Филипп Диомидович Нефедов. Биография. Анализ произведений
Нефедов, Филипп Диомидович [6 (18). X. 1838, Иваново — 12 (25). III. 1902, Москва] — писатель, фольклорист и этнограф, мало известный современному читателю.
Родился в семье мелкого предпринимателя. В 1849 году Нефедов окончил церковноприходское училище. В 1859 году появляются первые произведения писателя — рассказ «Галичская ярмарка» («Костромские губернские ведомости», № 4) и очерк «Из путевых заметок по Нерехтскому уезду» (там же, № 9), обратившие на себя внимание читателей свежестью и правдивостью зарисовок, большим знанием изображаемого материала, самобытностью писательской манеры. С 1861 года Нефедов печатается в газетах «Московские ведомости» и «Век». Его корреспонденции, обличающие произвол властей, призывающие нести народу свет знаний, вызывают неистовую злобу тех, в кого метил писатель. В 1862 году Нефедов сотрудничает в «Развлечениях» и «Будильнике». В «Отечественных записках» (1868, № 9) печатается его первое крупное произведение — «Девичник», пронизанное страстной ненавистью к «богатству неправедному» и сочувствием к «бедным труженикам». В очерке «Святки» («Отечественные записки», 1871) Нефедов рисует бытовые картины досуга фабричной молодежи. Очерк интересен не только тем, что воспроизводит народные обычаи, обряды, песни, верования, но и подчеркивает социальные контрасты растущего капиталистического города.
В 1872 году в газете «Русские ведомости», постоянным корреспондентом которой стал писатель, выходит в свет цикл очерков Нефедова об ивановских ткачах «Наши фабрики и заводы». Очерки ярки, контрастны, реалистичны. В них Нефедов нарисовал страшную картину труда рабочих Ивановской мануфактуры. Писатель рассказывает о нечеловеческом труде, иссушающем мускулы рабочего, длящемся по 14—16 часов в сутки, о смрадном воздухе казарм, похожих более на скотские загоны, нежели на человеческое жилище, где ютятся рабочие со своими семьями. Нефедов страстно ненавидит город, считая его виновником всех зол, и скорбит о невозвратном прошлом, о старом Иванове, когда оно было деревней и жило здоровой трудовой жизнью, а обитатели его, не испорченные городской культурой, были честны, безмерно добры, чтили патриархальные обычаи и порядки.
В 1872 году отдельным изданием выходит сборник рассказов Нефедова о деревне «На миру». Уже в самом заглавии писатель акцентирует внимание на том, что теперь он будет рассказывать о милых его сердцу событиях и фактах деревенской действительности. Жизнь труженика-крестьянина не менее тяжела, чем жизнь рабочего: земли мало, урожаи низкие, кулак-мироед безнаказанно грабит мужика, спаивает его, крестьянские дети мрут от голода и повальных болезней.
Всю свою жизнь писатель занимался собиранием устного народного творчества: участвовал в экспедициях по Волге и в Башкирию, изучал этнографию, антропологию, ездил на раскопки.
Еще при жизни писателя его имя вошло в энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона и в «Историю русской этнографии» А. Н. Пыпина.
***
А. М. Горький поставил имя Ф. Д. Нефедова в один ряд с Н. В. Успенским, Ф. М. Решетниковым, В. А. Слепцовым и А. И. Левитовым и этим как бы подчеркнул близость писателя к беллетристам-шестидесятникам, чьи традиции в действительности воспринял Нефедов1. Лучшие его произведения были написаны в рамках этого периода и были близки к прозе демократов-шестидесятников с ее фольклорно-этнографической природой.
Особенностью произведений рассказово-очерковой прозы Нефедова является этнографизм. При этом следует учитывать, что способы его художественного воплощения в очерках, рассказах и повестях писателя различны, что существенно влияет на характер самой жанровой специфики.
