Гёте – Тургенев – Островский
Из истории рецепции и трансформации сюжета о Фаусте в русской литературе
Литературный процесс в России на протяжении полутора столетий – примерно с 1730 по 1880 год – шёл под знаком создания национального эпоса. Это движение осуществлялось в рамках античной модели развития литературы: «Русская литература есть одна из литератур, происшедших от рецепции античности; ближайшая ей в этом отношении параллель – французская и новонемецкая литература. Тип развития таких литератур: la d e couverte de l ' antiquit e, la formation de l ' id e al classique , его разложение и переход к новым, ещё не высказавшимся формам литературы <…>» 1. Этим классическим идеалом являлся прежде всего гомеровский эпос. Сила, направленная на разложение эпического сознания, первоначально реализовывалась в низовой литературе, но с начала XIX века она получила новый сюжет – о Фаусте – и сообразно с этим новое направление. Таким образом, становление русской классической литературы осуществлялось в борьбе и взаимодействии двух сюжетов и двух сознаний – гомеровского и фаустовского.
В последние годы внимание исследователей привлекли источники сюжета драмы А. Н. Островского «Гроза». На этот счёт появилось несколько гипотез, более остроумных, нежели убедительных 2 .
Я утверждаю, что «Гроза» Островского представляет собою адаптацию сюжета первой части гётевского «Фауста», осуществлённую как непосредственно, так и через посредничество повести Тургенева «Фауст». Хотя Островский и был знаком непосредственно с трагедией Гёте, всё же значительную часть сюжетных трансформаций нельзя понять без посредствующего звена в виде тургеневской повести. Здесь мы сможем наметить только основные точки треугольника «“Фауст” Гёте – “Фауст” Тургенева – “Гроза” Островского».
«Фауст» Тургенева появился в десятом номере «Современника» за 1856 год. Рядом с ним был напечатан перевод первой части гётевского «Фауста» в переводе Струговщикова 3. Островский познакомился с обоими произведениями, едва вернувшись из первой экспедиции по Волге (апрель–август 1856 г.). Её материал, как известно, и послужил основой «Грозы», которая появилась через три года с небольшим в январском номере «Библиотеки для чтения» за 1860 год.
Сначала мы рассмотрим то, что объединяет драму Островского непосредственно с трагедией Гёте и чего нет в повести Тургенева; затем то, чего нет у Гёте, но появляется в повести Тургенева и оттуда переходит в пьесу Островского; и, наконец, то, что является общим для всех трёх произведений. Что касается связи произведений Гёте и Тургенева, то об этом написано достаточно много. Отметим лишь, что повесть Тургенева отсылает читателя именно к первой части гётевской трагедии.
Гёте – Островский. Трагедию Гёте и драму Островского роднят прежде всего жанровые особенности. «Фауст» самим автором был назван «трагедией»; «Гроза» имеет жанровое обозначение «драма», однако и современные автору критики, и позднейшие исследователи неоднократно писали о трагических чертах в произведении Островского. Одна из важнейших жанровых особенностей обоих произведений – мистериальность пространства. Как и в «Фаусте», в «Грозе» действие происходит на трёх этажах мироздания: на небесах, на земле и под землёй. Духовный путь главной героини что в «Фаусте», что в «Грозе» внешне вполне соответствует пожеланиям Директора из «Театрального пролога»:
So schreitet in dem engen Bretterhaus
Den ganzen Kreis der Schopfung aus,
Und wandelt mit bedacht'ger Schnelle
Vom Himmel durch die Welt zur Holle 4.
Связь «Фауста» с мистериями вскрывает «Пролог на небе», чем-то перекликающийся с началом «Грозы»
Und schnell und unbegreiflich schnelle
Dreht sich umher der Erde Pracht;
Es wechselt Paradieseshelle
Mit tiefer, schauervoller Nacht. (38) а)
Восхищение земным творением в «Грозе» высказывает Кулигин: «Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! <…> Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется. <...> Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита» (210) 5. И в третьем действии: «Тишина, воздух отличный, из-за волги с лугов цветами пахнет, небо чистое…» (240). Красоту эту он видит не только земным умом, но и, так сказать, космическим взглядом. Поэзия Ломоносова и Державина, которую он любит цитировать, перекликается именно с «Прологом на небесах».
