-го. Расставание.

Луи. С этим надо смириться.

Иван. А если расставание - смерть?

Луи. Так сразу - и смерть! Ведь этот… ваш приятель, он же не умер?

Иван. Не умер?!

Луи. Не умер. (Пауза.) Ваш приятель - человек ущербный. В нём надломилась та ветка честолюбия, которая не позволяет человеку отчаиваться, не позволяет пускать ход событий по течению, а самому при этом превращаться в нелепое, ненужное обстоятельство.

Иван. Вы так думаете? Вы так думаете?!

Луи. Я это знаю. К тому же, он - однолюб. Он будет всю жизнь таскаться… или уже таскается за одной юбкой…

Иван (со стоном.) Зачем так…

Луи. Простите, Жан… За одной женщиной, пусть даже та будет наступать ему каблуком на горло, втаптывать в грязь и плевать в лицо. Но это полбеды. Ваш приятель вообразит себе такое положение как ожидание счастья, как жертву в предвкушении великого и вечного, как священное таинство очищения перед мерцающим на горизонте и готовым принять его в свои объятия блаженством. Надо только дойти до него! И он побредёт - одинокий, под свист толпы и жалеющие вздохи приятелей. Он побредет… А сами минуты, миги счастья будет собирать по пути, даже не осознавая того, с мельничихами, кухарками, прачками и служанками. Вы знаете, как мне по-мужски жаль его! Но я ничем не могу помочь вашему приятелю, разве буду сообщать ему салонные сплетни Старого Света. Впрочем, думаю, он и сам знает их не хуже меня.

Иван. Как вы правы, Луи. Как вы правы. Но что же делать?..

Луи. За что вы себя так мучаете?

Иван.

Пауза

Луи. Хотите хорошую новость? Я закончил перевод Гоголя, его "Ночи перед Рождеством". Было бы прекрасно, если бы вы взглянули.

Иван. Простите великодушно…

Луи. Жан, право же…

Иван. Как вы сказали? Нелепое, ненужное обстоятельство…

Луи. Жан…

Иван. Ненужное обстоятельство…

Луи (с паузой.) Может быть, вам стоит вернуться в Россию?

Иван. В Россию?! Зачем?

Луи. Зачем возвращаются в дом…

Иван. Дом… Вы говорите - дом?!

Луи. Да, в Россию.

Иван. Россия - это не дом. Россия - это тяжёлый крест, - вечный.

Луи. Вы ещё совсем недавно с таким жаром говорили о переменах, которые готовит царь Александр.

Иван. Состоятся ли эти перемены? Впрочем, петербургская публика в них верит.

Луи. А вы - верите?

Иван (с паузой.) В России нельзя не верить. Безверие как безвременье - не поймёшь ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета. И себя перестанешь понимать. Колдовство чёрным горохом завалит.

Луи. понять, как работают её мышцы.

Иван. Расчленяет лягушку? Режет её?

Луи. Да, режет. И это его работа, - по крайней мере, она приносит пользу обществу.

Иван. Нуждается ли общество в подобной работе?

Луи. Вы противник прогресса?!

Иван. Отчего же? Я не противник прогресса. Я противник себя.

Луи. Вы очень мрачно смотрите на самые обыкновенные вещи.

Пауза

Иван. Я вчера зашёл в русскую церковь. Зашёл от нечего делать, без души, понимаете. Стал в сторонке, по-моему, так ни разу и не перекрестившись. Стоял и думал… и думал вовсе не о Боге. Сиял иконостас, только я не видел икон; ни ангельский взор их, ни золотой перелив окладов не трогал меня. Мёртвый я стоял, вы понимаете. И вдруг, одна мысль пронзила меня! (Пауза.) Нет ничего страшнее ежедневного и обыденного, череды восходов и закатов, дождей, листопадов, снегов, череды зим и лет. Нет ничего страшнее непреложности законов природы, которым подчиняется и жизнь человеческая. Но самое ужасное, что в этой жизни нет никакой цели - ни благой, ни злой; нет никакого умысла - ни доброго, ни порочного… Из праха вышел, в прах и вернулся… (Вдруг, возбуждаясь.) И только любовь… Да, да. Любовь молнией озаряет окрест, озаряет тебя изнутри, преображает… Открываются глаза и ты видишь красоту и говоришь… (споткнувшись,) как ты одинок, братец. Пожито, попито - пора и честь знать. (Пауза.) Мне надобно вернуться в Россию. Вы - в Германию. Я - в Россию.

