2
Охарактеризуем вкратце каждую из этих разновидностей раннего русского романа. Первым его образцом является «Евгений Онегин», произведение, созданное в течение 1823—1830 годов. Документы творческой истории «Евгения Онегина» раскрывают перед нами чрезвычайно любопытную картину борьбы а новый литературный жанр. Пушкин прежде всего отграничивает «Онегина» от романтической поэмы. Первая глава романа включала в себя ту историю героя, которая была предметом внимания Пушкина в «Кавказском пленнике» и «Цыганах». Но история эта теперь уже раскрывалась на широком фоне нравов дворянского общества двадцатых годов и переставала быть историей одного главного действующего лица.
Еще настойчивее ограничивался «Евгений Онегин» от жанра сатиры. Сначала Пушкин, по его признанию А. И. Тургеневу, «захлебывался желчью». Однако очень скоро замысел сатирического романа стал изменяться. Абстрактно-романтическое отрицание уступило в Пушкине место стремлению к всестороннему охвату действительности, к изображению ее разнообразных сфер. Пушкин проникся в эти годы глубоким интересом к явлениям общественной психологии, к жизни различных слоев русского общества: Все это нуждалось в неторопливом, внимательном и объективном изображении. Сатира старого типа уже перестала к 1825 году владеть сознанием поэта; новая, реалистическая сатира к этому времени еще не зародилась. И поэт без колебаний освободил свой роман от выполнения чисто сатирических заданий. Он писал в марте 1825 года А. Бестужеву: «Где у меня сатира? О ней и помину нет в «Евгении Онегине»5*.
Отграничение романа в стихах от смежных с ним жанров проявилось во всей структуре пушкинского романа. Возьмем, например, светскую жизнь героя, данную в первой главе. Пушкин не поэтизировал его любовных успехов, но он и не обрушивался на Онегина за его легкомыслие. Перед ним была цель — понять все своеобразие жизни «молодого человека» его времени. Герой не только не наделялся чертами загадочности и отрешенности от «света», но, наоборот, характеризовался в своих постоянных связях со средой. Внимание Пушкина привлекал к себе не какой-либо один эпизод светских успехов Онегина (как это было бы в романтической поэме), но вся его жизнь, начиная с детских лет.
В этом своем первом романе Пушкин широко развернул проблематику национальной русской культуры. Родина поэта изображена здесь во всей своей географической широте: перед читателями «Евгения Онегина» предстают Петербург, помещичьи усадьбы, Москва, разнообразные уголки русской провинции («Путешествие Онегина») и, наконец, опять Петербург. Никогда еще русские читатели не сталкивались с такой широтой охвата действительности, и никогда еще творческий метод Пушкина не отличался таким мощным, всепроникающим реализмом.
Действующие лица этого романа «репрезентативны»; каждый персонаж характеризует собою тот или иной слой: аристократическую верхушку русского дворянства (Онегин), романтически настроенную часть дворянской интеллигенции (Ленский), русскую девушку-дворянку, близкую к народу по складу характера и интересам (Татьяна). Пушкин показывал своих героев в динамике их непрерывного духовного роста. Процесс созревания и развития человеческой личности противоречив, но целостен. Мы узнаем о семье, в которой родилась Татьяна, об условиях ее воспитания, о ее первой любви, которой суждено было сыграть такую драматическую роль в жизни «нежной мечтательницы». Пушкин не обрывает эту историю катастрофической гибелью героини, как он это делал, рассказывая в поэмах о Черкешенке, Марии или Земфире.
... тревожит
Ее ревнивая тоска,
Как будто хладная рука
Ей сердце жмет, как будто бездна
Под ней чернеет и шумит...
«Погибну, — Таня говорит, —
Но гибель от него любезна.
Я не ропщу: зачем роптать?
Не может он мне счастья дать».