– Маргериты) и Катерины 6 обе они любят церковную службу. В «Фаусте» главный герой знакомится с девушкой при выходе из храма, да и потом, в сцене «Сад Марты», Маргерита допытывается у Фауста: «Nun sag, wie hast du's mit der Religion?» (276) б) . Рассказ Катерины из разговора с Варварой (д. 1, явл. 7) («И до смерти я любила в церковь ходить!»; 221) хорошо известен. Обе героини отступают от норм христианской нравственности перед силой живого чувства.
Но небеса не оставляют их – и в этом одна из самых поразительных параллелей между творениями Гёте и Островского. Осуждённая на казнь за убийство незаконнорождённой дочери, Маргерита, как и Катерина, с ужасом, но и с покорностью чувствует явное приближение Божьего суда. Не только по земным, но и по небесным законам она, блудница и убийца, должна быть осуждена на вечную смертную муку. Но едва лишь Мефистофель говорит: «Sie ist gerichtet!» в) – раздаётся голос свыше: «Ist gerettet!» г) (374). Этим голосом свыше, возвещающим Божественную волю, в «Грозе» оказывается Кулигин: «Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней что хотите! Тело её здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас!» (265). Именно отсюда идут рассуждения о «луче света в тёмном царстве» и смысле гибели Катерины 7. Примечательно, что Катерина гибнет тою же смертью, какой героиня Гёте лишила жизни свою дочь.
Между произведениями Гёте и Островского имеются переклички и в композиции героев. Две пары «Фауст – Маргерита», «Мефистофель – Марта» находят параллель в парах «Борис – Катерина» и «Кудряш – Варвара». Кстати, Борис, как и Фауст с Мефистофелем, является чужим в том городке, где разворачивается действие, и эта чуждость имеет символическое значение (не случайно, согласно ремарке Островского, «все лица, кроме Бориса, одеты по-русски»). События 3 и 4 явлений III действия «Грозы»
а) И вот земля в своём убранстве!
Тьму светом, свет сменяя мглой,
Она вращается в пространстве
… (1)
б) Скажи, религию ты точно уважаешь? (112)
в) …Она осуждена! (150)
г) Спасена! (150)
(свидание в саду за домом Кабановых) восходят к событиям сцен «Сад» и «Садовый домик» из «Фауста», в которой обе пары сначала прогуливаются под руку и беседуют, а затем Фауст и Маргерита уединяются. Мефистофель с Мартой, как и Кудряш с Варварой, наблюдают за парой влюблённых: « Und unser Parchen ?» д) – вопрошает Марта своего спутника, на что тот лирически ответствует:
Ist den Gang dort aufgeflogen.
Mutwill'ge Sommervogel! (260) е)
Это сравнение особенно интересно, если вспомнить желание Катерины стать птицей. Затем Марта и Мефистофель обмениваются глубокомысленными замечаниями: «Er scheint ihr gewogen» – «Und sie ihm auch. Das ist der Lauf der Welt» ж) . В русской пьесе обходится без обобщений. Варвара спрашивает: «Ну что, сладили?» – в ответ на что «Катерина прячет лицо у Бориса на груди», а Борис утверждает: «Сладили» (247) 8. Затем Варвара и Кудряш предлагают влюблённым пойти погулять: «Когда нужно будет, Ваня крикнет» (247). И действительно, через весьма непродолжительное время он «свищет и громко запевает» песню «Все домой, все домой!» (248). Точно так же в трагедии Гёте, едва лишь Маргерита и Фауст начинают обниматься в садовом домике, им стучит Мефистофель и, хотя недовольный Фауст топает ногой, напоминает им, что пора расстаться.