Пауза

Луи (тихо.) Я никуда не еду.

Иван. А как же Полин? Одна?!

Луи. Увы, она ни в ком и ни в чём не нуждается, кроме денег. Её преследуют кредиторы.

Иван. … То есть, это не хорошо… Я имею в виду…

Луи. Да, да. Она рассчитывает на вас. Рас-чи-ты-ва-ет.

Иван. Я готов. (Пауза.) Тем более, у меня есть кое-какие дела в Бадене. Улажу их и тогда - в Россию. Навсегда.

Луи. Вы говорите правду?

Иван. А как вы думаете?

Луи. Я думаю, что - нет.

Иван. И я - тоже. Я - тоже…

Иван уходит. Луи остаётся один.

Луи. Вот он, влюблённый человек, несётся к пропасти и как прекрасен, как упоителен он в своём порыве. И нет этому ни понимания, ни объяснения. А лживое людское сердоболие будет судачить, коверкать, переламывать, перемалывать, брать за ворот, полоскать в океане и сушить над огнём, и… окажется до омерзения гадким и правильным. Каждый служит толпе! Каждый подчиняется людской молве, принимая клевету как признание. "Эх, Иван, Иван. Ты позируешь и играешь, но будешь лить слезы, ибо любая, пусть даже самая дорогая безделушка коллекции, рано или поздно остаётся забытой своей хозяйкой. И предстоит ей пылиться где-то на дне комода, в надежде, что когда-нибудь её там отыщут. Иван, Иван! Ты всего лишь безделушка. - Так скажет толпа". Так говорю я. Но он любит и это единственное утешение его сердцу. Только любовь озаряет окрест…(Пауза.) А ведь я никогда не любил. Никогда. Меня любили и не раз… И какие женщины меня любили! Как трепетали их ресницы, как вздымалась порывами грудь и накатывающей волной прибоя пробегала дрожь по их гибким членам, как щебетали они и вдруг терялись в ответах, как не знали, куда деть руки и веер не спасал их! Это щекотливое положение простушки, на которой драгоценности висят глыбами льда… И ей холодно, ей хочется бежать, хочется превратиться в маленькую мышку и скорее юркнуть в щель и затаиться там, переждать пока все разъедутся, пока всё успокоится, и о ней забудут. Меня восхищали подобные картины. Как я был горд! Как я был глуп… (Пауза.) от зеркала и увидит ваше творение. Вы мостите улицы и освещаете их дневным светом, дабы её ножкам было удобней ходить, а её юбки не цепляли грязь. Вы мчитесь в Африку, чтобы она знала какой вы сильный и храбрый. Вы усмиряете кораблём четыре океана и покоряете самые высокие вершины и всё это за один-единственный взгляд любимых глаз. Вы сочиняете божественную музыку, пишите романы и поэмы, в которых возносите до небес предмет вашего обожания. Вы творите невозможное и думаете, что этим невозможным покоряете женское сердце? Ах, как вы ошибаетесь, господа! Как вы ошибаетесь. Вы можете добиться признание всего мира, который найдёт в вас великого архитектора или мореплавателя, великого композитора или поэта, великого полководца, даже великого императора! Весь мир признает вас, но только не та, в честь которой вы вершили свои подвиги. (Пауза.) Господа, любимую женщину надо брать и валить на спину, жадно впиваясь в её губы и разрывая шнуровку корсажа, видя в ней лишь разъярённую тигрицу, коей она и будет в то мгновение. И как только вы ощутите на своей спине кровавые уколы её коготков, знайте: она ваша, она вас любит, она пойдёт за вами, куда бы вы её не повели. И пусть в её глазах ещё не просохли слёзы - это слёзы первого из смертных грехов - греха гордыни, и это слёзы благодарности вам, её единственному любимому человеку.

Пауза

Входит Мадам. Она нервничает, не решаясь заговорить с Луи.

Мадам.

Луи. Вы прекрасно знаете, что свои решения, как и свои убеждения, я не меняю.

