"Рудин"
Высокое художественное мастерство, свойственное Тургеневу, как романисту, проявлялось в каждом из его романов по-разному, в зависимости от идейных задач, какие ставил перед собой автор, и связанного с этими задачами своеобразия жанра.
Это положение целиком можно отнести и к роману "Рудин". Тема "Рудина" - тема "лишнего человека".
Вопрос о психологии "лишнего человека" интересовал Тургенева и до "Рудина". Первые попытки дать образ разочарованного, тоскующего интеллигента-дворянина, переживающего разлад с дворянской обывательской средой, относятся у Тургенева ещё к 40-м годам, к начальному периоду его литературной деятельности (Виктор в поэме "Параша", молодой человек в "Разговоре"). С большой реалистичностью и полнотой этот образ был раскрыт в рассказах и повестях 50-х годов: ("Гамлет Щигровского уезда", "Затишье" (Веретьев), "Переписка" (Алексей Петрович), "Яков Пасынков" и особенно "Дневник лишнего человека".
Тургенев не оставлял темы "лишнего человека" и после "Рудина": он возвращается к ней в "Вешних водах" (Санин), в "Нови" (Нежданов). Тема эта, очень характерная для русской литературы переходной эпохи, проходит через всё творчество Тургенева. Образ же Рудина является в этом смысле основным, центральным образом, воплотившем в себе в яркой и законченной форме все черты "лишнего человека", показанные в разрозненном виде в других произведениях Тургенева.
В романе "Рудин" Тургенев раскрыл сущность психологии "лишнего человека" во всей исторической конкретности, применительно к условиям общественно- политической жизни русского общества 50-х годов XIX века, а вместе с тем придал этому образу широкий обобщающий смысл, выходящий за пределы данного места и времени: типичность Рудина в этом отношении можно сопоставить с типичностью Печорина, Манилова, Обломова и других подобных им образов.
Роман "Рудин", напечатанный в журнале "Современник" в начале 1856 года, был написан в 1855 году в очень короткий срок, в течение менее чем двух месяцев. В черновом автографе романа Тургенева значится: "Рудин.
Начат 5-го июня 1855 года, в воскресенье, в Спасском; кончен 24 июля 1855 года, в воскресенье, там же, в 7 недель".
Тургенев работал над романом с большой энергией и увлечением. В письме к В. П. Боткину от 17 июня 1855 года он сообщает по поводу начатого романа, что он "написал сперва подробный план повести, обдумал все лица", а 3 августа 1855 года, уже закончив роман, в письме к С. Т. Аксакову говорит: "Я ни над одним своим произведением так не трудился и не хлопотал, как над этим".
Если сопоставить список действующих лиц и первоначальный план романа, составленный Тургеневым в самом начале работы над "Рудиным", с текстом окончательным, какой был напечатан в "Современнике", можно сказать, что авторская работа Тургенева шла главным образом по сокращению, сжатию материала (так, были выброшены длинноты в высказываниях Пигасова), а с другой стороны, Тургенев добивался более разностороннего раскрытия основного образа - Рудина. Изменения в текст вносились и осенью 1855 года, когда Тургенев читал роман в рукописи своим друзьям (Боткину, Анненкову и др.) и после того, как роман был впервые напечатан в "Современнике" и потом подготовлялся к переизданию.
Мастерство Тургенева, как писателя-реалиста, проявилось прежде всего в исторической конкретности романа, всем своим содержанием и особенно основным, центральным героем отвечавшего на те проблемы общественной жизни, какие были поставлены перед Россией в середине; 50-х годов.
Для того, чтобы в полной мере оценить эту сторону романа "Рудин", надо иметь в виду, что процесс создания произведения совпал с событиями Крымской войны 1853-1855 года, имевшей, как известно, в истории русского общества колоссальное значение.
Тургенев писал роман в то время, когда союзные войска Англии, Франции, Австрии и Турции захватили господство на Чёрном море, бомбардировали Одессу, стремились овладеть Крымом и осадили Севастополь. Крымская война, показавшая беззаветный героизм русского народа, проявленный в защите Севастополя, оказалась вместе с тем грозным испытанием для феодально- крепостнической системы: она вскрыла "гнилость и бессилие крепостной России", отсталость её сельского хозяйства, промышленности, торговли, военного дела, общественного и политического строя и усилила недовольство и волнения в массе закрепощённого крестьянства.