Известные очерки писателя «Девичник» (1868) и «Святки» (1871) – это этнографические, бытовые очерки. Этнографическими их делает точно запечатленные писателем картины быта села Иванова, даже географическое местоописание типа: «Перед нами большое село Данилово (Иваново. – А. Ф.). Оно больше многих, не только что уездных, но даже и губернских городов»2. «Тяжело охают и пронзительно свистят паровозики громадных фабрик», «коптят трубы своим дымом». Писатель рисует картину рабочего села. Но в этом, казалось бы, бытописательном очерке подчеркнуты социальные контрасты села, что делает его отличным от чисто этнографических описаний. Социальный элемент содержится в описании села: «Все мало-мальски взрослое население с самого раннего утра уходит на фабрики и возвращается только поздним вечером. Одна заря, как говорит пословица, выгонит из избы, а другая – загонит. Собаки даже не бегают по улицам, потому что бедность прилепленных к хоромам хат такова, что там самим часто бывает на зубы нечего положить, а не то, что завести собаку и кормить ее»3. Отрицательно относясь к крупному фабричному производству, Нефедов рисует обобщающий образ фабрики, которая поглощает все вокруг: «Не живет светлое небо, черный дым фабрик заволок его своими неприглядными и, как большая река в сильный ветер, волнующимися струями, – и в этой тьме слышится только смутное и грозное грохотанье фабричных механизмов да пронзительно-громкий посвист паровиков, раздающийся в одно и то же время сразу в двадцати местах…»4. Образ фабрики из реального бытописательного плана переводится в ассоциативный, аллегорический; он уподобляется скрежету, грохоту, стонам машин и посвисту лешего, а мертвенность села в будни – суровому молчанию дремучего леса.
Социальные аспекты намечены Нефедовым и в другом этнографическом очерке – «Девичник». Здесь также дано этнографически точное описание села Бубнова. Однако писателя интересуют социальные контрасты: «Богатство купцов и фабрикантов с каждым годом растет… нельзя, однако, ничего подобного сказать о народе, рабочих людях, это все бедняки, перебивающиеся изо дня в день, худые и тощие, как заморенные лошади, вид их так же убог и жалок, как и тех домишек, в которых они живут и переносят зимнюю стужу и голод»5.
Иные способы художественного воплощения этнографических элементов обнаруживаются в очерке Нефедова «Наши фабрики и заводы». Это уже этнографо-статистическое исследование. И, несмотря на то, что очерк открывается, казалось бы, традиционным этнографическим описанием села Иванова, географическое представление о котором рисуется не в воображаемом образе «цветущего фабричного города, исполненного богатства, всеобщего довольства и какой-то весело-деятельной жизни», а в действительности. Писатель предупреждает: «Вы очутитесь лицом к лицу с русским Манчестером!.. Вы уже видите сплошную массу почерневших от ветхости деревянных построек, раскинутых на шестиверстном пространстве, да изредка и кое-где из-за них выставляются каменные дома купцов и длинные корпуса фабрик: везде солома и тес, покрывающие хижины и жилища манчестерцев»6.
статистикой, с документальной точностью, ссылками на исторические и современные писателю события, с привлечением фактов, цифр и живых зарисовок.
работающих на ткацких станках, сообщает о том, что рабочий день на фабриках составляет шестнадцать часов, передает в мельчайших подробностях условия труда ткачей. «Мы внутри помещения и на минуту теряем всякое сознание; оглушительный шум, стук механизмов и непроглядная пыль сразу овладели всем нашим существом и приковали к месту. Но вот мы справились с собою и начинаем всматриваться в окружающие предметы. Сперва, из-за давящего нас тумана пыли выделились разных форм и очертаний машины, потом замелькали стучащие колеса, показались медленно ползущие шестерни и, наконец, когда глаз привыкает, примечаем какие-то странные фигуры, похожие на чучела или огородные пугала: то рабочие люди, мужчины и женщины, работающие на чесальных аппаратах, ленточных и банкаброшах…»7. Автор описывает и детский труд: «Видим еще детей, мальчиков и девочек, которые подметают около машин и, частью ползая, вытирают рваной пряжей грязь с шестерен, колес и т. п… Все работают стоя…, работают они без обуви, разувшись, и голыми ногами ходят по каменному полу». Нефедов заканчивает описание: «…рабочие похожи на механизмы, которые их со всех сторон окружают»8. Так создается писателем картина «русского Манчестера». Этнографический очерк приобретает черты этнографо-статистического исследования.
Фольклорно-этнографический материал отражается Нефедовым преимущественно (даже если иметь в виду этнографические отчеты) в рассказово-очерковой форме. Жанровые уточнения часто даются самим писателем: «из путевых впечатлений и рассказов», «очерки жизни», «из путевых заметок» и др.
