14
Персонажи романов Тургенева живут в определенных условиях, обсуждают острые общественно-политические проблемы, вопросы философии и искусства. Они окружены привычными для них предметами домашнего обихода, для них характерен устоявшийся быт, их переживания гармонируют или контрастируют с окружающей природой. Большую роль в романах Тургенева играют описания природы и искусства, а также отображение культурной жизни эпохи, которое воссоздается путем мельчайших деталей.
Тургенев не был в этом отношении новатором: еще Пушкин в «Евгении Онегине» пользовался такими деталями для характеристики человека, будь то Онегин или мать Татьяны. Этот прием культурной характеристики унаследован Герценом. Однако если Тургенев и не изобрел этого литературного приема, то именно он стал его использовать планомерно, сделал постоянным элементом своего творчества.
В каждом из тургеневских романов с небывалой дотоле широтой ставятся разнообразные вопросы русской и западноевропейской культуры. В «Рудине» доминирует историко-философская проблематика. Она намечается уже в толках о бароне Муффеле, который, «говорят, великий философ: так Гегелем и брызжет» (Руд II). С приездом Рудина в имение Ласунской эта философская проблематика вступает в свои права: завязывается спор о принципах и убеждениях, о скептицизме и образованности, о необходимости для человека веры в свои силы и понимании им «потребностей, значения, будущности» своего народа. Философская проблематика окрашивает собою отношения героя и героини: Наталья «по-немецки говорила плохо, как по чти все наши барышни, но понимала хорошо, а Рудин был весь погружен в германскую поэзию, в германский романтический и философский мир, и увлекал ее за собой в те заповедные страны. Неведомые, прекрасные, раскрывались они перед ее внимательным взором; со страниц книги, которую Рудин держал в руках, дивные образы, новые, светлые мысли так и лились звенящими струями ей в душу, и в сердце ее, потрясенном благородной радостью великих ощущений, тихо вспыхивала и разгоралась святая искра восторга...»
«Рудина» — поэтическая картинка из истории русской культуры тридцатых годов. За каждым словом здесь стоит реальная жизнь: именно так действовала германская философия на прогрессивно настроенную русскую молодежь тех лет. И Тургенев углубляет эту характеристику разговором между Рудиным и Натальей о «трагическом в жизни и в искусстве» —теме большой статьи, которую Рудин задумал, но, конечно, никогда не напишет.
картина жизни русского философского кружка. «Вы представьте, сошлись человек пять-шесть мальчиков, одна сальная свеча горит, чай подается прескверный и сухари к нему старые-престарые; а посмотрели бы вы на все наши лица, послушали бы речи наши! В глазах у каждого восторг, и щеки пылают, и сердце бьется, и говорим мы о боге, о правде, о будущности человечества, о поэзии... А ночь летит тихо и плавно, как на крыльях. Вот уж и утро сереет, и мы расходимся, тронутые, веселые, честные, трезвые (вина у нас и в помине тогда не было), с какой-то приятной усталостью на душе...» Эти строки той же шестой главы Рудина характеризуют собою и кружок Станкевича, и кружок молодого Белинского, и кружок Герцена и Огарева, и десятки иных философских кружков, в которых в те годы объединялась передовая русская молодежь. Тургенев рассказывает здесь о примечательных явлениях русской культуры, воссоздает характерные эпизоды развития русской общественной мысли.