Понятен тот необычайный подъём интереса к экономическим и социальным вопросам, какой охватил различные слои русского общества в 1855 и последующие годы.
Журналы того времени полны статей о сельском хозяйстве, промышленности и транспорте. Так, журналы "Современник" и "Русская беседа" в 1855-1856 годах обсуждали вопрос о постройке в России железных дорог, имея в виду значение их для развития промышленности и для передвижения войск и военных грузов. В "Современнике" № 101856 года была помещена статья
"О торговом мореплавании в Чёрном море". В 50-х годах издаются книги Л. В. Тангоборского "О производительных силах России", "Беседы о сельском хозяйстве" Липовского, "Вспомогательная книга для помещиков и сельских хозяев" Крейсига (пер. с немецкого, выдержавший несколько изданий) и т. п.
Ярким отражением всеобщего интереса русского общества 50-х годов XIX века к экономике страны была публичная речь проф. Бабста на торжественном собрании Казанского университета от 5 июня 1856 года, вызвавшая очень сочувственный отзыв "Современника". Выражая широко распространённые настроения, проф. Бабст говорил: "Тяжкие народные... страдания заставляют народы осматриваться, проверять свою пройденную жизнь, проверять учреждения, изменять их и исправлять свои ошибки... Ополчимся же все дружно и дружно станем действовать для распространения нравственного образования, для умножения нашего богатства..."
Перед лицом ожидаемых коренных изменений во всех формах,хозяйственной и общественной жизни русские писатели и среди них виднейший их представитель, автор "Записок охотника", были поставлены перед необходимостью дать оценку господствующему, стоявшему у власти дворянскому классу. Надо было ответить на вопрос о том, имеются ли в дворянстве передовые культурные силы, которые могут взять на себя сложную и ответственную задачу преобразования русской жизни.
Ответом на этот вопрос со стороны Тургенева и был роман "Рудин".
материал. Тургенев строит сюжет "Рудина" на небольшом количестве сцен, но подбирает такие ситуации, в которых выявляются основные черты и главного героя, и других действующих лиц, и вместе с тем читатель получает достаточно ясное представление о всей истории жизни героев и об общественном процессе в целом. Читатель, заканчивая чтение романа, настолько сживается с действующими лицами, что вполне ясно представляет себе их отличительные качества и всю их жизнь, а между тем перед ним проходит в сущности всего восемь дней.
Все события романа, разбитые на ряд сцен, картин, Сконцентрированы Тургеневым в восемь дней, местами Отделённых друг от друга длительными перерывами.
Чтобы убедиться в этом, надо обратиться к композиционному плану романа.
1-й день. Вводные сцены, дающие читателю первое ознакомление с общественной средой (Липина, Лежнев, Волынцев, Пандалевский, Басистов, Ласунская, Наталья, Пигасов, гувернантка). Появление Рудина в "салоне" Ласунской. Впечатление, произведённое им на окружающих.
2-й день. Беседа Рудина с Ласунской. Приезд Лежнева. Первая беседа Рудина с Натальей. Рассказ Лежнева в имении Липиной о молодых годах Рудина.
... Прошло два месяца слишком.
3-й день. Объяснение Рудина с Натальей. Беседа Лежнева с Липиной о Рудине.
4-й день. Второе объяснение Рудина с Натальей, свидание в беседке.
5-й день. Рудин у Волынцева. Записка Натальи.
6-й день. Свидание у Авдюхина пруда. Лежнев у Волынцева. Письмо Рудина Волынцеву. Объяснение Лежнева с Липиной. Отъезд Рудина. Письмо Рудина Наталье.
... Минуло около двух лет.
7-й день. Картина семейного счастья Лежневых. Тост в честь Рудина. Бесприютность и одиночество Рудина.
... Прошло ещё несколько лет.
8-й день. Эпилог. Встреча Рудина с Лежневым в гостинице и рассказ Рудина о попытках общественной деятельности.