– Островский. Сюжет повести Тургенева, накладываясь на сюжет трагедии Гёте, несколько трансформирует его. Тургеневская героиня из юной девушки (каковой Маргерита у Гёте и каковой знал Веру Павел Александрович Б… за 12 лет до описанных в повести событий) превращается в замужнюю женщину, но «почти ничего не изменилась ни в лице, ни в стане» 9 (101); не случайно Павел Александрович пишет другу: «Я всё это время думал об этой несчастной женщине (я чуть не сказал: девушке)…» (128). В её облике подчёркнуты цельность, наивность, высокий духовный настрой и чистота: «<…> На ней лежал какой-то особый отпечаток», ей было свойственно «удивительное спокойствие всех её движений и речей». «Выражение лица её было искреннее и правдивое, как у ребёнка, но несколько холодно и однообразно, хотя и не задумчиво. Весёлою она бывала редко и не так, как другие: ясность невинной души, отраднее весёлости, светилась * ) » (97). «Она тихо светится вся, если ей что нравится, и лицо принимает такое благородное и доброе… именно доброе выражение» (111–112). «Удивительное создание! Проницательность мгновенная рядом с неопытностью ребёнка, ясный, здравый смысл и врождённое чувство красоты, постоянное стремление к правде, к высокому, и понимание всего, даже смешного – и надо всем этим, как белые крылья , тихая женская прелесть…» (111). Вспомним, как Борис говорит о Катерине: «Ах, Кудряш, как она молится, кабы ты посмотрел! Какая у ней на лице улыбка ангельская , а от лица-то как будто светится » (244). Сходство обеих героинь тем разительнее, что Катерина истово религиозна, в то время как Вера воспитана матерью скорее в рационалистическом духе.
д) И наших не видать… (104)
е) Куда-то улетели
Лесные пташки. (104)
ж) Струговщиков не вполне точен в переводе этого фрагмента:
Марта
Она понравилась…
Мефистофель
И он…
Марта
А я так нет…
И вот, сударыня, на чём вертится свет! (104)
*) Здесь и далее курсив в цитатах принадлежит автору статьи.
– простой, добрый, но недалёкий и слабохарактерный малый. У Тургенева это Приимков, бывший университетский товарищ главного героя («Он очень хороший, милый малый, так скромно говорит, так добродушно смотрит; его нельзя не полюбить… но умственные способности его не развились с тех пор, как мы его знали»; 100), у Островского – Тихон Иваныч Кабанов («Нет, говорят, своего-то ума. И, значит, живи век чужим. Я вот возьму да последний-то, какой есть, пропью; пусть маменька тогда со мной, как с дураком, и нянчится»; 258–259). Оба героя не понимают своих жён и не замечают их состояния.
То, что у Гёте показано как совращение малолетней, у Тургенева и затем Островского предстаёт как супружеская измена. Именно Тургенев добавляет к сцене свидания несколько важных мотивов, которые потом использует и Островский. Первое (и последнее) свидание влюблённых происходит у него в саду, где, как и у Гёте, есть беседка (садовый домик) – тот самый, в котором Павел Александрович читал Вере «Фауста». После явления призрака матери Вера говорит Павлу: «<…> Завтра вечером приходите к калитке сада, возле озера» (124). В таком же месте устраивает и Варвара свидание Борису с Катериной: «В саду, за малиной, есть калитка <…> Если увижу, так скажу, чтоб приходил к калитке» – и вручает Катерине ключ. После некоторых колебаний та преисполняется решимости: «Мне хоть умереть, да увидеть его <…> Будь что будет, а я Бориса увижу!» В этом она идёт по следам Веры, которая, впрочем, не задумываясь, обещала Павлу: «Я там буду, я приду… я клянусь тебе, что приду <…> кто бы ни останавливал меня, клянусь!» (124) Как и Борис в «Грозе», Павел пришёл на свидание в саду раньше героини, однако у Тургенева свидание не состоялось.
«Фауста», надвигаясь уже перед его началом: «Я оглянулся. Закрывая собою заходившее солнце, вздымалась огромная тёмно-синяя туча; видом своим она представляла подобие огнедышащей горы; её верх широким снопом раскидывался по небу; яркой каймой окружал её зловещий багрянец и в одном месте, на самой середине, пробивал насквозь её тяжёлую громаду, как бы вырываясь из раскалённого жерла…
– Быть грозе, – заметил Приимков» (105).
Описание тучи – вместилища Божьего гнева – переходит от Тургенева к Островскому. Один из мещан говорит другому: «Эко, братец ты мой, точно клубком туча-то вьётся, ровно что в ней там живое ворочается. А так на нас и ползёт, так и ползёт, как живая!» – на что тот отвечает: «Уж ты помяни моё слово, что эта гроза даром не пройдёт. Верно тебе говорю: потому знаю. Либо уж убьёт кого-нибудь, либо дом сгорит; вот увидишь: потому, смотри! Какой цвет необнакновенный!» (256).
Чтение «Фауста» окончено. «В это мгновение из саду пронёсся шум листьев, внезапно поколебленных налетевшим ветром. Вера Николаевна вздрогнула и повернулась лицом к раскрытому окну.