Экзальтированная Татьяна не могла быть свободной от настроений обреченности; но художник и их раскрыл в реалистически сложной форме. Мысль о «любезной гибели» скоро будет преодолена героиней пушкинского романа. Ей предстоит пройти через множество испытаний. У книжных шкафов Онегина, на московской «ярмарке невест», в блестящем петербургском салоне образ Татьяны будет непрерывно развиваться, обогащаясь новым, все более глубоким и жизненным содержанием. Развивая тот или иной образ «Евгения Онегина», Пушкин избегает исключительных и патетических ситуаций. По канонам романтической поэмы Ольге следовало бы (как того и ожидал Ленский) проливать неутешные слезы над «ранней урной» жениха, заплатившего жизнью за ее ветреность. Поэт решительно отказался от романтического разрешения этого конфликта. Судьба Ольги сложилась гораздо проще, обыденнее, типичнее:
Мой бедный Ленский! Изнывая,
Не долго плакала она.
Увы! невеста молодая Своей печали неверна.
Другой увлек ее вниманье,
Другой успел ее страданье
Улан умел ее пленить,
Улан любим ее душою...
Характеризуя духовную жизнь своих героев и героинь, Пушкин впервые в русской литературе подчеркнул роль книги, участвующей в формировании личности человека. От влияния книги не была свободна — правда, на время и в несколько карикатурной форме — и мать Татьяны, увлекавшаяся идеальным образом Грандисона. На Татьяну чтение романов оказало особенно глубокое воздействие. Что за человек Онегин, Татьяна начинает понимать по «резкой отметке» «ногтей» на полях прочитанных им романов. В романтических поэмах Пушкин этого приема, естественно, еще не применял. Мы не знаем, какие именно книги читались Пленником, Марией и Алеко. И это нисколько не вредит образам, придавая им в известной мере таинственный, романтический колорит. Наоборот, образы Онегина и Татьяны утратили бы известную долю художественной убедительности без характеристики книг, которые прочли эти герои. Книга впервые стала у Пушкина средством общественно-психологической характеристики: она нужна ему для создания типических обстоятельств, в которых развиваются его интеллектуальные герои.
Как мы увидим далее, Тургенев плодотворно усваивает эту черту пушкинского мастерства, по-своему развивая ее во всех своих романах, начиная с «Рудина».
В «Евгении Онегине» мастерски осуществлялось реалистическое раскрытие внутреннего мира человеческой личности. Психологизм Пушкина отличался, однако, глубоким своеобразием.
Она ушла. Стоит Евгений,
Как будто громом поражен.
В какую бурю ощущений
Теперь он сердцем погружен!
Мы легко представим себе, с какими подробностями изобразил бы этот отказ Татьяны Лермонтов, как усложнил бы эту «бурю ощущений» Достоевский. Мастера русской психологической прозы будут с глубоким вниманием всматриваться в процессы душевной жизни своих героев. Пушкин изображает их не характерной для него лаконичностью. Переживания интересуют автора «Евгения Онегина» лишь в той мере, в какой они объясняют собою их поступки.
И тем не менее психологическое искусство Пушкина необычайно значительно. Автор «Евгения Онегина» первым в русской литературе утверждает принцип духовного единства личности. Человек растет и развивается, его характер претерпевает изменения и в то же время сохраняет свою неповторимую индивидуальность. Онегин, Татьяна и Ленский изображены во всей полноте их биографий. Этот биографический показ осуществлен не только в отношении героев романа, но и таких второстепенных его персонажей, как старики Ларины, Ольга, Зарецкий. В человеке Пушкина интересует все — рождение и воспитание, убеждения и вкусы, условия развития, вся жизнь, от детских лет до наступления духовной зрелости (Онегин, Татьяна), от юности до могилы (Ларины). И даже после смерти героя Пушкин задается вопросом, какими путями развивалась бы его личность, если бы он оставался жить, а устанавливает здесь несколько наиболее возможных, но принципиально равнозначных вариантов: Ленский мог сделаться знаменитым — «А может быть и то: поэта Обыкновенный ждал удел...» Какой из этих вариантов развития осуществился бы, зависело, конечно, от многих обстоятельств. Устанавливая обусловленность человека средой, поэт следит за изменениями человека при переходе его в новую социальную сферу:
Как изменилася Татьяна!
Как твердо в роль свою вошла!
Как утеснительного сана
Приемы скоро приняла!