... Смерть Рудина на баррикадах в Париже.
Как видно из этого композиционного плана, восемь дней, в которые изложены события романа, трижды прерываются более или менее продолжительными сроками, причём только в первом случае автор, да и то в очень краткой форме, рассказывает о том, что происходило во время перерыва (жизнь Рудина за два месяца пребывания у Ласунской). В двух других случаях Тургенев ограничивается короткими фразами: "Прошло два года слишком...", "Прошло ещё несколько лет..." В течение первых дней развёртывается основной эпизод - история любви Рудина и Натальи. Развёрнут этот эпизод по принятому канону развития драматического действия: с экспозицией и завязкой (1-й день), развитием действия (2-5-й дни), кульминацией и развязкой (6-й день). Уже в этом эпизоде, рисующем личные отношения Рудина и Натальи, ярко проявляются взгляды и общественное лицо героя. Но Тургенев счёл это недостаточным для раскрытия идейного замысла романа, почему в последующих эпизодах двух дней и в концовке показал Рудина в действии, в общественной деятельности. В целях ещё большей полноты изображения, в роман введены рассказы о молодости Рудина (и введены с вполне обоснованной мотивировкой), что даёт читателю возможность яснее представить себе его жизненный путь. Наряду с этим, в тех же эпизодах восьми дней, Тургенев дал яркие образы ряда других действующих лиц, имевших то или иное отношение к главному герою.
Это умение в немногих эпизодах глубоко раскрыть очень сложное содержание является первым свидетельством художественного мастерства Тургенева.
Какими же художественными средствами пользовался Тургенев для выяснения задач, поставленных в романе?
Решая вопрос о том, может ли культурный слой дворянства выполнить требования, предъявляемые ему современной общественной жизнью, Тургенев нашёл необходимым взять верхушку этого слоя, его цвет, наиболее даровитых его представителей. В данном случае Тургенев мог руководствоваться тем же соображением, какое он высказал по поводу Николая Петровича Кирсанова в "Отцах и детях", объясняя, почему он для сопоставления с Базаровым взял наиболее передовых дворян. Тургенев, по его словам, хотел сказать: "если сливки так плохи, каково же должно быть молоко?"
Этим определяется первый из основных художественных приёмов обрисовки Рудина - приём резкого контраста, последовательного противопоставления его дворянскому окружению. Противопоставление это проходит через весь роман. Среди всех действующих лиц Рудин неизменно выделяется, как человек особенный, исключительный, хотя и кровно связанный со своей средой. Оговорку здесь надо сделать лишь в отношении Натальи, в известном отношении оказавшейся выше Рудина.
второстепенными персонажами. Это люди различные по положению и по моральным качествам: среди них есть люди культурные, порядочные, вызывающие симпатию у читателя, как Липина, Волынцев, Лежнев, Басистов, есть люди избалованные барской жизнью, эгоистичные, как Ласунская, есть люди с очень низким моральным уровнем, вроде Пигасова и Пандалевского, но, несмотря на все эти различия, у них есть общее: это люди рядовые, обыкновенные, часто встречавшиеся в том слое образованного дворянства, какое изображено в романе.
Когда в конце второй главы Ласунская и её гости узнают, что вместо ожидаемого барона Муффеля приехал в именье какой-то никому из них не известный Рудин, никто не ожидает увидеть в приезжем что-нибудь новое, необыкновенное.
И вдруг (в третьей главе) ситуация совершенно изменяется.
"- Дмитрий Николаевич Рудин, - доложил лакей.
Вошёл человек лет тридцати пяти, высокого роста...". Не прошло и часу, как этот новый человек привлёк к себе всеобщее внимание, поразил всех своим умом, талантливостью, неясной, но красивой одухотворённостью, увлекательным красноречием и сразу изменил привычный ход жизни в доме Ласунской, внёс смятение, с каждым днём возрастающее.
И таким исключительным, не похожим на окружающих, остаётся в романе Рудин до конца не только там, где проявляются его лучшие стремления, ко и там, где обнаруживается его слабость, не только в его смелых взлётах, но и в его падениях. Везде и всюду Тургенев стремится показать Рудина как человека, отличающегося от рядовых людей, как мечтателя, живущего высокими, не всегда ясными, иногда фантастическими, но отнюдь не мелкими, не обывательскими интересами.