В «Дворянском гнезде» сравнительно мало философских споров: их оттесняет на второй план религиозно-нравственная проблематика (ср. разговоры между Лаврецким и Лизой в двадцать девятой, сорок второй и сорок четвертой главах романа и диалог между Лизой и Марфой Тимофеевной в сорок пятой главе). И наряду с этими религиозно-нравственными темами «долга», на исполнении которого настаивает Лиза и который пробует отрицать Лаврецкий137*, в этом романе присутствует тема музыки. В «Дворянском гнезде» особенно много играют и поют — припомним исполнение в четыре руки бетховенской сонаты Лизой и Паншиным, духовную кантату Лемма, «премиленький романс» Паншина, «запутанный и напряженно-страстный» романс, исполненный Лемм ом в Васильевском, «милую игру» Лизы на фортепиано в тридцатой главе и, наконец, композицию Лемма в ночь объяснения Лаврецкого с Лизой. «Сладкая, страстная мелодия с первого звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась вдохновением, счастьем, красотою, она росла и таяла; она касалась всего, что есть на земле дорогого, тайного, святого; она дышала бессмертной грустью и уходила умирать в небеса» (ДГ XXXIV). Во всей классической русской литературе нет другой, столь поэтической и вдохновенной характеристики романтической музыки. Игра Лемма подчеркивает собою кульминацию действия «Дворянского гнезда».
«Накануне» не слышно фортепиано; место музыки здесь занимают скульптура и живопись. Развитие отношений Елены и Инсарова сопровождается работой Шубина-скульптора и его этюдами. Вспомним его признание Берсеневу в трудности вылепить бюст Елены (гл. I), «отменно схожий» бюст Инсарова и вместе с ним карикатурную статуэтку (гл. XX). Приезд Елены и Инсарова в Венецию дает Тургеневу повод создать архитектурный и в то же время насыщенный тончайшими эмоциями портрет «этого волшебного города». Вместе со скульптурой и архитектурой мы находим здесь живопись (характеристика картин венецианского музея) и оперу (представление «Травиаты» в венецианском театре).
В «Отцах и детях» Тургенев с особенной широтой пользуется разнообразными деталями человеческой культуры, характеризуя с их помощью эпоху, психологию действующих лиц, основные конфликты своего романа.
политических «тяжких опасениях», внушаемых отцу Базарова «наполеоновской политикой и запутанностью итальянского вопроса» (ОД XX), но прежде всего в спорах о современной России. «Сила! Да, вспомните, наконец, господа сильные, что вас всего четыре человека с половиною, а тех — миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои священнейшие верования, которые раздавят вас!» (ОД X). Эти угрозы Павла Кирсанова лишний раз свидетельствуют о политической остроте романа. Самая проблема российского «нигилизма» шестидесятых годов трактуется здесь прежде всего в политическом плане: « — Не так же ли вы болтаете, как и все? — Чем другим, а этим грехом не грешны, — произнес сквозь зубы Базаров. - Так что ж? вы действуете, что ли? Собираетесь действовать? — Базаров ничего не отвечал. Павел Петрович так и дрогнул...» (ОД X).
Ни в каком ином романе Тургенева не развита с такой полнотой проблематика естественных наук. Припомним здесь полукомический эпизод с брошюрой Бюхнера «Staff und Kraft», разговоры Базарова с Одиндовой о ботанике, химии и медицине, или внезапно возникший у Павла Петровича интерес к естественнонаучным наблюдениям: «... он иногда просил позволения присутствовать при опытах Базарова, а раз даже приблизил свое раздушенное и вымытое отличным снадобьем лицо к микроскопу, для того чтобы посмотреть, как прозрачная инфузория глотала зеленую пылинку и хлопотливо пережевывала ее какими-то очень проворными кулачками, находившимися у нее в горле» (ОД XXIII).
Естественные науки дают Тургеневу деталь для изображения разрыва между разночинцем-демократом и «мяконьким либеральным баричем»:
« — Прощай, брат! — сказал он Аркадию, уже взобравшись на телегу, и, указав на пару галок, сидевших рядышком на крыше конюшни, прибавил: — Вот тебе! изучай!
— Это что значит? — спросил Аркадий.
— Как? Разве ты так плох в естественной истории или забыл, что галка самая почтенная, семейная птица? Тебе пример!.. Прощайте, синьор!
Телега задребезжала и покатилась» (ОД XXVI)138*.
Немаловажную характеризующую роль играет в «Отцах и детях» журналистика. С ее помощью оттеняется космополитизм Павла Кирсанова, который читает «последний нумер «Galignani», очевидно презирая отечественные газеты и журналы. Наблюдательный Базаров не замедлил осмеять эту черту аристократа, который «не шутя воображает себя дельным человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции» (ОД VII). Интерес к журналистике характеризует Машу Преполовенскую («миловидную и, как говорится, развитую девицу: она в журналах читала серьезные статьи в отделе «Наук»), Ситникова, которого «кто-то недавно побил, но он в долгу не остался: в одной темной статейке, тиснутой в одном темном журнальце, он намекнул, что побивший его — трус. Он называет это иронией» (ОД, эпилог).
«Отцах и детях» широко представлены все виды искусств и, прежде всего, музыка. Николай Кирсанов играет на виолончели «сладостную мелодию» Шуберта, Ситников, под аккомпанемент Кукшиной, поет романс Сеймура-Шиффа «Дремлет сонная Гренада», Катя исполняет на фортепиано сонату Моцарта, Василий Иванович напевает из «Роберта». Живопись представлена в этом романе Рафаэлем и современными русскими живописцами, которые его ни в грош не ставят, скульптура — аллегорическими статуями в саду Одинцовой. И, конечно, всего полнее присутствуют здесь произведения русской и западноевропейских литератур. Базаров иронически уподобляет простой русский народ тому самому «таинственному незнакомцу, о котором некогда так много толковала госпожа Радклифф». Василий Иванович солидаризуется с Руссо: «Теперь настало время... что каждый должен собственными руками пропитание себе доставать, на других нечего надеяться: надо трудиться самому. И выходит, что Жан-Жак Руссо прав». Катя говорит с Аркадием о Гейне, и ее суждение об этом писателе характеризует незаурядный ум и тонкость этой девушки: «Я не люблю Гейне, ни когда он смеется, ни когда он плачет: я его люблю, когда он задумчив и грустит» (ОД XXV).
Используя малозначительные произведения русской и зарубежной литературы, Тургенев подчеркивает культурную неразвитость изображаемых им людей. На комоде в комнате Фенечки лежит том «Стрельцов» Масальского, мать Базарова, Арина Власьевна, за всю свою жизнь «не прочла ни одной книги, кроме «Алексиса, или Хижины в лесу...»
Итак, Катя читает стихотворения гейне, Павел Петрович — аристократическую газету, тогда как Фенечка довольствуется случайным томом плохого исторического романа.
Из русских писателей главное место в «Отцах и детях» занимает Пушкин. Это естественно: демократическая молодежь шестидесятых годов охладела к великому поэту, но, с другой стороны, именно на Пушкина опиралась в спорах с «отрицателями» дворянская интеллигенция. Это двоякое отношение к Пушкину отражается уже в первых главах романа. Николай Петрович в тарантасе декламирует стихи из «Евгения Онегина». Аркадий слушает его «не без некоторого изумления, но и не без сочувствия», а Базаров прерывает эту декламацию просьбой прислать ему спички. Уже в этом коротком эпизоде третьей главы определено отношение к Пушкину трех различных представителей русской интеллигенции139*.
«с ласковым сожалением на лице» отнимает у отца пушкинских «Цыган» и кладет перед ним «пресловутую брошюру Бюхнера». Базаров вкладывает в уста чуждого ему Пушкина слова, которых тот, конечно, никогда не произносил, и язвительно пародирует пушкинский патриотизм: «Он, должно быть, в военной службе служил... у него на каждой странице: «На бой, на бой, за честь России!» (ОД XXI).
