"Записки охотника"
В 1845 году вышел в свет под редакцией Н. А. Некрасова литературно-художественный сборник, имевший необычное название: "Физиология Петербурга, составленная из трудов русских литераторов".
Этот сборник был знаменательным явлением в истории нашей литературы: он означал решительный поворот от ходульного, риторического романтизма, пытавшегося в 30-е годы завоевать себе в литературе господствующее место, в сторону укрепления позиций идейного, критического реализма.
Уже само название сборника "Физиология Петербурга" говорило о том, что перед литературой ставилась задача, близкая к научному исследованию: возможно более точное, реалистическое описание общественного быта.
Предисловие к сборнику, разъяснявшее эту задачу, было как бы манифестом нового направления. Автор предисловия говорил о том, что очерки, входящие в состав сборника, имеют целью дать максимально правдивое и конкретное изображение быта и характеров различных слоёв петербургского общества, с тем, однако, что в этих очерках будет дано не простое фотографирование действительности, а её объяснение и оценка. Писатель, как говорилось в предисловии, должен обнаружить, "что он умеет не только наблюдать, но и судить" - иными словами, в качестве руководящего метода в литературе провозглашался критический реализм.
Сборник начинался блестящим очерком Белинского "Петербург и Москва", за которым шли другие очерки, рисующие жизнь петербургской бедноты: "Петербургский дворник" Луганского, "Петербургский шарманщик" Григоровича, "Петербургская сторона" Гребенки, "Петербургские углы" Некрасова. Через год, в 1846 году, был издан тем же Некрасовым близкий по своим задачам к "Физиологии Петербурга" "Петербургский сборник". Хотя основное место в нём заняли уже не очерки, а рассказы и стихотворения, но общая направленность и творческий метод остались те же: это был критический реализм, проникнутый глубоким интересом к вопросам общественной жизни.
Тургенев поместил в "Петербургском сборнике" произведение "Помещик", которое было определено Белинским как "физиологический очерк помещичьего быта". Так Тургенев вошёл в то течение русской литературы 40-х годов, которое получило название "натуральной школы".
От "Помещика", написанного в стихотворной форме, Тургенев скоро переходит к художественной прозе, к рассказам-очеркам из крестьянского быта, полагая, что этот жанр в большей степени отвечает его новым творческим задачам. Это были "Записки охотника".
Первый рассказ из "Записок охотника" - "Хорь и Калиныч" - был напечатан в журнале "Современник" в 1847 году, после чего в том же журнале в течение пяти тет появилось ещё 20 рассказов. В 1852 году "Записки )хотника" вышли отдельным изданием; в это издание, напечатанных ранее 21 рассказа, был добавлен один: "Два помещика".
В 70-х годах Тургенев напечатал в журналах три новых рассказа: "Конец Чертопханова", "Стучит" и "Живые мощи". Они были включены в издание "Записок охотника" 1880 года и с тех пор входят во все последующие издания состоящие теперь обычно из 25 рассказов.
Чем объяснить поворот Тургенева от стихотворений и которые он писал в течение 12 лет, к рассказам из народной жизни?
Дореволюционные исследователи творчества Тургенева, склонные объяснять историю русской литературы западными влияниями, пытались найти истоки новой тематики и новых жанров Тургенева в литературном движении зарубежных стран. Так, проф. Сумцов говорил о влиянии Ж. Занд, а проф. А. Е. Грузинский утверждал, большей степени следовал Ауербаху, из книги своих "Шварцвальдских рассказов" в 1843 году, за четыре года до появления первого рассказа "Записок охотника".
Другие исследователи приписывали основную роль в переходе Тургенева к изображению народной жизни влиянию Гоголя и в особенности Белинского.
Нет спора, что "Мёртвые души" Гоголя, вышедшие в свет в 1842 году, были образцом для Тургенева и повлияли на него, усилив интерес к художественной прозе и к критическому реализму. Тем более несомненно, что громадное влияние на Тургенева оказал Белинский.
поддерживал с ним дружеские отношения.