Мадам (с паузой.) Луи, вы… вы не дорожите мной! Кто я вам?

Луи. Вы - замужняя женщина, и я считаю этого вполне достаточно.

Мадам. Ну и чёрт с тобой!

Пауза

Мадам. Почему Бог не внял молитвам моей матери?.. Как она хотела сына!.. Но родилась девочка… "Мой муравушек на шёлковой ниточке, - говорил мне отец. - Мой муравушек". Я тихий муравушек… А как мне хотелось быть зверёнышем, который с дикими воплями рвёт чулки, подвязки и панталоны, откручивает куклам головы и стрижёт себе букли! (Пауза.) Как я ненавидела эти крикливые банты и рюшки, эти розовые тона платьев, эти дутые пряжки на ботинках, эти вечно стянутые щиколотки и лиф! Вот откуда начинается женское рабство! И ничего никогда не изменится… И коль суждено тебе родиться женщиной, то - не жизнь для тебя, а ты для жизни…

Пауза

Входит Иван. На нем платье французского щёголя. Увидев Мадам, останавливается в нерешительности; та стоит к нему спиной.

Я слышала, как вы вошли... (Пауза.) Я слышала, как вы вошли.

Иван (подбирая слова.)

Мадам. Сказать, что вы нас покидаете?

Иван. Я пришёл…

Мадам (оборачиваясь.) … Однако… Я таким вас помню… много-много лет назад.

Иван. Вы помните?

Мадам. Я помню. Вы появились в моей гримуборной в таком же фраке, в белом жилете и цветном галстуке…

Иван. А вы сидели, небрежно откинувшись в кресле в чёрном атласном платье…

И мне вас представили: это - молодой русский помещик, славный охотник и плохой поэт.

Иван. Неужто вы это помните?

Мадам. Совсем не на столько, чтобы забыть. Вы можете мне помочь?

Иван. Полин!

Мадам. Тише, тише, славный мой Жан. Ведь ты - мой? Мой?

Иван.

Мадам. Тише, тише.

Иван. Я не могу тише. Я не хочу тише!

Мадам. … Добрый Жан…

Иван. Полин!

Мадам. …Где ты теперь?.. Где ты теперь?..

Иван (не слыша.) там? Они стояли, почти голые, стояли вопреки бешеному ветру и прибою, вопреки всему-всему…

Мадам. …Из-под их ободранной коры проступала янтарная сердцевина, и ты заставлял меня прислоняться к ней. Я хохотала, как сумасшедшая и прикладывала ухо. "Послушай, - говорил ты, - так страдает без тебя моё сердце". А ветер трепал крону несчастного дерева, и я слышала рвущиеся наружу стоны. Потом ты брал меня на руки и кружил, кружил, кружил… А я шептала, шептала… шептала тебе слова, и умирала, умирала, умирала… от любви… Я хочу снова умирать от любви.

Иван. Полин!

Мадам. Жан!

Иван. Помнишь тот старый замок…

Мадам. …И ты бессовестно лгал, что видел там привидений…

Иван. …А угловую башню, помнишь?

Где ты в первый раз поцеловал меня…

Иван. Полин!

Мадам. Поцеловал… и бросился в тёмный угол, словно змеёй укушенный.

Иван.

Мадам (отстраняясь.) Меня?

Иван. Себя. Я испугался себя, своей несбывшейся мечты, вернее сбывшейся… Я испугался, что это сон, что ты вдруг исчезнешь, растаешь, подобно доброй, сказочной феи.

Мадам.

Иван. Нет, нет…

Мадам (отходит.) Ну, посмотри, посмотри! Разве я похожа на ту Полин, которая пела тебе цыганские песни и плясала для тебя на восходе солнца, веером разбрасывая юбки? Посмотри! Разве перед тобой та Полин, которая дарила любовь безоглядно, не сдерживая себя, не утаивая ни капли нежности, не испрашивая ничего взамен, не думая о будущем? Разве я - та самая?

Иван. Да, да…

(танцует.) Ты обманываешь себя, Жан. Ты живёшь в мираже. Ты живёшь в том самом сне.

Иван. Ну и пусть.

Мадам танцует, всё более и более увлекаясь.

Ну и пусть?