Кто б смел искать девчонки нежной
В сей величавой, в сей небрежной
Законодательнице зал?
Однако Татьяна изменилась лишь внешне: убеждения и вкусы остались у нее теми же.
Полноте характера в пушкинском романе вполне соответствует полнота портрета. Пушкин охотно говорит о внешности своих героев: мы сразу узнаем, как выглядит Ольга или Ленский. В эмоциональном и психологическом портрете Татьяны оттенены характерные черты ее внешности: отсутствие румянца, «изнеженные пальцы», которые «не знали игл», и пр. Очень часто та или иная деталь внешности или костюма является у Пушкина средством психологической характеристики. Так, например, мать Татьяны отрешилась понемногу от сентиментальных затей своей юности — «И обновила наконец На вате шлафор и чепец».
«золотой молодежи», Татьяна и Ольга — как различные типы «уездных барышень». За героями Пушкина виднеется длинная череда людей одинакового общественно-психологического склада. Романист стремится установить те или иные типы характеров, переживаний или социальных ситуаций:
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
N. N. прекрасный человек.
Типическим образам «Евгения Онегина» было присуще то, что сам романист называл «правдоподобием положений». Отъезд Онегина в деревню за наследством, чувство, овладевшее Татьяной, холодная отповедь Онегина в ответ на ее признание, ссора с ним Ленского в каждом из этих эпизодов пушкинского романа характеры действовали в условиях «типических обстоятельств».
Пушкин, как никто, умел мотивировать поступки своих действующих лиц, показать их закономерность в определенных типических обстоятельствах. Возьмем, например, историю дуэли Ленского с Онегиным. Это важнейшее событие романа подготовлено целой вереницей с первого взгляда незаметных, но существенных происшествий: робостью Татьяны за именинным стоком, раздражительностью Евгения, которому пришлось сделаться свидетелем и почувствовать себя невольным виновником «траги-нервических явлений, девичьих обмороков, слез»; решением его отомстить Ленскому за то, что тот привез его на этот «пир огромный». Дальнейшее уже целиком мотивировано юношеской страстью Ленского и его ревнивым негодованием на друга и на хитрого и ветреного ребенка», Ольгу.
Некоторые журналы находили, что вызов Ленского «совсем не мотивирован». Критики, а вместе с ними и читатели не могли знать того, что в шестой главе Пушкин еще должен был вернуться к истории дуэли. На следующий день Ленский вновь неожиданно для себя посетил «соседок». XIII—XIX строфы шестой главы свидетельствуют о том, что Ленский почти раскаивается в своей ревности «он счастлив, он почти здоров» Но не имея сил рассказать любимой девушке о случившемся, Ленский убеждает себя в необходимости дуэли. Ольга признана невинной, тем необходимее наказать ее «развратителя».
Типическими обстоятельствами среды мотивированы и сомнения Онегина. Решающим доводом, заставившим его принять вызов, была боязнь светской мол вы («Но шопот, хохотня глупцов...»). На месте дуэли колебания Онегина возобновляются с новой силой, но устраняются все тем же характерным для светских предрассудков Онегина доводом:
Не засмеяться ль им, пока
Не обагрилась их рука,
Но дико светская вражда
Мы видим, что Пушкин блестяще подчеркнул внутреннюю логику тех переживаний и событий, которые привели к трагической развязке.
Типологическое мастерство Пушкина основывается на единстве социального и психологического анализа, на взаимной уравновешенности этих элементов. Типическое содержание образа Татьяны в такой же мере определяется ее внутренними переживаниями, как и ее социальным бытием. На эту особенность пушкинского метода следует обратить внимание, поскольку ни Лермонтов, ни Гоголь не будут соблюдать этой уравновешенности: у Лермонтова в его типизации будут преобладать психологические, у Гоголя — социальные тенденции. Пушкин чужд любой из этих односторонностей: он мыслит общественного человека, как некое гармоническое, внутренне уравновешенное единство.
Пушкинский роман «беден» внешним содержанием. Авантюрного элемента в нем мало, и Пушкин ни сколько не стремится его усилить. Читатели двадцатых годов, несомненно, искали в «Евгении Онегине» более резких и интригующих ситуаций в сцене объяснения в саду, в мотивировке решения Ленского стреляться, наконец, в последней сцене романа, где Онегин сталкивается лицом к лицу с «толстым генералом», мужем Татьяны. Пушкин, однако, намеренно не использует эту ситуацию:
Она ушла. Стоит Евгений,
Но шпор незапный звон раздался,
И муж Татьянин показался,
И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Надолго... навсегда...
Читателей, воспитанных в традициях романтической литературы, разочаровал этот финал, и только Белинский показал его закономерность для реалистического романа. Он писал: «Роман оканчивается отповедью Татьяны, и читатель навсегда расстается с Онегиным в самую злую минуту его жизни... Что же это такое? Где же роман? Какая его мысль? И что за роман без конца? — Мы думаем, что есть романы, которых мысль в том и заключается, что в них нет конца, потому что в самой действительности бывают события без развязки...»6*. В жизни Евгения, как и в жизни Татьяны, будет еще не мало драматических переживаний, но то, что связывало их друг с другом, что легло в основу пушкинской фабулы, закончилось. Автор романтической поэмы говорил бы, конечно, о навсегда разбитых сердцах героя и героини, автор романтической сатиры негодующе обличал бы все то, что исковеркало их взаимное чувство. Пушкин предпочел рассказать о случившемся, показать его естественность и закономерность.
Сюжет развивается Пушкиным с классической последовательностью. Каждая из восьми глав «Евгения Онегина» представляет собою определенную фазу его сюжетного развития. Первые две главы являются экспозицией действующих лиц романа: Онегина, Ленского и всей семьи Лариных, в особенности Татьяны. Третья глава содержит в себе завязку — в результате посещения Онегиным дома Лариных Татьяна увлеклась этим петербургским денди: «Пора пришла, она влюбилась!» Но эта любовь сама по себе еще не составляет завязки: ею является письмо Татьяны Онегину. Посылая его, Татьяна полна волненья.
В восемнадцатой строфе этой главы Пушкин подчеркнет громадное значение дуэли для дальнейшего развития сюжета:
Когда бы ведала Татьяна,
Когда бы знать она могла,
Что завтра Ленский и Евгений
Друзей соединила б вновь!
Смерть Ленского должна была неизбежно развести Татьяну с Онегиным; она является поэтому важнейшим событием пушкинского сюжета, включает в себя кульминацию действия. Глава седьмая романа содержит в себе дальнейшее развитие действия, явственно близящегося к развязке. Восьмая глава содержит в себе эту развязку, существенно отличающуюся от того, что можно было бы’ предполагать, судя по седьмой главе. Все эти фазы сюжета «Евгения Онегина» сменяют друг друга с поистине классической закономерностью.
В пушкинском романе важно не только непосредственное действие, но и отклонения от него. Последних там очень много — ведь Пушкин пишет «свободный роман», в котором лирический элемент играет чрезвычайно существенную роль. Этих отступлений было особенно много в первых главах «Евгения Онегина»; затем автор как будто намеревался изменить повествование в сторону его большей эпичности:
В начале моего романа
Хотелось вроде мне Альбана
Бал петербургский описать;
Но, развлечен пустым мечтаньем,
Я занялся воспоминаньем
По вашим узеньким следам,
О ножки, полно заблуждаться!
С изменой юности моей
Пора мне сделаться умней,
И эту пятую тетрадь
От отступлений очищать.
Однако, если поэт и имел намерение отказаться от лирических отступлений, он его не выполнил. В шестой главе, тотчас за описанием убийства Ленского, Пушкин размышляет о дуэли (строфы 33 и 34) и заканчивает главу пятью строфами глубоко личного содержания. Сравним с этим размышления Пушкина в восьмой главе «Евгения Онегина» — о своей юности (строфы 1—5), о «посредственности» (строфы 9—11), о «печальном следе страсти» (строфа 29) и т. д. Отступления не прекращаются — они лишь «делаются умней», содержат не столько эмоциональные переживания поэта, сколько его размышления. Сопоставление двух лирических отступлений — о «ножках» (в первой главе) и о любви, которой «все возрасты покорны» (в восьмой), — показывает нам, в каком направлении развиваются эти отступления. Они становятся интеллектуальнее и как бы мужают вместе с создавшим их поэтом.
Повествование «Евгения Онегина» ведется от лица рассказчика. Пушкин не был бесстрастным наблюдателем совершавшегося; он совмещал в себе функции автора, рассказчика, а в известной мере и действующего лица. В первой главе это был близкий друг героя, «добрый приятель» его; вместе с Онегиным он прошел один и тот же путь развития. Рассказчик не был «конфидентом» или мемуаристом, столь обычным для чисто эпических жанров; это был живой образ самого поэта. Пушкин с беспримерной в истории русской поэзии прямотой говорил о себе, своих поэтических замыслах, своей бедственной судьбе. Читатели узнавали о его театральных встречах, о женщинах, которых он любил. В последующих главах «Евгения Онегина» связь между героем и поэтом значительно ослабла. Но, перестав существовать в качестве конкретного спутника героя, поэт продолжал эмоционально окрашивать происходящее своим сочувствием: «... я сердечно люблю героя моего...»
ту или иную проблему воспитания, морали, любви, человеческих отношений. Другие из этих отступлений создавали необходимый эмоциональный фон, третьи представляли собою поэтический комментарий к тем или иным эпизодам сюжета. Так, рассказав в третьей главе о решении Татьяны написать Онегину, Пушкин предварил текст самого письма длинным отступлением. Целью последнего было объяснить необычный-поступок героини, охранить ее от несправедливых нападок, охарактеризовать самый стиль письма, то есть, иначе говоря, дать авторский комментарий, необходимый для верного понимания одного из самых важных эпизодов романа.
Трудно преувеличить значение субъективного начала в повествовании «Евгения Онегина». Лирические отступления Пушкина были тем зерном, из которого развился и вдохновенный пафос «Мертвых душ», и эмоциональный финал «Отцов и детей», и суровый в своем моралистическом обличении зачин «Воскресения». В «Евгении Онегине» Пушкин первым в русской литературе реализовал принцип полной авторской «свободы» и тем решил одну из важных проблем создания реалистического эпоса. Общественно-психологический роман этот был в то же время глубоко лирическим, подлинным плодом «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет».
Но часто и пространно говоря о себе, своей юности, своих увлечениях, переживаниях и размышлениях, Пушкин в то же время сохраняет общий эпический колорит романа. Образ поэта нигде не господствует над образами его героев. Пушкин энергично возражает против того, чтобы созданные им характеры рассматривались как слепок с самого автора: «Как будто нам уж невозможно Писать поэмы о другом, Как только о себе самом». Тем самым «Евгений Онегин» еще раз отграничивается Пушкиным от жанра романтической и субъективной поэмы. Тем самым в нем еще раз подчеркивается жанровое своеобразие романа.
Лиро-эпический строй «Евгения Онегина» отражается и в многочисленных описаниях, рассыпанных по всему роману. Пейзажи «Евгения Онегина» разнообразны, они окрашены эмоциями автора и тесно связаны с развитием сюжета. И в то же время они объективны, пластичны, осязаемы:
Гонимы вешними лучами,
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года...
«поэзию» русской природы и ее «прозу». Припомним, что в «Путешествии Онегина» противопоставлен пышным романтическим ландшафтам скромный, но глубоко правдивый и привлекательный пейзаж: «Иные нужны мне картины» и т. д. Из этих нарочито прозаических картин русской жизни вырастет впоследствии и пейзаж лермонтовской «Родины» и многие другие пейзажи.
С исключительным разнообразием показан в пушкинском романе и быт. Улицы Петербурга, столовая Лариных, деревенский кабинет Онегина, домик московской «старой тетки» —все это охарактеризовано в «Онегине» сжато, бегло, но чрезвычайно определительно. Быт в изображении Пушкина вполне равноправен с пейзажем; оба они являются средствами всесторонней реалистической характеристики.
«Евгений Онегин» пронизан пушкинским юмором, светлым, оптимистичным, гармоническим. Юмористические детали рассыпаны по всему роману: они чувствуются и в характеристике «отлично-благородной» службы Онегина-отца, и в сцене опроса Татьяной прохожего («Как ваше имя?» Смотрит он И отвечает: «Агафон»), и в лирических отступлениях Пушкина на темы своей поэзии:
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет,
И молвит: то-то был поэт!
В «романе в стихах» есть место, где юмор уступает место резкой сатире. Это 24, 25, 26-я строфы восьмой главы, посвященные характеристике петербургского beau monde’a:
Везде встречаемые лицы,
Необходимые глупцы...
Тут был на эпиграммы падкий,
Тут был Проласов, заслуживший
Известность низостью души... и т. д.
Из этой характеристики завсегдатаев аристократических гостиных Пушкин устранил ряд портретов. Вычеркнутым оказался «Стасов, добрый малый, Известный низостью своей И страстью открывать все балы». Не попал в окончательный текст «Евгения Онегина» и «К. М.... женатый На кукле чахлой и горбатой И семи тысячах душах», и еще более порочные представители правящей касты:
Тут был, во всех своих звездах,
(Недавно грозный сей Катон
За взятки места был лишен),
Тут был еще сенатор сонный,
Проведший с картами свой век.
Пушкин сильно сократил число этих характеристик, одновременно смягчив их сатирическую направленность. Однако и в этом смягченном виде они полны неприкрытого сарказма. Историко-литературное значение пушкинской критики «света» не может быть преуменьшено: она открыла собою путь «Дыму», «Анне Карениной» и «Воскресению».
Такова — в основных своих чертах — структура «Евгения Онегина». Лирические компоненты «романа в стихах» не мешают ему сохранить свою объективность. Этому величайшему произведению Пушкина свойственна исключительная соразмерность частей, пропорциональность, гармония. Сколько в «Евгении Онегине» проблем, мотивов, проходных, эпизодических фигур! У каждого из этих компонентов романа имеется свое, твердо указанное ему место. В деталях Пушкин так же выразителен, как и в главном. Однако ни одна деталь не нарушает общих пропорций.
Именно такой роман необходим был русской литературе конца двадцатых и начала тридцатых годов. Она еще не восприняла бы в эти годы гоголевского критицизма, щедринского сарказма, «фламандской» кисти Гончарова, глубочайшего психологизма Л. Толстого. Но самый принцип социально-психологического детерминизма лег в основу всей русской литературы последующих десятилетий.
Отказ От преобладания биографии героя, отход от принципов «вершинной» композиции и воссоздание всей полноты фабульного рельефа, приоритет психологизма над внешним действием, развитие интриги на неизменно социальном фоне, ясность повествования и т. д. — все это было введено в русскую литературу Пушкиным. Его роман раскрыл необъятные перспективы прежде всего в отношении художественного метода. В нем впервые была показана возможность широчайшего отображения жизненных процессов, впервые был развернут реалистический анализ психики человека. Именно поэтому стихотворный роман Пушкина положил прочное основание новой русской литературе.
«Евгения Онегина» быстро сделались традиционными в классической русской литературе. Мы без труда находим их следы в романах Лермонтова и Тургенева, Гончарова и Л. Толстого и даже Писемского и Достоевского. От «Героя нашего времени» до «Воскресения» все полно «Евгением Онегиным». Достаточно взять, например, роман Ирины с Литвиновым и, в частности, эпизод их первого объяснения в гостиной Ирины, чтобы увидеть, как вся эта сцена соткана из мотивов пушкинского романа7*.
Воздействие «Евгения Онегина» на позднейшую русскую литературу не может быть ограничено рамками сюжетных влияний. В нем, как в зерне, заключены все богатейшие всходы классического русского романа. И прежде всего проблематика пушкинского «романа в стихах», весь строй поставленных им идейно-художественных вопросов — вот что сделало «Евгения Онегина» центральным по своему значению произведением новой русской литературы.
5* (А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. X, 1949, стр. 131.)
6* (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. VII, 1455, стр. 469.)
7* («Евгений Онегин» и русская литература» в сб. «Пушкин — родоначальник новой русской литературы», М., 1941.)