Известно, что Тургенев в первых набросках романа хотел назвать его не "Рудин", а "Гениальная натура". Потом он отказался от этого намерения, однако термин гениальный по отношению к Рудину сохранил: гением называет Рудина Ласунская, гениальной натурой - восторженный юноша Басистов.
Ясно, что Тургенев, в соответствии с своим общим взглядом на Рудина, не считал его гениальным человеком и вкладывал в первоначальное название романа иронический смысл. Но нет сомнения в том. что ом видел в нём человека очень одарённого, талантливого.
На протяжении всего романа Рудин неоднократно проявляет свою одарённость и разносторонность своих интересов. Рудин интересуется экономическими проблемами, и именно теми самыми, которые были выдвинуты современной ему общественной жизнью: он находит "много справедливого и любопытного" в статье барона Муффеля об отношении промышленности к торговле в России, строит планы преобразования сельского хозяйства и водных путей. Вместе с тем Рудин чрезвычайно интересуется философией и поэзией, хорошо знаком с идеалистической системой Гегеля, увлекается Гёте и Гофманом ("он был весь погружен в германскую поэзию, в германский философский и романтический мир"); он глубоко чувствует музыку: "с первым звуком" мелодии Шуберта "лицо его приняло прекрасное выражение".
Но с особенной яркостью Тургенев показывает талантливость Рудина в той области, которая составляла главную его силу: в его речи, в его ораторском искусстве, в его умении доказывать свои положения и опровергать доводы противника. И здесь так же, как в общественной деятельности, Рудин проявляет качества, очень типичные для людей 40-х годов. Ораторские способности и умение спорить было присуще многим из них: об этом достаточно ясно свидетельствуют воспоминания Герцена, Анненкова и других современников Тургенева.
"Не самодовольной изысканностью опытного говоруна - вдохновением дышала его нетерпеливая импровизация... Рудин владел едва ли не высшей тайной - музыкой красноречия. Он умел, ударяя по одним струнам сердец, заставлять смутно звенеть и дрожать все другие..."
Говоря об уме, находчивости, красноречии Рудина, Тургенев не уподобляется пцрателям, которые только заявляют о том, что их герои благородны, умны и красноречивы, но не показывают этих качеств наглядно, на деле, в поступках и в речи героев. Тургенев поступает иначе - он не предлагает читателю верить на слово, он даёт в романе образы "музыки красноречия" Рудина, показывает его в процессе спора, и читатель воочию убеждается в находчивости и остроумии его аргументации.
Мы видим такую, например, особенность речи Рудина, характерную для идеалиста 40-х годов, погружённого в философский и романтический мир, как соединение абстрактных общих положений с образностью, с обилием метафор и сравнений: "-Себялюбие, - так заключил он, - самоубийство. Себялюбивый человек засыхает словно одинокое, бесплодное дерево; но самолюбие, как деятельное стремление к совершенству, есть источник всего великого... Да! Человеку надо надломить упорный эгоизм своей личности, чтобы дать ей право себя высказывать".
Другой пример - легенда, рассказанная Рудиным.
Тургенев заимствовал эту скандинавскую легенду из "Истории России" Соловьёва. Но в отличие от Соловьёва, в изложении которого легенда имела религиозный смысл (подобно птичке, залетевшей в шатёр, человек временно живёт на земле, а потом переходит к вечной загробной жизни), Тургенев словами Рудина придал легенде смысл философский. Для Рудина это художественная иллюстрация отвлечённой мысли о "вечном значении временной жизни человека". Вывод, какой делает Рудин из легенды, и его речь очень показательны для его туманной идеалистической фразеологии: "Точно, наша жизнь быстра и ничтожна; но всё великое совершается через людей. Сознание быть орудием тех высших сил должно заменить человеку все другие радости: в самой смерти найдёт он свою жизнь, своё гнездо..."
это характерный для него речевой стиль.
"- Vous etes un poete, - вполголоса проговорила Дарья Михайловна.
И все с ней внутренно согласились..."
Образность особенно часто проявляется в речи Рудина, когда он чувствует себя в роли учителя, пропагандиста новых идей.
"Поэзия - язык богов, - говорит он Наталье... - Но не в одних стихах поэзия: она разлита везде, она вокруг нас... Взгляните на эти деревья, на это небо - отовсюду веет красотою и жизнью; а где красота и жизнь, там и поэзия".
" - Посмотрите, - начал Рудин и показал ей рукой на окно, - видите вы эту яблоню: она сломилась от тяжести и множества своих собственных плодов. Верная эмблема, гения...".
В такой же поэтической форме, путём развёрнутого сравнения, говорит Наталье Рудин и о своей любви.
"-Заметили ли вы, -заговорил он, -... что на дубе - а дуб крепкое дерево - старые листья только тогда отпадают, когда молодые начнут пробиваться?.. Точно то же случается и со старой любовью в сильном сердце: она уже вымерла, но всё ещё держится; только другая, новая любовь может её выжить".
Конечно не всегда Рудин говорит в таком стиле: он был достаточно умён для того, чтобы не впадать в высокопарность. С Волынцевым или с Лежневым, не поддававшимся обаянию его красноречия, он говорит обычным литературным языком. Но и тут сказываются у Рудина привычки ораторского стиля. Рассказав Лежневу о своих неудачных попытках общественной деятельности, он говорит в заключение: "Ты всегда был строг ко мне и ты был справедлив; но не до строгости теперь, когда уже всё кончено, и масла в лампаде нет, и сама лампада разбита, и ЕОТ-ВОТ сейчас докурится фитиль... Смерть, брат, должна примирить, наконец..."
Следует отметить, что в языке Рудина почти совершенно отсутствует просторечие и тем более народные слова и выражения. В этом отношении он совершенно не похож на Базарова, в речи которого то и дело слышатся народные пословицы и поговорки.
его жизни, ни его языка. Этим объясняется его терпимость к тому французско-русскому языку, на котором "изъяснялась", подобно большинству бар-аристократов, Дарья Михайловна Ласунская. "Она щеголяла, - говорит Тургенев, - знанием родного языка, хотя галлицизмы, французские словечки попадались у ней частенько. Она с намерением употребляла простые народные обороты, но не всегда удачно. Ухо Рудина не оскорблялось странной пестротой речи в устах Дарьи Михайловны, да и вряд ли имел он на это ухо" (курсив наш. - В. Г.).
Таким образом и в речи Рудина проявлялось его своеобразие, и в этом отношении он заметно отличался от всех окружающих.
Наконец, исключительность Рудина показана Тургеневым через его портрет, в котором выделены такие черты, как "неправильное, но выразительное и умное лицо", "блеск в быстрых темносиних глазах", "красиво очерченные губы". Главное, что обращало на себя внимание в лице Рудина, были его глаза. "Какие у него славные глаза!" - шепнул ей (Наталье) Волынцев в первый день знакомства с Рудиным.
А когда прошло два с лишком года и Тургенев вновь даёт портрет Рудина, он и на этот раз отмечает его глаза: "глаза, всё ещё прекрасные, как будто потускнели".
В ещё большей степени художественное мастерство Тургенева проявилось в раскрытии второй основной черты Рудина: его сложности, наличия в нём глубочайших противоречий, на первый взгляд кажущихся совершенно несовместимыми. И это свойство очень последовательно, выдержанно проявляется в романе и показано разнообразными средствами.
уставшего от жизненных невзгод, мечтающего об отдыхе, то как пропагандиста новых идей, призывающего "принести личность в жертву общему благу", то как фразёра, растрачивающего силы "на одну пустую, бесполезную болтовню".
Эта противоречйвость Рудина неоднократно подчёркивается и автором, не скрывающим оттенка актёрства, даже кокетства у своего, в общем ггскреннего и увлекающегося героя: " - Я вижу фортепьяно, - начал Рудин мягко и ласково, как путешествующий принц: -не выли играете на нём?".
Следует указать, что в тексте, напечатанном в 1856 году в журнале "Современник", сравнения Рудина с путешествующим принцем не было. Тургенев добавил это сравнение позднее, желая, очевидно, усилить ироническое своё отношение к герою.
Преобладающее средство, каким пользуется Тургенев для того, чтобы показать Рудина то с одной, то с другой стороны, это разноречивые отзывы о нём окружающих: у одних восторженные, у других резко отрицательные, подчас уничтожающие. В этом отношении особую роль в романе играет Лежнев.
Лежнев - друг Рудина в студенческие годы жизни, испытавший на себе его глубокое и благотворное влияние, но он вместе с тем человек с ясным критическим умом и большой самостоятельностью, давно разгадавший слабые стороны своего прежнего кумира, а теперь ещё ревнивый соперник, справедливо опасающийся, что женщина, которую он любит, поддастся чарам рудинско- го красноречия. Естественно, что в зависимости от развития действия, он выступает в роли то обвинителя, то защитника Рудина, причём каждый раз делает это вполне убеждённо, так как поведение Рудина и в прошлом и особенно в настоящем даёт ему богатый материал для различных заключений.
годов?
Среди современников Тургенева были люди, считавшие, что образ Рудина ему совершенно не удался. Так смотрел на роман, например, Ап. Григорьев, полагавший, что Тургенев, много раз переделывавший роман, так и не справился с своей задачей, не свёл концы с концами.
"Художник, начавши критическим отношением к создаваемому им лицу, - писал Ап. Григорьев, - видимо, путается в этом критическом отношении, сам не знает, что ему делать с своим анатомическим ножом, и наконец, увлечённый порывом искреннего старого сочувствия, - снова возводит в апотеозу в эпилоге то, к чему он пытался отнестись критически в рассказе"1*.
Более прав был другой современник Тургенева, С. Т. Аксаков, видевший основную ценность романа в создании единого образа, несмотря на все его противоречия. Под свежим впечатлением прочитанного романа он писал Тургеневу: "Лет десять тому назад вы бы изобразили Рудина совершенным героем. Нужна была зрелость созерцания для того, чтобы видеть пошлость рядом с необыкновенностью, дрянность рядом с достоинством, как в Рудине" ("Русское обозрение", 1894, декабрь).
Следует согласиться с С. Т. Аксаковым, что в обрисовке сложного и противоречивого характера Рудина Тургенев проявил исключительное мастерство, "зрелость созерцания". Долго размышляя об этом характере, внимательно взвешивая всё "за" и "против", Тургенев нашёл, наконец, тот синтез, какой даёт возможность нам теперь воспринимать образ Рудина как нечто цельное и единое, верно отражающее те противоречия в характере передовых дворян 50-х годов, которые были продиктованы противоречиями общественной жизни того времени.
В первую очередь это надо сказать о Лежневе. Выше говорилось о том, что Лежнев выступает в романе в служебной роли, в роли сначала обвинителя Рудина, а потом его защитника. К этому надо добавить, что образ Лежнева, помимо этой служебной роли, имеет в романе и большое самостоятельное значение, как характер, контрастирующий с характером Рудина, но столь же типичный для передового дворянства 50-х годов XIX века.
Если обратиться к композиционному плану романа, легко заметить, что характеры Лежнева и Рудина раскрываются параллельно: в каждом из 8 дней, описанных в романе, даны сцены, относящиеся к Рудину, и рядом с ними даются сцены, относящиеся к Лежневу.
Рудин - мечтатель, неудачник, "лишний человек", а Лежнев - хозяин, практик, которому всё в жизни удаётся и который сам себя считает нужным, дельным человеком. Эта контрастность с особенной художественной силой раскрыта в самом конце романа, где, с одной стороны, рисуется благополучие и счастливая семейная жизнь Лежнева и, с другой, - бесприютность и одиночество Рудина.
На чьей стороне Тургенев? Буржуазная деловитость, узкий практицизм всегда были не по душе Тургеневу. Как ни осуждал он слабохарактерных Веретьевых и Саниных, он всё же явно предпочитал их деловым и практичным Астаховым и Клюберам. И в романе "Рудин" Тургенев ближе к Рудину, чем к Лежневу. Тургенев ценит Рудина за то, что "его слова заронили много добрых семян в молодые души", причём симпатии Тургенева к своему главному герою усиливаются по мере того, как всё яснее обнаруживается непримиримость Рудина с обывательщиной и всё тяжелее складывается его личная жизнь. Жалость и симпатия Тургенева к Рудину были прекрасно выражены лирическим пейзажем, которым заканчивался роман в первых изданиях (до того, как в издании 1860 года была внесена сцена гибели Рудина на парижских баррикадах):
"А на дворе поднялся ветер и завыл зловещим завываньем, тяжело и злобно ударяясь в звенящие стёкла. Наступила долгая, осенняя ночь. Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть тёплый уголок... И да поможет бог всем бесприютным скитальцам!"
В общем же и Рудин, и Лежнев не удовлетворяют писателя, так как ни тот, ни другой не отвечают его представлению о том общественном деятеле, который необходим был в 50-е годы для разрешения труднейших задач народной жизни.
Подобно Лежневу, в качестве контрастирующего образа по отношению к Рудину дан и Пигасов, но эта контрастность совсем иного рода.
Лежнев и Рудин - люди, прошедшие одну и ту же философско-идеалистическую школу, люди близкие по взглядам, говорящие примерно одним и тем же языком.
Пигасов и Рудин противоположны и по взглядам, и по своей роли в обществе (в отличие от Рудина, Пигасов - делец, не брезгующий никакими средствами для достижения личных целей), и по тому значению, какое имело в их жизни слово.
"Все мысли Рудина казались обращёнными в будущее; это придавало им что-то стремительное и молодое". В этом причина обаяния слова Рудина: оно волновало слушателей, особенно молодёжь. "Иной слушатель, пожалуй, и не понимал в точности, о чём шла речь, но грудь его высоко поднималась, какие-то завесы разверзались перед его глазами, что-то лучезарное загоралось впереди".
Пигасов по-своему также хорошо владел словом, но для него слово служило средством разрядки озлобленности и раздражительности. "Он смолоду усвоил себе особый род жёлчного и раздражительного красноречия". "Озлоблённый против всего и всех - особенно против женщин он бранился с утра до вечера, иногда очень метко, иногда очень тупо, но всегда с наслаждением". А вместе с тем слово для Пигасова было средством карьеры. Он и женился на богатой помещице потому, что "поймал её на удочку своих развязных и насмешливых манер", и в "салоне" Ласунской был своим человеком, так как умел "потешать Дарью Михайловну своими выходками".
Искусство Тургенева в раскрытии характеров Пигасова и Лежнева сказалось в том, что их характеры всегда верны себе, хотя и показаны в очень немногих сценах.
Для того чтобы в полной мере оценить мастерство Тургенева как художника-психолога, следует перечитать первые две экспозиционные главы, где только намечены характеры ряда действующих лиц, и после этого проследить, как эти намеченные качества постепенно раскрываются со всё большей полнотой и яркостью и как писатель нигде не изменяет первоначально взятому тону. Это касается и Пигасова, и Натальи, и Липиной, и Волынцева, и Басистова, и Пандалевского. Это относится и к такому третьестепенному образу, как гувернантка Натальи, m-lle Boncourt, "старая и сухая дева лет шестидесяти, с накладкой чёрных волос под разноцветным чепцом и хлопчатой бумагой в ушах". Эта старая француженка-гувернантка несколько раз мимолётно появляется перед читателем в коротких сценах, но этого достаточно, чтобы и о ней сложилося у читателя совершенно ясное представление.
Роман "Рудин", как и все другие романы и повести Тургенева, проникнут лиризмом, эмоциональным, оценочным отношением автора к своим героям. Читателю всегда ясно, как смотрит писатель на тех или иных действующих лиц, что он считает для них наиболее существенным. Оценка у Тургенева даётся или в форме прямой характеристики, или через портрет, или через какую-либо характерную деталь.
"... лучше всего в ней было выражение её миловидного лица: доверчивое, добродушное и кроткое, оно и трогало и привлекало. Александра Павловна глядела и смеялась, как ребёнок". "Доверчивый, добродушный и кроткий ребёнок" - это определение, сделанное в первой главе, оправдывается всем дальнейшим содержанием романа и проявляется у Липиной в её отношении и к Рудину, и к брату, и к Лежневу. Оно определяет и отношение Тургенева к Александре Павловне. В полном соответствии с этой авторской оценкой даётся первая сцена - посещение Липиной больной старухи-крестьянки. Липина выступает перед читателем не как барыня-благотворительница, занимающаяся добрыми делами для спасения души, а как простой, добрый человек, сочувствующий чужому несчастью. Это показано Тургеневым в такой детали: "Старуха приподняла голову и потянулась к Александре Павловне.
- Дай, барыня, ручку, - пролепетала она.
Александра Павловна не дала ей руки, нагнулась и поцеловала её в лоб".
Иное дело Константин Диомидыч Пандалевский. Это - "молодой человек небольшого роста, в лёгоньком сюртучке нараспашку, лёгоньком галстучке и лёгонькой серой шляпе, с тросточкой в руке". "Он был весьма ласков, услужлив, чувствителен и втайне сластолюбив, обладал приятным голосом, порядочно играл на фортепьяно и имел привычку, когда говорил с кем-нибудь, так и впиваться в него глазами".
Подбор эпитетов ("весьма ласков, услужлив, чувствителен и втайне сластолюбив"), повторяемость уменьшительных суффиксов (легонький и т. п.) не вызывает сомнений в ироническом, даже враждебном отношении Тургенева к Пандалевскому. Это отношение ещё резче проявляется в таких подробностях: Пандалевский воспитывался где-то в Белоруссии, "на счёт благодетельной и богатой вдовы", "другая вдова определила его на службу", "вообще дамы средних лет охотно покровительствовали Константину Диомидычу..." В добавление Тургенев даёт образцы подхалимской речи Пандалевского {"они ждут к себе нового гостя", - так во множественном числе говорил он о Дарье Михайловне) и рисует коротенькую встречу Пандалевского с крестьянской девушкой, разоблачающую его "сластолюбивую" натуру.
Правдивость Тургенева-реалиста и чувство ответственности, какое он испытывал, решая вопрос о том, какие люди нужны России, помогли ему стать выше личных симпатий и антипатий и создать в лице Рудина такой обобщающий образ передового дворянина 50-х годов, в верности, типичности и общественном значении которого не сомневались такие современники Тургенева, как Некрасов и Чернышевский В статье "Стихотворения Н. Огарёва", написанной в 1856 году, немного спустя после выхода в свет романа "Рудин", Чернышевский, говоря о новых людях, которые должны встать во главе исторического движения с свежими силами, рассматривает Рудина Как предшественника и учителя этих новых людей. "И те, которые действительно готовы, - говорит Чернышевский, - знают, что если они могут теперь сделать шаг вперёд, то благодаря только тому, что дорога проложена и очищена для них борьбою их предшественников и больше, нежели кто-нибудь, почтут деятельность своих учителей. Онегин сменился Печориным, Печорин - Вельтовым и Рудиным. Мы слышали от самого Рудина, что время его прошло, но он не указал нам ещё никого, кто бы заменил его, и мы ещё не знаем, скоро ли мы дождёмся ему преемника. Мы ждём ещё этого преемника, который, привыкнув к истине с детства, не с трепетным экстазом, а с радостною и любовью смотрит на неё; мы ждём такого человека и его речи, бодрейшей, вместе спокойнейшей и решительнейшей речи, в которой слышалась бы не робость теории перед жизнью, а доказательство, что разум может владычествовать над жизнью и человек может свою жизнь согласить с своими убеждениями".
Тургенев целиком мог бы подписаться под первой частью положений, выдвинутых Чернышевским, - с оценкой Рудина, и только частично, с большими оговорками со второй - с характеристикой ожидаемого преемника Рудина. Тургенев, так же как Чернышевский, ждал этого нового человека, который должен встать во главе исторического движения, но в силу ограниченности своего мировоззрения разошёлся с Чернышевским по вопросу о роли в жизни революционной теории и о возможности владычества разума над -чувством. Это своё -понимание новых людей Тургенев художественно воплотил в образах романа "Отцы и дети", к которому и надо теперь обратиться.
Примечания
1* (Ап. Григорьев, Сочинения т. I, стр. 322.)