Иван. Да! Да! Да!

Мадам (обрывая танец.) Разве так возможно жить?

Иван.

Мадам (тихо, с паузой.) Жить, обманывая других… Без этого нельзя обмануть судьбу.

Иван. Что ты такое говоришь?

Мадам. (Пауза.) И вы, месье Тургенев, как бы не хотели остаться тем жаждущим любви юношей, а уже муж. Ведь вы, вот-вот станете мужем, - не правда ли?

Иван. Полин!

Я была на русском венчании. Многое лета… Многое лета…

Иван. Полин!

Мадам. Разве будущую мадам Тургеневу зовут Полин?

Пауза

Иван. … Ах, если бы сказать времени: подожди… подожди… не торопись, ведь люди ещё так много не успели сделать…

Мадам. Что вы бормочите? Смелее, смелее! Я жду.

Иван (обречённо.) Чего же вы ждёте?

Вы удивляете меня.

Иван. Да! То есть, нет… То есть, да… Я жалкий, низкий человек. Я дал вам повод усомниться в моих чувствах. Я виноват перед вами.

Мадам. Передо мной? Нет, месье Тургенев! Вы виноваты… А если я скажу вам: вон!

Иван. Как?..

Мадам. Да! Вон и навсегда! Ведь ваш поступок - это предательство.

Иван.

Мадам. Да, - предательство! Вы предали меня. Вы предали её… Ради своих эгоистических амбиций вы готовы предать посрамлению весь мир!

Иван (растерянно.) Как же так?.. Вы обвиняете меня… Вы, самый близкий мне человек, обвиняете меня в пороке, против которого… Как же такое возможно?.. Как возможно поверить в это?..

Мадам. Избавьте меня от вашего бреда. Я не желаю это слушать!

Иван. А каково мне слушать такое от вас? Вы… Вы - та, ради которой брошено и забыто всё: родина, любовь, друзья, родные… Вы же отняли их у меня! Вы же лишили меня всего!

Мадам. Замолчите!

Иван. Нет!

Мадам (кричит.) Луи!

Иван. … заболею или, того хуже, помру? В Париже ли, в Лондоне или Петербурге?.. Ведь никто не придёт ко мне! Никто! Ни вы, ни ваши дети, ни ваш муж… Никто из этих европейских фланелевых людей с их суконными лицами, которыми кишит ваш салон… Вы слышите меня? Ни один гальский петух не прилетит, не помашет крылом, не прогорланит последнее "адью"…

Входит Луи.

Мадам. Довольно! Луи! У месье Тургенева бред. Пошлите за доктором.

Иван. Нет! Это не бред.

Луи. … Где-то у меня были успокоительные капли…

Мадам. Увольте меня от такого зрелища. Я ухожу.

Иван. Вон!!!

Мадам.

Иван. Я сказал: вон!!!

Мадам. Как вы посмели? В моём доме?

Иван. В вашем доме? Ноги моей больше не будет в этом доме!

Луи. Жан!

Иван.

Мадам. Вы этим меня очень обяжите! Удерживать вас здесь никто не станет.

Луи. Полин!

Мадам. (Уходит. Луи бросается вслед.)

Иван. Вот и всё.

Пауза

Иван. Как я устал за эти дни. Боже, как я устал! Снова - одиночество. Одинокий человек - лишний человек. (Пауза.) Боже праведный! Всю жизнь лезть из кожи вон, всю жизнь писать о лишних людях, рассматривать под микроскопом, увеличивая тысячекратно их чувства и мысли, и всё это для того, чтобы в мгновенье оказаться одним из них. Вдруг самому попасть под микроскоп?! Как же случилось такое? Вот так и случилось - легко и просто.