«Каждый очерк будет иметь отдельное целое, но вместе они все представят картину современной жизни русского крестьянина»9. Наиболее характерными в этом плане являются такие циклы очерков, как «В горах и степях Башкирии» (с подзаголовком автора «Из путевых впечатлений и рассказов»), написанные Нефедовым в результате его этнографических экспедиций и поездок по Башкирии. Очерки связывают изображение бедственных картин жизни русских крестьян-переселенцев. Автор создает обобщенные, ужасающие картины крестьянской нищеты, встретившейя- ему в днагуловской степи. Крестьянская масса переселенцев не имеет индивидуального лица. Это «призраки или тени», «темные фигуры с бессмысленно упавшими на грудь головами и длинными, как у огородных пугал, висевшими руками», на их фоне резко «выступает лохматая голова и огромные уши несчастной клячи – их единственной лошади, везущей имущество крестьян в убогой тележонке».
Нефедов пишет: «…Переселенцев в Оренбургский край нахлынули массы. Во время моих перекочевок я часто встречал обозы, состоящие из десятков подвод, на которых был навален домашний скарб, тут же сидели женщины, старики и дети, а подле телег шагали мужики и парни… Но чаще попадались мне толпы пешеходов, обносившихся, как говорится, до последней нитки и донельзя усталых, со страшно загорелыми, покрытыми толстыми слоями черной пыли лицами и через силу передвигавших ногами, обутыми в жалкие остатки лаптей. Все имущество этих переселенцев умещалось в одной убогой тележонке, которую еле-еле тащила тоже убогая кляча, до невозможности чахлая, с тонкими ногами и не по росту большими оттопырившимися ушами. По всему виду и той медлительности, с какою двигались наши странники по черноземным, но пустынным степям, скорее всего их можно было принять за призраки или тени, чем за живых людей»10.
Путешественник – автор – при виде их не может удержаться от вопроса: «Куда вы, добрые люди, пробираетесь?» И слышит ответ «слабым и едва внятным голосом одного из толпы: – Новые земли ищем… Кабы где у казны найти»… И далее, передавая свое отношение к увиденному, автор приводит гневную речь одного из персонажей очерка, женщины, связавшей свою судьбу с народом, – Марии Васильевны. При этом автор замечает: «Я не узнал ее лица: лицо это пылало гневом, вспыхнувшие щеки горели густым румянцем, а глаза были полны слез». – «Ведают ли у нас, на Руси, что только терпит народ? Есть ли на привольном белом свете еще маята, какой не испытал, не изведал бы мужичок Христов? Сколько вот здесь, на одной этой степи безвременно в сырую землю слегло людей! А чем они провинились? За что они погибли?»11.
И песня, которая поется девушкой-переселенкой в степи, заунывная, похожая на причитание по покойнику:
«Родимый батюшка,
Завез ты своих детушек в чужую сторонушку…
На чужую, на дальнюю,
За лесики-то, за темные,
За горушки-то, за высокие…»
«В каждом ее слове, в каждом звуке слышалось столько горьких слез и тоски»12. Как видим, в очерк включены народные песни, таким образом он наделяется чертами фольклоризованного очерка. Однако социальный аспект его весьма ощутим.
Цикл очерков «На восточной окраине» с подзаголовком «Из путевых заметок» был создан Нефедовым в результате его поездки по Оренбуржью и Башкирии. Цикл включает четыре очерка: «Опечаленный город», «Русские переселенцы», «Меновой двор», «Башкирская старина».
Очерки начинаются этнографическим описанием местности. Повествование идет преимущественно от имени автора. Он является комментатором событий, часто выразителем основной идеи очерка. Нефедов замечает, что ближе к Востоку меняется природа: узенькие бороздки полей, тощие всходы хлебов и малорослый, жидко сложенный крестьянин с его убогой клячею на жалкой ниве сменяется обширными степями с густо зеленеющими ржами и пшеницею, тучными пастбищами с гуляющим на них крупным скотом. «Здесь на всем печать могучей неиссякаемой силы и природного богатства. Чувствуется, что вы уже не у себя, не в России, а где-то там, далеко, чудесной силой перенесены в новую страну, где совершенно иная жизнь, другие люди, интересы и самые порядки»13.
Писатель-путешественник в дороге зорко вглядывается в лица пассажиров, улавливает проявления особенных черт в их облике – «арендателей», «коршунов», промышленников. Он касается круга их разговоров – о пшенице, башкирских и киргизских землях, о шерсти, овчине; в разговорах их часто слышится «тыщи две десятин, пятьсот тыщ одной пшеницы собрал, миллионы наживает – потому киргизской земли отхватил – конца края не видать». Писатель не приемлет «коршунов-промышленников», их мораль. Авторское отношение выражено в заключительных словах: «Слушая все эти речи, невольно закрадывалась мысль о тщете мира сего и являлось сознание собственного ничтожества: с одной стороны, тысячи десятин чернозема и миллионы рублей, а с другой – легкость свертывания человеческой головы и прищемление»14«Башкирская старина», Нефедов снова повторяет, что от прекрасных и дивных красот природы и неиссякаемых богатств золота и серебра… через пятьдесят лет не останется ни одного деревца... Надвигающимся капиталистическим преобразованиям Нефедов как бы противопоставляет первозданную древнюю красоту, раскрывающуюся в башкирской старине, в ее исконной материально-бытовой культуре, которая органично через народный эпос – легенды, сказания – входит в художественный мир самого писателя.
В романтических тонах дан этот очерк. Об этом свидетельствует уже начало повествования. Автор восхищен Башкирией: «Знаете ли вы страну дивных красот природы, неиссякаемых богатств золота и серебра, заливных лугов и восхитительных долин?»15
Устные повествования и легенды о любви послужили сюжетной основой его произведений «Зигда» и «Ушкуль». Они наделены романтическими чертами. Повествование о Зигде исполнено лиризма. Автор дает эмоционально-выразительный этнографический портрет девушки-башкирки: «…молодая женщина среднего роста в розовом зюлене; голубая шапочка, унизанная бисером, слегка прикрывает ее голову; две густые черные косы с серебряными и золотыми украшениями лежат на спине ниже пояса; красивое смуглое лицо оживлено, из-под черных бровей горят большие темно-карие глаза, полные красивые губы полуоткрыты. Она поет и играет на тростниковой дудке». Нефедов так характеризует ее: «Веселая, живая, смелая была эта Зигда», «Зигда работает», «Зигда гонит за косяком», «Зигда играет». Героиня смела, отважна. Она силой своей любви, перенеся тяжелейшие трудности, вернула любимого. Нефедов констатирует, что «башкиры до сих пор не забыли смелой Зигды: куральщики поют про ее дар играть песни, про любовь, верность и сильный характер»16.
Храбрые героические характеры воссоздаются Нефедовым и в романтической легенде «Ушкуль». Башкирскую девушку Наду страшит будущее счастливого и свободного башкирского народа, который может попасть под власть Шайтана. Для счастья народа готов пожертвовать жизнью, «вступить на темя горы Шайтан», сразиться со всеми его злыми слугами, совершить подвиг «смелый юноша с чистым сердцем» Галлей. Не случайно «ушкуль» значит – испытание, самопожертвование. Легенда проникнута высоким пафосом гуманизма. Об Ушкуле поет Курайчи – сказитель, музыкант, народный певец. Его песни передают события эпохи раннего средневековья. Башкирия – свободный, цветущий край.
героические события прошлого Башкирии. С другой стороны, пейзаж и этнографически точен в описаниях современности, и звучит контрастно, утверждая мысль автора о великом прошлом и ничтожном настоящем народа. Нефедов ведет рассказ: «Был майский день. Еще высоко стояло на ясном небе солнце… по скатам гор, сверху донизу зеленела густая сочная трава… У прозрачных струй… шаловливой речки раскинулось башкирское кочевье»17. Писатель дает точное его описание: «Из-за зелени деревьев выглядывают жималейки, похожие на остроконечные пастушьи шалаши, из теса и лубка кое-как сложенные балаганы и с пяток круглых войлочных кибиток, закопченных от дыма и побуревших от долговременного служения»18.
Для автора важен точный этнографический рисунок современности, он противопоставляет ему великое прошлое: «дивный край – полуденный Урал, необозримые волнующиеся ковылем степи, словно серебро и золото сверкающие воды рек, чарующие песни». Все это давно было – заключает автор.
А сейчас на луговине перед одной кибиткой скучились башкиры, собравшись со всего кочевья слушать песню Курайчи. Он играет на своей тростниковой дудке, курае, и одновременно поет о подвигах богатырей, о славных делах башкирского народа. Контрастные картины настоящего и прошлого в жизни народа придают легенде отчетливо социальный смысл… Окончен рассказ о самоотверженной любви и героическом подвиге. «Нет Шайтан-горы, есть гора Ушкуль; посланник неба, светлый юноша, принес себя в жертву любви и народу. Вырос неземной цветок на вершине Ушкуля, скоро появится и другой…»19.
Это только красивая легенда, подчеркивает писатель. Не случайно слушающие спрашивают Курайчи: «Ты говорил, что Шайтан провалился сквозь землю и не станет больше делать зла людям. А какой же, скажи, теперь у нас Шайтан гуляет?» – «А это другой, – проговорил Курайчи…» – «Так, значит, нам, магометанам, надобно ждать нового Галея-Ахмета?» – «По делу выходит так, кунак»20.
«Призадумались башкиры, – завершает свою легенду Нефедов. – “Славное время было… грустно заговорили они погодя. Если бы и теперь… да нет, богатыри перевелись. И новый Галлей на землю не явится”… С такими словами башкиры стали расходиться по своим бедным жималейкам и досчатым балаганам»21. Писатель снова напоминает о современной действительности.
Легенды Нефедова носят романтический характер. Но романтические тенденции не меняют основных реалистических подходов к изображению жизни. Они проявились и в творчестве Нефедова. Именно от романтических начал народного творчества исходит лирическая струя Нефедова, нашедшая отражение в этнографических и бытовых очерках писателя. Лиризм связан с постоянным присутствием в его рассказово-очерковой прозе фольклора.
Народная лирика – ведущий элемент его художественной системы. Одним из излюбленных народных жанров является в творчестве Нефедова народная песня. По Нефедову, она выражает оптимистические начала жизни, становится элементом веселья в праздники, где жизнь – там и песня. Для Нефедова характерен устойчивый интерес к народной песне. Традиционная крестьянская лирика для писателя остается эстетическим образцом. Она отражает лучшее, исконное, что есть в характере крестьянина: трудолюбие, поэтичность души, удальство. Она играет исключительно важную идейную и эстетическую роль в рассказах и очерках Нефедова о жизни народа, выступая элементом народной культуры.
В русле демократической литературы его времени Нефедов обращается к истокам: морально-бытовым и эстетическим сторонам жизни народа, к высоким ценностям крестьянской нравственности, к связям человека с родной землей. Народная культура, так же как в произведениях Максимова и Якушкина, трансформируется в творчестве Нефедова.
«Этнографические наблюдения на пути по Волге и ее притокам» и в очерках «Наши фабрики и заводы», «Девичник», «Святки» Нефедов связывает быт народа, его психологию, содержание народного искусства с экологией окружающей среды. Не тронутая цивилизацией природа, земля, реки, обилие лесов определяют быт и занятия народа. Рыболовство, судостроение, витье канатов – перечень главных промыслов, которыми занимаются крестьяне. Земля и Волга – кормилицы. Окружающая природа вызывает эстетические чувства, порождает вольный дух народа. По Нефедову, экология природы определяет экологию социального бытия и сознания.
Изменение окружающей среды, появление крупных производств нарушает гармоническое единство природы, социального быта, культуры. Изменяются берега Волги, «она безлюдна и глубоко безмолвна. Унылый и грустный вид родины»22. Скудеет земля, отмирает хлебопашество и земледелие. По берегам возникают мануфактуры, фабрики и заводы, и вместе с ними кабаки, пивные и трактиры усыпают собой берег. Поволжье принимает новый характер – чисто фабричный. Меняется быт. Мужчины уходят на фабрики, в деревне только женщины и дети. Характеризуя социальную экологию, Нефедов пишет о большой смертности населения (особенно детской) и малом его приросте. Фабрики, по Нефедову, неминуемое зло для природы и человека. Писатель не приемлет «русский Манчестер», разрушающий экологическое равновесие и устанавливающий свой особый социальный мир, нарушающий глубинное единство: человек – природа – социальный быт – культура. Беллетрист убежден, что не «фабрика – кормилица русского человека, а матушка-земля, в ней лежит его благосостояние и задатки его лучшего будущего как народа»23. Писатель искал опору в народных ценностях, в истоках крестьянской нравственности, неразрывном родстве человека с родной землей. Нефедов замечает, что под влиянием окружающей среды и занятий народа складывается его миросозерцание, закладываются основы частного и общественного быта, духовный строй, истоки которого в овладении поколениями «народной маститой стариной». Писатель отдает предпочтение старинной, исконной, национальной культуре: песням, обычаям, обрядам, считая ее эталоном художественной выразительности. «Все эти песни – песни старинные, по выражению самого народа, – пишет автор, – хранителями их являются старики и поют их старческими голосами»24.
По мнению Нефедова, песня откликается на все звуки жизни, входит в быт народа, соотносится с его обычаями и обрядами. Традиционная народная песня, по Нефедову, прекрасна. Она исполнена «чарующей силы», поэтична. Это подлинно народное творение, идущее из глубины его души.
«Помню, помню и я эту чарующую силу нашей родной песни! Раздается она, порою, в тихий час ночи… Вот уж она и замолкла, унеслась куда-то с предутренним ветерком, а ты все еще не перестаешь слушать ее, все еще как будто звучит она и западает в самую глубь души человеческой»25.
Народные песни, и прежде всего лирические, по мнению Нефедова, заключают огромный гражданский потенциал. Он пишет, что, слушая их, чувствуешь, что личное горе ничто в сравнении с народным горем. Нефедов связывает свои представления о национальном характере с верой в скрытые «какие-то громадные силы, в торжество победы, которая сулила народу светлое будущее»26.
Народное творчество все более сливается с социальным бытом, дорисовывает картины неблагополучного социально-экономического положения народа. Писатель-этнограф пытается рассмотреть хотя бы остатки исконно национальных обычаев и обрядов. Нефедов верит в силу, устойчивость, живучесть традиций народной старины: «Она вдруг вынырнет из захлестнувших ее волн жизни с рассказами о чудесах прошлого и снова делается общим достоянием»27
Вопросы и задания
Примечания
2. Нефедов Ф. Д. Избранные произведения. Иваново., 1959. С. 45
3. Нефедов Ф. Д. Избранные произведения. Иваново., 1959. С. 46
4. Нефедов Ф. Д. Избранные произведения. Иваново., 1959. С. 46
7. Нефедов Ф. Д. Избранные произведения. Иваново., 1959. С. 23-24
8. Нефедов Ф. Д. Избранные произведения. Иваново., 1959. С. 23-24
9. Стасюлевич М. М. и его современники в их переписке. СПб., 1919. Т. 5. С. 25
10. Нефедов Ф. Д. В горах и степях Башкирии. Уфа, 1988. С. 40
12. Нефедов Ф. Д. В горах и степях Башкирии. Уфа, 1988. С. 50
13. Нефедов Ф. Д. В горах и степях Башкирии. Уфа, 1988. С. 186
14. Нефедов Ф. Д. В горах и степях Башкирии. Уфа, 1988. С. 186
15. Нефедов Ф. Д. В горах и степях Башкирии. Уфа, 1988. С. 186
17. Нефедов Ф. Д. В горах и степях Башкирии. Уфа, 1988. С. 186
18. Нефедов Ф. Д. В горах и степях Башкирии. Уфа, 1988. С. 429
19. Нефедов Ф. Д. В горах и степях Башкирии. Уфа, 1988. С. 488
20. Нефедов Ф. Д. В горах и степях Башкирии. Уфа, 1988. С. 489
22. Нефедов Ф. Д. Этнографические наблюдения по пути по Волге и ее притокам//Труды этнографического отдела Общества любителей естесвознания, антропологии и этнографии. М., 1977. Кн. 4. С. 41
23. Нефедов Ф. Д. Этнографические наблюдения по пути по Волге и ее притокам//Труды этнографического отдела Общества любителей естесвознания, антропологии и этнографии. М., 1977. Кн. 4. С. 47
24. Нефедов Ф. Д. Этнографические наблюдения по пути по Волге и ее притокам//Труды этнографического отдела Общества любителей естесвознания, антропологии и этнографии. М., 1977. Кн. 4. С. 53
25. Нефедов Ф. Д. Собр. соч.: В 4 т. СПб., 1895-1900. Т. 4. С. 133
27. Нефедов Ф. Д. Этнографические наблюдения по пути по Волге и ее притокам//Труды этнографического отдела Общества любителей естесвознания, антропологии и этнографии. М., 1977. Кн. 4. С. 47