– Я вам говорил, что будет гроза! – воскликнул Приимков. – А ты, Верочка, чего это так вздрагиваешь?
– Всё по милости «Фауста», – продолжал Приимков…» (108).
И эта шутка гораздо ближе к правде, чем может показаться на первый взгляд. О том, как боится грозы Катерина, напоминать излишне:
«Гроза! Побежим домой! Поскорее! ... не то страшно, что убьёт тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми» (225).
Гёте – Тургенев – Островский. Внутренняя связь всех трёх произведений подтверждается рядом сквозных образов и сюжетных мотивов. Прежде всего обращает на себя внимание образ авторитарной и фанатичной матери, который у Гёте лишь намечен, у Тургенева получает полное развитие, а у Островского трансформируется в образ деспотичной свекрови.
– сила религиозного чувства матери: как сообщает Фаусту Мефистофель, увидев ларец с драгоценностями, который те подсунули Маргарите в шкаф, мать сразу поняла, что он не освящён, и предпочла пожертвовать его священнику. « Schnuffelt immer im Gebetbuch » (224) з) – так характеризует эту женщину Мефистофель. У Тургенева религиозность Вериной матери никак не проявлена, но в ней был фанатизм иного рода: «Да, удивительное существо была эта женщина, существо честное, гордое, не без фанатизма и суеверия своего рода» (98). Суеверие это заключалось в том, что она боялась сильных страстей, «всего, что может действовать на воображенье…» и вообще «тех тайных сил, на которых построена жизнь и которые изредка, но внезапно пробиваются наружу» (98). От этих сил она и охраняла свою дочь. «Она до того приучила себя не давать воли своим чувствам, что даже стыдилась выказывать страстную любовь свою к дочери; она ни разу не поцеловала её при мне, никогда не называла её уменьшительным именем…» (99). Подчеркнём, что именно применительно к старшей Ельцовой Тургенев использует мотив, который в пьесе Островского сыграет поворотную роль, – мотив ключа, проводника соблазнов: «Я не видал, чтоб она когда-нибудь улыбнулась. Она как будто заперлась на замок и ключ бросила в воду » (99) (ср. слова Катерины, которые она произносит с ключом от калитки в руках: «Вот погибель-то! Вот она! Бросить его, бросить в реку кинуть, чтоб не нашли никогда. Он руки-то жжёт, точно уголь <…> Вот так-то и гибнет наша сестра-то»; 235). Авторитаризм старшей Ельцовой проявляется в том, что она не оставляет взрослую дочь своим попечением и после смерти. Роль её заместителя в доме выполняет её портрет, «поразительно схожий, – замечает Павел Александрович. – Он мне бросился в глаза, как только я вошёл. Казалось, она строго и внимательно смотрела на меня» (101). Не случайно именно этот портрет с укоризной смотрит на героя после чтения «Фауста». Ну а уж когда Вера готова отдаться страстям, мать сама является к ней с того света: «…Будто бы Верочке в саду её мать покойница привиделась, будто бы ей показалось, что она идёт к ней навстречу, с раскрытыми руками» (127), – сообщает Приимков главному герою о причинах болезни своей жены.
з) Целый день молитвенник читает. (88)
«мамой»: «Почитай, Катя, маменьку, как родную мать!» (230) – наставляет Тихон свою жену, повторяя наставления самой Кабановой, которая совмещает черты матери Маргериты и старшей Ельцовой – набожность, фанатизм, авторитарность. Подобно Ельцовой, Кабанова вдова. Подобно матери Гретхен, она набожна: «Ну, я Богу молиться пойду; не мешайте мне» (234). Об её авторитарности говорят почти все персонажи пьесы: «Положим, хоть у неё муж и дурак, да свекровь-то больно люта» (244), – размышляет Кудряш в разговоре с Борисом о Катерине. Свою авторитарность Марфа Игнатьевна оправдывает заботой о ближних: «Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождётесь, поживёте и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте, что хотите, не будет над вами старших» (218). С той же неуклонной настойчивостью заботилась о дочери и старшая Ельцова, причём эта настойчивость в чём-то превзошла даже деспотизм Кабанихи: «Да, Ельцова ревниво сторожила свою дочь. Она сберегла её до конца и, при первом неосторожном шаге, унесла её с собой в могилу» (129).
«Я, помнится, спросил её, зачем она, когда бывает дома, всегда сидит под портретом госпожи Ельцовой, словно птенчик под крылом матери? “Ваше сравнение очень верно, – возразила она, – я бы никогда не желала выйти из-под её крыла”. – “Не желали бы выйти на волю ?” – спросил я опять. Она ничего не отвечала» (116). Напротив, Катерина тоскует по родительскому дому: «Я жила, ни об чём не тужила, точно птичка на воле », – который тем самым противопоставлен дому мужа: «Да здесь всё как будто » (221). Но это различие – между рабством добровольным и подневольным – в конце концов мнимое: обе героини на воле гибнут.
Сравнение вольнолюбивой героини с птицей также не является исключительной характеристикой образа Катерины. Конечно, наряду с только что процитированной все помнят знаменитую автохарактеристику Катерины в разговоре с Варварой: «<…> Отчего люди не летают так, как птицы ? Знаешь, мне иногда кажется, что я » (221). Но ведь это сравнение идёт ещё из гётевской трагедии. Мефистофель, искушая Фауста, напоминает тому о влюблённой в него Гретхен:
«Wenn ich ein Voglein war!» so geht ihr Gesang
Tagelang, halbe Nachte lang. (270) и)
Отсюда понятно, что стремление Катерины «разбежаться, поднять руки и полететь» (221) связано именно с её любовью к Борису. Трагическим отзвуком поруганного чувства проходит мотив птицы в песне помешанной Гретхен, которую та поёт перед казнью от лица утопленной дочери:
Fliege fort, fliege fort! ( 360) к)
Этот же мотив звучит и в «Фаусте» Тургенева. «Она смотрела на меня своим спокойным взором. Птицы так смотрят, когда не боятся» (102), – передаёт Павел Александрович свои впечатления от встречи с Верой после долгой разлуки. А в ночь несостоявшегося свидания, когда героем постепенно овладевает «глубокое, внутреннее беспокойство», «жалобный крик примчался издалека и прильнул, словно дребезжа, к чёрным стёклам окон» (126), точно кричала в роще сова или другое живое существо.
всходы дал на русской почве сюжет о Фаусте и сколь мало мы об этих всходах ещё знаем.
и) И рано на заре, и поздно по ночам,
Ах, если бы – поёт – я птичкою была! (108)
к) А я молодая,
Пичужка лесная
И вот лечу,
Куда хочу! (144)
Примечание.
1 Пумпянский Л. В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. М., 2000. С. 30.
– слабо обоснованная гипотеза И. Л. Поповой, котор ой в сюжете «Грозы» видится отражение старообрядческой легенды о граде Китеже, скрывшемся в озере Светлояре. См.: Попова И. Л. Мотивы старообрядческой легенды о граде Китеже в драме А. Н. Островского «Гроза» // Литературоведение как литература: Сборник в честь С. Г. Бочарова. М., 2004.
3 Этот перевод с указанием страницы мы цитируем в подстрочных сносках по книжному изданию: Гёте. Фауст. Перевод А. Струговщикова. СПб., 1856.
4 Гёте И. В. Фауст: Трагедия. Часть первая. Перевод с немецкого О. Тарасовой. М., 2003. С. 38. В дальнейшем немецкий текст «Фауста» приводится в тексте статьи по этому двуязычному изданию с указанием страницы. В переводе Струговщикова «Театральный пролог» отсутствует.
5 Драма «Гроза» цитируется в тексте статьи с указанием страницы по изданию: Островский А. Н. Полное собрание с очинени й: В 12 - ти томах.
6 Нельзя не обратить внимания на схожую огласовку имён главных героинь Гёте (в переводе Струговщикова) и Островского: –е–и–а (Маргерита, Катерина).
7 Из последних работ на эту тему см.: Свердлов М. Почему умерла Катерина? «Гроза»: вчера и сегодня. М., 2005.
8 В переводе Струговщикова сцена «Улица», предшествующая сцене «Сад соседки Марты», начинается вопросом Фауста к Мефистофелю: «Ну, как дела ? идут на лад » (96). А Кудряш, встретив Бориса в овраге, объясняет: «Значит, у вас , коли сюда приходить велели» (244).
9 Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем: В 30-ти томах. Сочинения: В 12-ти томах. Т. 5. М., 1980. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте указанием страницы в скобках.