Пауза

Я один. Да, один. И моя страна далеко, но вдруг сталось, что я от неё ещё дальше. И - это так. Судьба России - не моя ли судьба? Мне ли прятаться от неё, не идти к ней навстречу, пусть даже и гнуться под ударамиеё кнута. Мне жаль себя? Нет не себя. Мне жаль ушедшее время, жаль половину прожитой жизни, на поверку оказавшейся пустой и почему-то глупой, даже дурацкой. И - это так. Только как жить дальше? Как жить, не оборачиваясь, не таская за собой рухлядь когда-то желаемого, казавшегося таким важным, таким необходимым и… оставленного в круговерти обыденности. Вечность, пугающая вечность, и к ней необходимо идти. Только бы не забыться! Не сбиться на мелочи, не разменяться на мелкие шажки, на позы, на крючкотворство рук, на гримаски и ужимки. Неужели это всего лишь слова? Надо заново научиться мечтать. Надо влюбиться… (Хватается за голову.) У-у-у… Княжна… Милая, добрая, юная Лиза, - разве я люблю вас? Нет. Но я дал ей надежду. Что же я натворил?.. Что же я натворил?.. Впрочем, теперь уже всё равно…

Входит Луи.

Луи Жан… Жан. Жан!

Иван. Вы знаете, Луи. Незадолго до смерти мой отец написал мне: "Сын мой, бойся женской любви, бойся этого счастья…" Как можно бояться счастья? - думал я до сего дня. Оказалось - можно. Впрочем. когда нет счастья, то и бояться нечего.

Луи. Жан, как-то всё было недосуг сказать вам… Дело в том… Одним словом… Полин ждёт ребёнка.

Иван. Что?!

Луи.

Иван. Беременна?!

Луи. И об этом говорит весь Париж, странно, что вы не узнали об этом на вокзале. (Пауза. Показывает письма.) Более того, эти письма - вершина той горы, которая выросла в моём кабинете. Пишут "доброжелатели".

Иван.

Луи. Ничего, поскольку слишком поздно. Не возражайте, Жан! Вы же знаете парижскую публику. Чем больше шума, тем смешнее и глупее я буду выглядеть в её глазищах. Мне за шестьдесят… И подобные письмена не первые в моей жизни. Но когда-то я совершил роковую ошибку. Я сказал себе: "Луи, тебе всё равно и всё едино". А нужно было поднимать шум, устраивать скандал, драться. Нужно драться, пока ты молод! (Пауза.) Потом появились… вы и многие, многие… Я не виню вас… А винить себя, мучить, я не умею. Я слишком себя люблю.

Иван. А её? Вы любите её?

Луи.

Иван. Но неужели вы не видите, как она страдает! Одна…

Луи. Полина никогда не будет одинокой женщиной. Скорее, даже, наоборот: у неё слишком много тех, кто готов скрасить её одиночество.

Пауза

Иван (тихо.) Я еду в Германию.

Луи.

Иван. К чёрту Россию! Я еду в Германию!

Луи. Вы так решили?

Иван. Да. Я решил. Простите меня. (Уходит.)

Пауза

Луи.

Пауза

Сколько русских шатается по Европе?! Зачем? Спросите их об этом? Они в ответ кивнут головой, пожмут плечами, потрут руки и думай, что означает такой набор жестов, - то ли "да", то ли "нет", то ли, и то и другое. Заче-е-ем? (Пауза.) Что притягивает их сюда? Вылизанные юбками шлюх панели, зелёное сукно рулетки, до безобразности правильные квадраты садов и парков, венецианские окна или растянутые в резиновой улыбке лица, и днём и ночью бегущей от скуки толпы? Русские и сами не знают. (Пауза.) … Здесь они пьют, бранятся и плачут… Здесь их доброта оборачивается ненавистью, а их любовь дышит убийством… И как же тяжело они возвращаются, словно едут на свои похороны…

Пауза

Стена, тёмный фон, раскрытая дверь, и в дверях девочка стоит, в руках у неё метла. Стоит и смотрит перед собой. Больше ничего.

Звучит музыка. Луи танцует с манекеном; он в халате и тапках, манекен в чёрном, с искрой, бархате.

КОНЕЦ.

январь - начало марта 1999 г.

Примечание автора:

Полин Тургенева - дочь Ивана Тургенева и прачки, крепостной его матери. С восьми лет Полин воспитывалась в доме мадам Виардо.

Жорж Санд (настоящее имя - Аврора Дюдеван (до замужества - Дюпен) -

Ля Рокет - парижская тюрьма. В начале 60-х годов Максим Дюкан, известный французский литератор, уговорил Тургенева посмотреть казнь преступника в этой тюрьме. Когда нож гильотины поехал вниз, Тургенев отвернулся.

Раздел сайта: