КАРТИНА ПЯТАЯ
Париж. Комната-кабинет Тургенева в верхнем этаже дома, куда ведет лестница темного дерева, с широким пролетом посредине. Полдень. В кабинете на всем печать заброшенности. Штора оторвалась и висит поперек окна, загораживая отчасти свет. Тургенев за письменным столом, где аккуратно разложены книги и бумаги. На стене большой портрет Полины Виардо. На Тургеневе старая, потертая бархатная куртка. Напротив, в кресле,Савина. Откуда-то снизу, где проходит урок пения, доносятся женские голоса. Пение сопровождает всю сцену.
Тургенев. Вы две недели в Париже, и я узнаю это совершенно случайно?! Вы не желали свидеться со мной?
Савина. Я вам раньше не говорила, не писала… Вы уехали, и пустота моей жизни давала себя особенно чувствовать. Я стала невыносимо скучать. Хандра увеличивалась с каждым днем. У меня явилась привычка пить после спектакля желтый чай, отчего я страдала бессонницей и расстроила достаточно нервы. От скуки вздумала забавляться экспериментами над моими влюбленными поклонниками. После спектакля (в котором они все, конечно, присутствовали) я, усталая, окруженная цветами, трофеями успеха, усаживала их всех в комнате, сама усаживалась на диван с чашкой моего чая в руках и принималась их «изводить». Я задавала себе задачу: во столько-то времени довести К. или Н. до последней степени. Услыхав признание, я спокойно звонила два раза, и горничная являлась «проводить». Она и не подозревала, что гость уходил не по своей воле. Это всегда мне удавалось и очень забавляло. Я чувствовала в глубине души какую-то злость, ожесточение к чему-то неизвестному и находила необходимым мстить за что-то всем мужчинам, попадавшим на мою дорогу. Сделалась отвратительно злой кокеткой. Поклонники прозвали меня царицей Тамарой, с той только разницей, что я вместо Терека выбрасывала их тела на Семеновский плац, рядом с моей квартирой. И то они говорили, что царица Тамара была добрее.
Тургенев. Да что вы говорите!.. У вас добрая и широкая душа… Вы прелестны в этом костюме, истинная парижанка… Если бы я вас случайно встретил на улице, наверное, не узнал… Да и произношение у вас очень верное.
Савина. На сцене часто приходится говорить по-французски. Взяла себе гувернантку и целый год, каждый день утром, вечером, каждую свободную минуту занималась, как школьница.
Слышится высокое меццо-сопрано.
У вас здесь много друзей, и вы привыкли к этой атмосфере, к Европе.
Тургенев. Европа… Она часто представляется мне в виде большого освещенного храма, богато и великолепно украшенного… Но под сводами этого храма царит мрак… А что касается моих друзей, то, как они мне ни близки, русские друзья мои столь же мне дороги…
Савина. Говорят, что и рассказы вы свои пишете по-французски.
Тургенев. Как вы могли так подумать? Я ни одного печатного слова не написал на чужом языке… Пишу только на моем — русском. Надо беречь и любить язык Пушкина.
Савина. Вы сказали очень хорошую речь на Пушкинском празднике.
— дань нашей признательной любви… Нам остается только идти по пути, проложенному его гением… На открытии памятника было много хорошего и нового, но было много и фальшивого. Вот Достоевский. Во всех газетах сказано, что лично я совершенно покорился его речи. И вполне ее одобряю. Но ведь это не так. Речь Достоевского очень умная, блестящая и хитроискусная. При всей страстности, она покоится на фальши, но фальши крайне приятной для русского самолюбия… Алеко Пушкина чисто байроническая фигура, а вовсе не тип русского скитальца… Онегинская Татьяна… Ее характеристика очень тонка, но ужели же одни русские жены пребывают верны своим старым мужьям?
Слышится пение.
Савина. Наверно, не они одни…
Тургенев (смешался, после паузы)— вот кто первый современный писатель. Я в шестой раз с новым наслаждением перечел «Войну и мир». Какая сила и какая красота! Мой бедный друг Гюстав Флобер сравнил Толстого с Шекспиром! Я вам прочитаю его письмо. (Берет письмо. Читает.) «Спасибо, что вы дали мне возможность прочесть роман Толстого. Это первоклассное произведение. Какой художник и какой психолог… Подчас он напоминает мне Шекспира. Во время чтения я то и дело издавал крики восторга… а чтение это долгое!» Не могу я свыкнуться с мыслью, что больше не увижу Флобера. Золотой был человек и великий талант. Он здесь объединял всех нас… Число поклонников Льва Толстого в Европе будет неизменно возрастать. Для вящей его славы я распространяю его произведения… Да, Толстой — единственная надежда нашей литературы. (После паузы.) Отчего после «Анны Карениной» он ничего не пишет?!Граф Толстой должен вернуться к литературной деятельности. Должен!..
Савина. И вы, Иван Сергеевич, тоже должны… вернуться!
… По целым часам сидишь над несколькими строчками… Видимо, мое участие в русской литературе должно ограничиться тем, чтобы помогать молодым начинающим силам…
Савина. У нас теперь много молодых писателей.
Тургенев. Изо всей пишущей братии только, пожалуй, Всеволод Михайлович Гаршин. Несомненно оригинальный талант. Но он очень болен… в больнице для душевнобольных. В судьбе каждого талантливого человека есть что-то трагическое… не правда ли? (Пауза.) Почему вы молчите?
Тургенев. Моя деятельность заслужила сочувствие в той среде нашего народа, которая всегда стояла близко к моему сердцу… Но я, видимо, больше ничего не смогу написать…
Савина. Почему?!
Тургенев. Это почти невозможно. Вдали от родной почвы, от столкновений и состязаний… Если бы я жил в России, то, вероятно, написал бы еще многое… Но что делать, это какой-то заколдованный круг.
Слышен высокий женский голос.
(Смотрит на портрет Виардо.)
Савина. Вы поклоняетесь картине?
Снова тот же голос.
Тургенев. Когда слышишь ее, по спине проходит холодная дрожь, и… плачешь слезами восторга!.. Редко что меня может заставить заплакать. Может, иногда стихи Пушкина меня до слез тронут. Стар я становлюсь. Старость — это тяжелое тусклое облако. Оно заволакивает и будущее и настоящее… Надо защищаться против этого облака, а как? — снова встреча с Россией… Я часто думаю о моей родине. (Пауза.) Хотите, я прочту вам одно из моих стихотворений в прозе? Я написал их несколько?
Савина. Стихотворение… в прозе? О, почитайте, пожалуйста.
… Она стоит на пороге новой жизни, готовая на любые страдания для будущего России. Я назвал это стихотворение «Порог». (Читает.) «Я вижу громадное здание. В передней стене узкая дверь раскрыта настежь; за дверью — угрюмая мгла. Перед высоким порогом стоит девушка… Русская девушка. Морозом дышит та непроглядная мгла; и вместе с леденящей струей выносится из глубины здания медлительный, глухой голос.
— О ты, что желаешь переступить этот порог, знаешь ли ты, что тебя ожидает?
— Знаю, — отвечает девушка.
— Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?
— Знаю.
— Отчуждение полное, одиночество?
— Знаю… Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.
— Не только от врагов, но и от родных, от друзей?
— Да… и от них.
— Хорошо. Ты готова на жертву?
— Да.
— На безымянную жертву? Ты погибнешь — и никто… никто не будет даже знать — чью память почитать!..
— Мне не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени.
— Готова ли ты на преступление?
Девушка потупила голову…
— И на преступление готова.
Голос не тотчас возобновил свои вопросы.
— Знаешь ли ты, — заговорил он наконец, — что ты можешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь понять, что обманулась и даром погубила свою молодую жизнь?
— Знаю и это. И все-таки я хочу войти.
— Войди!
Девушка перешагнула порог — и тяжелая завеса упала за нею.
— Дура! — проскрежетал кто-то сзади.
— Святая! — пронеслось откуда-то в ответ».
Может быть, это заронит что-нибудь читателям в душу. (Посмотрел на часы.) Мне надо в аптеку. Дочь госпожи Виардо больна и в постели. В доме все время кто-нибудь болен. Я вас провожу…
Савина. Я приехала не одна… Помните, тогда на вокзале я сказала…
… Что-то… что «должно иметь влияние на вашу будущность»?
Савина. Вы ведь мне друг, правда?
Тургенев. В моем дружеском расположении к вам вы не должны сомневаться.
Савина. Ну хорошо, я вам расскажу… Я должна все сказать.
Тургенев. Очень мило будет с вашей стороны.
«Аиду». Я совершенно увлеклась музыкой, как вдруг увидела, нет, скорее почувствовала устремленный на меня бинокль. Я повернула голову и увидела военного, совершенно отвернувшегося от сцены… Меня, как магнитом, притягивал этот бинокль. Я стала сердиться, что не могу рассмотреть лица, и боялась, что поведение этого господина обратит общее внимание. Я сидела как на иголках, а уехать раньше окончания спектакля было бы смешно да и неловко. Наконец занавес опустили, и я стала собираться… И что же! Незнакомец стоял в проходе против ложи, как бы у моих ног… Красивое лицо, высокий рост, блестящие глаза… Мы обменялись взглядом, и потом всю ночь мне снился его взгляд, он жег меня… Этот блестящий военный стал бывать на всех моих спектаклях… Его дерзость, смелость сделали его сказкой всего города… Что мне оставалось?.. Теперь он здесь, со мной, в Париже.
Пауза.
Тургенев. Кто он?
Савина. Гвардейский офицер Никита Никитович Всеволожский. Это, наверное, судьба… Вы же знаете, я суеверная, как многие артисты… (Пауза.)
Тургенев. Вы собираетесь выйти замуж за этого блестящего военного?
… Он человек редкой красоты и… покорил мое сердце.
Тургенев. Ну что ж… Дай бог вам любовь да совет, как говаривали в старину…
Савина. И это все, что вы можете сказать?
… А я по-прежнему один… Один, как всегда… И, как собака, не могу жить там, где ее нет… Оторвался от всего дорогого, от родины. (Пауза.) Я оденусь и провожу вас. (Выходит.)
Савина . «Но тот, кто любящей рукой не охранен, не обеспечен…» Полина Виардо… «Царица цариц»… Связала его всего!
Входит Тургенев в темно-сером пальто.
Тургенев. Сейчас мы пойдем. (Хочет застегнуться, машинально ищет пуговицу.)
Тургенев. И в самом деле. Ну, так мы застегнемся на другую. (Хочет застегнуться, но и другая пуговица падает. Добродушно улыбнулся, беспомощно развел руками.)
Они идут вместе. Слышен вокализ.
Стойте! Когда я слышу этот голос, время для меня словно останавливается. Стой! И дай мне быть участником твоего бессмертия, урони в душу мою отблеск твоей вечности!
…
Пауза.
Тургенев. Я вас увижу… до вашего отъезда в Россию?
Савина. Зачем?.. Вы все сказали.
Тургенев. Вас ждет Всеволожский?
Тургенев. Ваш воин… Я прошу вас только об одном: не совершать решительного шага, чтобы потом не раскаиваться в своем решении… Берегите себя! Вы будете мне писать!
Савина. Я была рада вас повидать.