«Отцах и детях» имена исторических деятелей140*, станет очевидной громадная роль, которую выполняют упоминания о различных явлениях культуры. Собранные воедино, упоминания эти производят впечатление чрезвычайной пестроты; но это лишь потому, что мы их здесь собрали воедино: в тексте романа они рассеяны и распределены чрезвычайно экономно и целесообразно. Романист прибегает к этим названиям и именам лишь тогда, когда это помогает ему охарактеризовать то или иное действующее лицо, его психологическое состояние. Базаров заявляет Аркадию: « — Не проститься ли нам? С тех пор, как я здесь, я препакостно себя чувствую, точно начитался писем Гоголя к калужской губернаторше» (ОД XXV). Тургеневский герой говорит о «Выбранных местах из переписки с друзьями», книге, к которой он должен был, конечно, отнестись резко отрицательно. Это упоминание, не лишенное остроумия, конкретизирует демократические убеждения Базарова.
Автор «Отцов и детей» нередко называет имя деятеля культуры затем, чтобы через двоякое к нему отношение показать различие позиций борющихся между собою групп русской интеллигенции. «Я, — говорит Базарову Николай Петрович Кирсанов, — очень рад, что вы занимаетесь естественными науками. Я слышал, что Либих сделал удивительные открытия насчет удобрения полей. Вы можете мне помочь в моих агрономических работах; вы можете дать мне какой-нибудь полезный совет». Ответ Базарова показывает, что он не верит в серьезность этой погони за авторитетами: «Я к вашим услугам, Николай Петрович; но куда нам до Либиха! Сперва надо азбуке выучиться и потом уже взяться за книгу, а мы еще аза в глаза не видали» (ОД VI). Этот неуважительный и холодный ответ заставляет Кирсанова подумать: «Ну, ты, я вижу, точно нигилист». Так завершается этот короткий спор, к которому привлечен авторитет виднейшего немецкого естествоиспытателя.
«постоянно рисовал один и тот же пейзаж» (ДГ VI); притворство и хитрость Варвары Павловны оттенены тем, что с самой середины шумного вальса она вдруг перешла «в грустный мотив», сообразив, что «веселая музыка нейдет к ее положению» (ДГ XXXIX). «Паншин навел разговор на литературу; оказалось, что она так же, как и он, читала одни французские книжки: Жорж Санд приводила ее в негодование, Бальзака она уважала, хоть он ее утомлял, в Сю и Скрибе видела великих сердцеведцев, обожала Дюма и Феваля; в душе она им всем предпочитала Поль де Кока, но, разумеется, даже имени его не упомянула» (ДГ XL). Эта «табель о рангах», обратная действительным достоинствам французских писателей, блестяще характеризует литературную невзыскательность Варвары Павловны, ее обывательский вкус. Столь же четко охарактеризованы и театральные симпатии этой женщины. В разговоре с мужем она разыгрывает совершенно мелодраматическую сцену (ДГ XXXVI), а переселясь в Париж, еще более укрепляется в своих симпатиях к мелодрамам: «У каждого человека есть свой идеал; Варвара Павловна нашла свой в драматических произведениях г-на Дюмасьгна. Она прилежно посещает театр, где выводятся на сцену чахоточные и чувствительные камелии; быть г-жою Дош кажется ей верхом человеческого благополучия...» (ДГ, эпилог).
Так входят факты культуры в текст тургеневских романов, помогая их автору дорисовывать облик его персонажей.
137* (См. подробный анализ этой проблематики в монографии Г. Б. Курляндской «Романы И. С. Тургенева 50-х —начала 60-х годов». «Ученые записки Казанского государственного университета», т. 116, кн. 8. Казань, 1956, стр. 57—66.)
138* («естественнонаучного» духа «Отцов и детей» является картина смерти Базарова, изумляющая медиков поразительной верностью действительности. Чехов писал: «Боже мой! Что за роскошь «Отцы и дети»! Просто хоть караул кричи! Болезнь Базарова сделана так сильно, что я ослабел и было такое чувство, как будто я заразился от него. А конец Базарова?» (А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем, т. 16, 1949, стр. 31-32).)
139* (— «не без сочувствия». В этой двойной характеристике уже оттенена двойственность Аркадия.)
140* ()