Надо перечитать "Литературные и житейские воспоминания" Тургенева, чтобы убедиться, каким авторитетом пользовался в его глазах Белинский, особенно в вопросах эстетических и историко-литературных.
С другой стороны, и Белинский относился к Тургеневу очень доброжелательно. Это был для него справедливый, но строгий учитель, прямо и даже резко отмечавший всё казавшееся ему фальшивым и художественно слабым в стихотворениях и поэмах Тургенева и горячо поддерживавший его литературные удачи, всё, что могло вывести Тургенева на путь идейного реализхма.
Белинский поощрительно отозвался о "Параше" и о "Помещике" Тургенева и особенно приветствовал переход его к художественной прозе, к "Запискам охотника".
И тем не менее основную причину этого перехода нельзя усматривать во влиянии Белинского, как оно ни было значительно. Белинский только помогал Тургеневу осмысливать, приводить в систему те творческие искания, которые были свойственны ему и раньше, но с особенной силой проявились около 1845 года, когда он пришёл к полному разочарованию во всей своей прежней литературной деятельности. Основная же причина перехода Тургенева к новой тематике, к новому жанру была та самая, какая побудила Григоровича в 1846 году, за год до "Хоря и Калиныча" Тургенева, написать "Деревню", а в 1847 году "Антона-Горемыку", та самая, под воздействием которой Даль (казак Луганский) выпустил в свет в 1846 году повести и рассказы из народного быта, а Некрасов в 1845-1846 годах написал стихотворения "В дороге" и "Родина". Это была та самая причина, по которой и В. Г. Белинский именно в эти годы с наибольшей решительностью призывал рассматривать литературу как орудие общественной борьбы.
недовольстве, которое с каждым годом нарастало у закрепощённого крестьянства.
Заканчивался период общественного затишья, "безвременья" и начинался период подъёма, проявлявшийся во всех областях общественной жизни, в науке и искусстве, в усилении интереса к вопросам народного хозяйства в журналах 40-х годов, в ожесточённых спорах западников и славянофилов, о чём рассказал потом Герцен в "Былом и думах" (главы "Наши" и "Не наши"), в организации кружка петрашевцев, в издании "Карманного словаря иностранных слов" Кириллова, пропагандировавшего идеи утопического социализма, в обличительном реализме картин Федотова ("Болезнь Фидельки", "Смерть Фидельки", "Городничий, изображающий себя на параде", "Сватовство майора") и т. д. и т. п.
На этом историческом фоне, в обстановке широкого общественного движения становятся понятными и "Записки охотника" Тургенева, как вполне закономерное явление новых условий в жизни русского общества конца 40-х годов.
"Записок охотника"?
Прежде чем рассматривать в этом плане отдельные рассказы, следует остановиться на всём сборнике в целом.
"Записки охотника", разнообразны по содержанию и по художественным особенностям, но в них с такой ясностью проявляются и общие черты, что вполне позволительно говорить о "Записках охотника" как о чём-то внутренне едином и художественно-законченном.
Когда читатель обращается к рассказам "Записок охотника", у него создаётся впечатление, что он входит в своеобразный мир дореформенной русской деревни. Это не единое произведение, отдельные главы которого связаны между собой сюжетом, временно-причинными связями, но эта и не конгломерат разрозненных рассказов. О "Записках охотника" можно повторить то, что Тургенев сказал о своих "Литературных и житейских воспоминаниях": в них нет "наружного единства", в смысле "последовательности рассказа", но есть "внутреннее единство". В силу такого "внутреннего единства" "Записки охотника" и вошли в историю литературы как особого рода художественный организм.
В этом умении придать целостность и единство сборнику рассказов, каждый из которых имеет свою собственную тему и своих действующих лиц, и проявляется прежде всего художественное мастерство Тургенева. Что же объединяет рассказы, входящие в "Записки охотника"?
1. Прежде всего - близость тематики, общность содержания. Содержание "Записок охотника" взято из обыденной жизни. В рассказах Тургенева нет никаких загадочных, "фатальных" героев, никаких необычайных событий, которые читатель привык видеть у романистов 30-х годов, не описывается никаких величественных или грозных явлений природы. В "Записках охотника" во всей реалистической правдивости рисуется крестьянский и помещичий быт и природа средней полосы России, то, что обычно можно было наблюдать в Орловской и прилегающих к ней Тульской, Калужской и Курской губерниях. Место действия в рассказах - помещичья усадьба, деревня, крестьянская изба, нередко лес, луг или река. Герои "Записок охотника" - дворовые люди, крепостные крестьяне и помещики "средней руки", та наиболее многочисленная группа рабовладельцев, в руках которой по преимуществу находилась крестьянская масса.
Уже одна эта общность изображаемой обстановки и быта придаёт "Запискам охотника" художественное единство.
"Записок охотника" - ясная идейная целеустремлённость рассказов, придававшая им в глазах читателей 40-50-х годов XIX века характер чрезвычайной своевременности, острой злободневности. "Записки охотника" прямо и непосредственно отвечали на два основных вопроса, которые волновали каждого русского читателя того времени, в период всё усиливающегося кризиса дворянско-крепостнической системы: а) Что представляет собой русский народ и особенно подавляющее большинство его - крестьянство, каковы его духовные ресурсы, обеспечивающие дальнейшее развитие страны? и б) Как влияет на народ существующий общественно-политический строй и в первую очередь крепостное право? Если оно оказывает вредное, гибельное влияние на общественную жизнь, - в чём это проявляется?
Отвечая в "Записках охотника" на первый вопрос, Тургенев, проникнутый любовью к родной стране и верой в духовную мощь русского народа, настойчиво и последовательно проводит через все рассказы мысль, которую он высказал ещё в 1846 году в статье, посвящённой рассказам Даля: "В русском человеке таится и зреет зародыш будущих великих дел, великого народного развития"1*.
А выясняя причины тяжёлой, безотрадной жизни народа, Тургенев приводит читателя к выводу, что корень зла следует видеть в социальных условиях, в крепостничестве, определяющем и экономику, и быт, и культурный уровень общества, и господствующие в нём взгляды и предрассудки.
Это противоречие между тем, чего достоин русский народ по богатству его материальных и духовных сил, и тем нищенским, рабским положением, в котором он находился, и является центральным конфликтом, который лежит в основе "Записок охотника".
В стремлении раскрыть этот общественный конфликт, показать в русском народе "зародыш будущих великих дел" и вместе с тем разоблачить правящее дворянство, как силу, тормозящую народное развитие, Тургенев продолжал дело, начатое Пушкиным и Гоголем. Новое слово, сказанное в этом смысле Тургеневым и имеющее своим источником подъём освободительного движения в конце 40-х годов, состояло в том, что Тургенев имел возможность' полнее выяснить положительные качества русского крестьянина и конкретнее показать сущность крепостнических отношений. Если, читая произведения "Дубровский" или "Мёртвые души", читатель мог только догадываться о том, как должны были жить крепостные, принадлежавшие Троекурову, Верейскому, Собакевичу или Манилову, то в "Записках охотника", если брать этот сборник как художественное целое, - помещики и крестьяне были поставлены лицом к лицу, были показаны в их каждодневном быту, вследствие чего крепостнический гнёт, его гибельное и развращающее воздействие на народ предстали перед читателем с исчерпывающей наглядностью.
"Записок охотника" проявляется прежде всего в тех рассказах, в которых непосредственно сопоставлены помещики и крестьяне. Таких рассказов немало, и в них основной общественный конфликт эпохи показан с особой силой. Это - "Хорь и Калиныч" (крестьяне и Полутыкин), "Ермолай и мельничиха" (Арина и Зверков), "Малиновая вода" (Стёпушка и шумихинский барин, Влас и молодой граф), "Льгов" (Сучок и его господа), "Бурмистр" (крестьяне и Пеночкин), "Контора" (Павел и госпожа Лоснякова с её главным конторщиком), "Два помещика" (буфетчик Вася и Стегунов), "Пётр Петрович Каратаев" (Матрёна и её барыня).
Другие рассказы построены иначе: центральное место занимают или крестьяне ("Касьян с Красивой Мечи", "Бежин луг", "Бирюк", "Свидание", "Живые мощи"), или простые люди из народа ("Певцы"), образы же помещиков даны или на периферии, или совсем отсутствуют; тем не менее читателю совершенно ясна крепостническая обстановка, в которой развёртывается действие: эта крепостническая обстановка и придаёт развитию действия характер того или иного драматического конфликта. В самом деле, читателю необходимо представить себе условия крепостного права, чтобы в полной мере понять жажду справедливости, поиски праведной земли у Касьяна, темноту и суеверия мальчиков "Бежина луга", ложное положение Бирюка, трагическую судьбу Акулины в рассказе "Свидание" и Лукерьи в рассказе "Живые мощи", гибель талантливых людей из народа в "Певцах".
Не следует думать, что антикрепостническая направленность "Записок охотника" проявляется только в тех рассказах, где идёт речь о крестьянах и дворовых, где показана их талантливость или. губительное влияние на них помещиков-крепостников.
В "Записках охотника" есть целый ряд рассказов, которые на первый взгляд стоят в стороне от общей идейной направленности сборника, в которых нет крестьян, а фигурируют лишь помещики, причём автор ставит вопросы психологические, касающиеся личной, интимной жизни героев. Таковы, например, рассказы "Уездный лекарь", "Мой сосед Радилов", "Гамлет Щигровского уезда", "Чертопханов и Недопюскин", "Конец Чертопханова".
Но при более внимательном анализе и эти рассказы не выпадают из общего антикрепостнического плана "Записок охотника": вопросы, в них поставленные, также находят своё конечное объяснение в условиях помещичьего быта той эпохи.
и великодушие с дворянским гонором, заносчивостью и сумасбродством, или таких, как Василий Васильевич. ("Гамлет Щигровского уезда"), также разорившийся мелкопоместный дворянин, человек высокой культуры, оказавшийся совершенно неприспособленным к жизни, лишним в кругу богатых помещиков и сановников, которых он презирал, но от которых не мог оторваться в силу своего происхождения, воспитания и слабохарактерности.
Необходимо перенестись в обстановку жизни стародворянского крепостнического общества, с его предрассудками в области морали, с его фальшивой, напускной требовательностью в вопросах семьи и брака, чтобы понять семейную драму Радилова, решившегося после смерти жены вступить в брак с её сестрой и тем нарушившего традиционные приличия.
И даже "поздняя любовь" умирающей девушки (в рассказе "Уездный лекарь") показана Тургеневым на фоне крепостнического быта. Семья, к которой принадлежала героиня рассказа, и на этот раз была семья разорившихся помещиков: "отец был... учёный, сочинитель, умер в бедности", "жили в маленьком домике, крытом соломой", "с соседями мало водились оттого, что мелкие им не подстать приходились, а с богатыми гордость запрещала знаться". Этим социальным одиночеством разорённой дворянской семьи в значительной степени можно объяснить то, что когда у героини, в последние, предсмертные часы проснулась страстная жажда жизни и любви, выбор её пал на социально чуждого ей человека, на разночинца, уездного лекаря.
Так, за какую бы тему ни брался Тургенев в "Записках охотника", всюду последним, наиболее глубоким источником житейских коллизий и тяжёлых человеческих переживаний героев были условия современной общественной жизни, противоречия, создаваемые дворянско-крепостническим строем, крепостным правом.
Всё это придавало "Запискам охотника" яркую и выдержанную идейную направленность, делало рассказы Тургенева подлинным орудием общественно-политической борьбы, а вместе с тем скрепляло все рассказы при всей их разнородной тематике в единое художественное целое.
"Записок охотника", содействующая их идейно-художественной стройности, - образ рассказчика (охотника), от лица которого неизменно идёт повествование во всех рассказах.
"Записках охотника" - не посторонний наблюдатель событий, происходящих на его глазах: обычно он живой участник этих событий, не скрывающий своего отношения (положительного или отрицательного) к тем или иным героям. А вместе с тем он - посредник между действующими лицами и читателем, он постоянно имеет в виду этого читателя, то и дело вступает с ним в беседу и как бы вовлекает его в изображаемые в рассказах события.
Рассказчик по-разному участвует в ходе повествования. То он по преимуществу слушает, а иногда, как в "Конторе" или в "Свиданьи", подслушивает разговоры действующих лиц и лишь частично принимает участие в беседе, то специально расспрашивает действующих лиц и для поддержания беседы сам сообщает им те или иные сведения (например, в рассказах "Хорь и Калиныч", или "Касьян с Красивой Мечи"), а в некоторых рассказах принимает самое активное участие в развитии действия. Так в рассказе "Бирюк" он просит отпустить мужика, уличённого в порубке леса, предлагает уплатить штраф за срубленное дерево, а в решительный момент бросается к мужику на помощь.
Однако, как ни различно проявляется роль рассказчика в ходе событий, он никогда не остаётся безучастным к жизни и поведению своих героев.
В чём значение этого художественного приёма?
вымысла реальной действительности.
Вот, например, рассказ "Татьяна Борисовна и её племянник". В начале описывается весенний пейзаж, барская усадьба и владелица усадьбы Татьяна Борисовна. Автор мог бы, конечно, дать эти описания и характеристику непосредственно от себя, но он предпочитает передать эту роль рассказчику. "Дайте мне руку, любезный читатель, и поедемте вместе со мной. Погода прекрасная, кротко синеет майское небо..." и т. д.
Такой художественный приём рассчитан на то, чтобы вызвать активность творческого воображения читателя. Читатель как бы вовлекается в переживания рассказчика и яснее видит и "гладкие молодые листья ракит", которые ранней весной "блестят словно вымытые", и "зелёную рожь", которая "тихо зыблется" "по длинным скатам пологих холмов", и т. д.
Тот же динамизм описания проявляется и дальше. Рассказчик, обращаясь к читателю, приглашает его принять участие в поездке: "Мы въезжаем в берёзовую рощу: крепкий, свежий запах приятно стесняет дыханье. Вот околица... с скрипом отворяется воротище... Трогай! перед нами деревня..."
И дальше, когда рассказчик вместе с читателем оказывается, наконец, "перед крылечком тёмного домика с светлыми окнами", он говорит:
"Мы у Татьяны Борисовны. Да вот и она сама отворяет форточку и кивает нам головой... Здравствуйте, матушка!"
Приём живой беседы с читателем с целью стимулирования его внимания и воображения и создания иллюзии самой подлинной действительности применяется и в других рассказах.
Как начинается рассказ "Ермолай и мельничиха"?
"Вечером мы с охотником Ермолаем отправились на "тягу"... Но, может быть, не все мои читатели знают, что такое тяга. Слушайте же, господа.
За четверть часа до захождения солнца, весной, вы входите в рощу..." и т. д.
"Ермолай и мельничиха" неоднократно повторяются в ходе дальнейшего повествования.
"Итак, мы с Ермолаем отправились на тягу; но язви* ните, господа: я должен вас сперва познакомить с Ермолаем. Вообразите себе человека лет сорока пяти..."
Тот же приём применяется в рассказе "Однодворец Овсянников": "Представьте себе, любезные читатели, человека полного, высокого..." Или в рассказе "Два помещика": "Я уже имел честь представить вам, благосклонные читатели, некоторых моих господ соседей; позвольте же мне теперь кстати (для нашего брата, писателя, всё кстати) познакомить вас ещё с двумя помещиками..."
Непринуждённая беседа с читателем не только способствует живости его воображения, но одновременно действует и на его чувства, вызывает эмоциональное отношение к людям и природе и придаёт рассказам Тургенева лирический характер, тёплую задушевность.
С особенной отчётливостью лиризм "Записок охотника" выступает в описаниях природы. Известно, что Тургенев был непревзойдённым мастером пейзажа: мало кто из русских писателей любил родную природу такой глубокой и нежной любовью и проявлял по отношению к ней такую проникновенную наблюдательность.
"Лес и степь" то обилие и та яркость эмоциональных слов и выражений, какими пользуется рассказчик, желающий передать читателю своё восторженное отношение к природе.
"Охота с ружьём и собакой прекрасна сама по себе...; но, положим, вы не родились охотником: вы всё-таки любите природу и свободу; вы, следовательно, не можете не завидовать нашему брату... Слушайте!
- Знаете ли вы, например, какое наслаждение выехать весной до зари? Вы выходите на крыльцо..."
И во всём дальнейшем описании, наряду с подбором слов, рассчитанных на работу воображения читателя ("Вот вы сели; лошади разом тронулись, громко застучала телега... Вы едете - едете мимо церкви, с горы направо, через плотину..."), рассказчик то и дело вставляет эмоциональные эпитеты, сравнения, метафоры, восклицательные предложения и т. п. "Свет так и хлынет потоком; сердце в вас встрепенётся, как птица. охваченный свежим дыханьем весны!
" и т. д.
Весь рассказ "Лес и степь" выдержан в этом тоне задушевной беседы с читателем и заканчивается он (а надо сказать, что это последний, заключительный рассказ "Записок охотника") таким же тёплым, дружеским прощальным словом: "Однако - пора кончить. Кстати - заговорил я о весне: весной легко расставаться, весной и счастливых тянет вдаль... Прощайте, читатель; желаю вам постоянного благополучия".
4. И, наконец, есть ещё одна особенность "Записок охотника", содействующая тому, что у читателя создаётся о рассказах впечатление цельности и завершённости, - это единство жанра.
У исследователей творчества Тургенева, как дореволюционных, так и советских, нет по вопросу о жанре "Записок охотника" какой-либо одной точки зрения. Одни (и таких большинство) называют произведения, вошедшие в "Записки охотника", безоговорочно рассказами, другие, как, например, редакторы издания сочинений Тургенева в "Библиотеке "Огонька", говорят так же безоговорочно об этих произведениях как об очерках.
Вопрос о жанровом характере "Записок охотника" имеет значение не только терминологическое: выясняя его, мы тем самым определяем художественные особенности творчества Тургенева в конце 40-х-начале 50-х годов, существенные для понимания его мастерства.
В художественной практике "натуральной школы" 40-х годов XIX века очерк сыграл полезную роль, так как в противовес лжеромантизму Марлинского и "ложно-величавой школе" Булгарина и Кукольника он звал к тщательному изучению и критической оценке реальной действительности. Очерк был переходной формой реалистического творчества и скоро сменился другими жанрами, дававшими больший простор художественному вымыслу и типическим обобщениям и в большей степени отвечавшими задачам реалистического искусства.
Белинский в середине 40-х годов уделил значительное внимание очеркам Даля, Григоровича, Буткова и отзывался о них с большой похвалой.
У Григоровича он отмечал "замечательный талант для тех очерков общественного быта, которые теперь получили в литературе название "физиологических", а об очерке Даля (Луганского) "Русский мужик" писал, что этот очерк исполнен "глубокого значения", "отличается необыкновенным мастерством изложения", "принадлежит к лучшим физиологическим очеркам этого писателя, которого необыкновенный талант не имеет себе соперников в этом роде литературы".
В. Г. Белинский приветствовал "физиологические очерки", так как, сравнивая их с повестями модных в то время писателей, видел в очерках законную, здоровую реакцию против изображения, как он говорил, "ложных характеров, исполненных не силы страстей, а кривляний поддельного байронизма" против "изысканных фраз" и "высокопарных монологов".
Так же относился к этому вопросу и Тургенев. В статье "Повести, сказки и рассказы казака Луганского", СПБ, 1846, он сопоставлял различные жанры произведений, помещённых в сборнике Даля, в частности повести и очерки, и пришёл к следующему выводу: "Далю не всегда удаются его большие повести; связать и распутать узел, представить игру страстей, развить последовательно целый характер - не его дело, по крайней мере, тут он не из первых мастеров; но где рассказ не переходит за черту "физиологии", где автор пишет с натуры, ставит перед вами или брюхача-купца, или русского мужичка на завалинке, дворника, денщика, помещика-угостителя, чиновника средней руки - вы не можете не прийти в упоение..."
Из этого отзыва видно, что Тургенев отдаёт должное бытовому очерку, высоко ценит снимки с натуры, но и он видит ограниченность этой литературной формы и предпочёл бы очерку другой жанр, дающий большую возможность "представить игру страстей, развить последовательно целый характер".
С такими взглядами на очерк подошёл Тургенев и к созданию "Записок охотника".
Из всех рассказов, вошедших в сборник, больше всего приближаются к очеркам "Хорь и Калиныч" и "Лебедянь", но и к этим произведениям название "очерк" может подойти с большими оговорками. Что же касается большинства других произведений, то и по стремлению автора к художественным обобщениям, и по значительному наличию в них творческого вымысла, и по языку их следует назвать скорее рассказами, чем очерками, хотя некоторый характер очеркизма в них сохранился.
"Записок охотника" и Белинский. Хотя Белинский и говорил, что у автора "рассказов охотника" "нет таланта чистого творчества", что он "может изображать действительность, виденную и изученную им", но к этому Белинский добавлял очень существенную оговорку: рассказы Тургенева, говорил Белинский, "не простое списывание с действительности", Тургенев "перерабатывает взятое им готовое содержание по своему идеалу, и от этого у него выходит картина, более живая, говорящая и полная мысли, нежели действительный случай, подавший ему повод написать эту картину" ("Взгляд на русскую литературу 1847 года"). Всё это даёт нам право называть произведения, вошедшие в "Записки охотника", не очерками, а рассказами (хотя и близкими к очерку).
Но для нас в целях установления художественного мастерства Тургенева в "Записках охотника" существеннее отметить другое. Как бы ни именовать рассказы Тургенева, важно то, что это рассказы совершенно особого рода и что это своеобразие, присущее всему сборнику в целом, выдержанное автором с начала до конца, придаёт всем рассказам Тургенева специфическое, характерное лицо. Для того, чтобы убедиться в этом, стоит только поставить рядом с рассказами "Хорь и Калиныч", "Малиновая вода", "Бежин луг", "Певцы" и др. - "Выстрел" или "Метель" Пушкина, "Тамань" Лермонтова, "Майскую ночь" Гоголя, "Дом с мезонином" Чехова или "Челкаша" Горького. Из этого сопоставления будет вполне ясно то особенное, неповторимое, что присуще только "Запискам охотника" Тургенева. Это - широкая типизация, соединённая с относительной слабостью развития действия, с преобладанием описаний (пейзажа, портрета), характеристики, диалога, это стремление придать рассказу единство путём композиционно правильной расстановки персонажей, это - эмоциональный тон рассказчика, умелое соединение эпического с лирическим, это изумительное мастерство языка.
Повторяемость этих приёмов, выдержанность жанрового своеобразия, наряду с другими особенностями рассказов, указанными выше (общность содержания, идейной направленности, наличие рассказчика), придаёт "Запискам охотника" характер целостного художественного организма.
При этом в рассказах Тургенева нет шаблона, трафаретности. Жанровые признаки варьируются, вступают в различные сочетания в зависимости от идейного замысла писателя, определяющего содержание того или другого рассказа.
Эта особенность "Записок охотника" была отмечена уже современниками Тургенева. В 1849 году Анненков писал о Тургеневе: "Любопытно наблюдать, как меняет он для каждого нового представления краски и самый способ изложения, как верно рассчитаны для них свет и воздух, и в каких нежных оттенках и умно рассеянных подробностях выражаются у него люди и события".
"Записок охотника". Возьмём в качестве образцов рассказы "Хорь и Кдлиныч", "Бурмистр", "Певцы" и "Бежин луг". Все эти рассказы значительно отличаются друг от друга по идейному замыслу и по преобладающему настроению рассказчика, по основному тону повествования.
Как же Тургенев "меняет в них краски и способ изложения" и как замысел и основной тон рассказов влияет на их язык и композицию?
1* (И. С. Тургенев, Повести, сказки и рассказы казака Луганского, Собрание сочинений, т. X, изд. "Правда", 1949, стр. 411.)