Лебеденко Н. П.: И. С. Тургенев в оценке Д. С. Мережковского

И. С. Тургенев в оценке Д. С. Мережковского

Вопрос эстетической оценки личности и творчества И. С. Тургенева представителями русского символизма поднимался в работах Д. Максимова, З. Минц, В. Мусатова, Н. Крутиковой, Л. Фризмана, Е. Андрущенко, других известных литературоведов. Однако , преимущественно, проблема заявлялась исключительно в контексте осмысления других тем.

Примером может служить обширная статья З. Минц « Блок и традиции русской демократической литературы » . Автор анализирует связи творчества поэта с классической русской литературой ХІХ века, касаясь и блоковской оценки Тургенева, которая довольно далека от привычной, нивелирующе-лестной.

Говоря о растущем в 1907–1908 годах интересе Блока к « шестидесятникам » , З. Минц отмечает тот факт, что « …Даже Тургенев, ощущение « либеральной анемичности » которого Блок пронёс почти через всю жизнь, < … > привлекает поэта » (12, 288). И далее исследовательница приводит пометки Блока в « Записных книжках » от 21, 28, и 30 сентября 1908 г., в которых Тургенев называется в ряду писателей, « напряжённо размышлявших о роли народа в истории и о проблеме « стихии и культуры » (12, 288). Однако, при обилии тонких и, как всегда у З. Минц, удивительно точных и глубоких наблюдений, эта тема не получает в названной работе достаточного освещения.

Исследование истории восприятия русскими символистами личности и творчества А. С. Пушкина в работах Д. Максимова « Поэзия и проза Ал. Блока » , Н. Крутиковой « В начале века. Горький и символисты » и др. также заставляет авторов обратиться к вопросу эстетической оценки теоретиками русского символизма шестидесятников и, в их числе, к Тургеневу. Например, В. Мусатов в многоаспектной статье « Пушкин в эстетическом самосознании символистов » отмечает, что в качестве своих предшественников « …уже в первом манифесте русского символизма – известной брошюре „О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы” – Мережковский называл не только Фета, Некрасова, Толстого, Достоевского, но даже Гончарова и Тургенева » (14, 42). Ограничившись подобной констатацией, автор не развивает далее тему символистского осмысления Тургенева.

Почему русские символисты так мало внимания уделяли личности и творчеству Тургенева ? Почему современные учёные обходят эту тему, хотя совершенно очевидно, что тургеневская традиция для развития русского символизма исключительно важна ? На наш взгляд, такое отношение и символистов и исследователей к данной проблеме объясняется, прежде всего, тем, что, рассматривая русскую литературу Х I Х столетия как целостное единство, противостоящее литературе модернизма, символисты мыслили как целостное единство и писателей, художественные достижения которых носили определяющий характер и сыграли свою роль в становлении этого нового литературного направления. Тютчев, Фет, Тургенев, Гончаров, Толстой, Достоевский, – вот неполный перечень имён, на которые с первых своих шагов ориентировались русские символисты. И Тургенев, оказавшийся в этой « обойме » , привлекал внимание символистов, как априори являющийся предсимволистом и не требующий каких-то объяснений и свидетельств.

Известное же отношение к Тургеневу как предшественнику символизма в России сформулировал Д. Мережковский, называвший его « великим русским художником-импрессионистом » , « так и не осознавшим своего истинного предназначения » .

Следует отметить, что Д. Мережковский, по праву считающийся ведущим теоретиком русского символизма, в литературно-критических работах 90-х годов заложил и основы символистской интерпретации творчества большинства русских писателей Х I Х века.

Изучение работ Д. Мережковского, посвящённых непосредственно («Памяти Тургенева » (1893), «Тургенев » (1910), «Поэт вечной женственности » (1916)) или включающих частично вопрос об эстетической природе творчества Тургенева, позволяет говорить о важном вкладе теоретика символизма в осмысление наследия великого русского писателя. И хотя современниками, да и последующими поколениями учёных, интерпретация тургеневского творчества Мережковским характеризовалась крайне негативно, современные исследования (монография В. Топорова «Странный Тургенев » , статьи Е. А. Андрущенко, Л. Г. Фризмана «Критик, эстетик, художник», Айлин Келли «Герцен против Шопенгауэра: ответ пессимизму» и др.) позволяют говорить о продуктивности избранного им подхода.

В знаменитой брошюре «О причинах упадка и о новых течениях в современной русской литературе» (1893) Д. Мережковский утверждает, что «три главных элемента нового искусства: мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности …с несравненной силой и полнотой воспроизводят…» (9, 538) великие русские писатели Толстой, Тургенев, Достоевский, Гончаров. И первый, в котором он видит эти черты – Тургенев. С него начинает Д. Мережковский свой отсчёт русского предсимволизма в литературе.

Отметив, что «русские рецензенты имели бестактность видеть в нём публициста» (9,538), автор статьи говорит и о том, что сам Тургенев дал повод к таким оценкам, т. к. писал свои романы на жгучие общественные темы и в этом смысле «был всё-таки литературный модник, то, что французы называют «модернист» (там же).

Мережковский полагает, что Тургенев, как и все истинные поэты, не осознавал, в чём его подлинная сила, и даже как будто испытывал чувство вины в тех случаях, когда в его произведениях отсутствовала модная тема и традиционная реалистическая форма. В действительности же, считает автор статьи, с течением времени на второй план отходит все «злободневное», и открывается перед читателем подлинный, «нестареющий» Тургенев.

В подтверждение своей мысли критик упоминает письмо Тургенева к редактору «Вестника Европы» в связи с посылкой «Стихотворений в прозе», замечая, что: «…Великий русский поэт как будто просит снисхождения у г. Стасюлевича к своим лучшим созданиям. Он сам, по-видимому, не понимает их цены и не без некоторой нерешимости является перед русской публикой т о л ь к о п о э т о м, извиняясь за отсутствие обычной реалистической формы и модной темы. Художник не подозревает, что в двадцати строках «Стихотворений в прозе» он делает целые поэтические открытия…» (там же).

Отдавая дань должного уважения глубине проникновения Тургенева-писателя в суть современной ему действительности, Мережковский истинную оригинальность его видит в другом – в создании полуфантастического, только ему одному доступного мира. «Вспомните поэмы в прозе, – как будто полные гармонии и совершенства пушкинского стиха. „ Живые мощи ” , „ Бежин луг ” , „ Довольно ” , „ Призраки ” , „ Собака ” , в особенности „ Песнь торжествующей любви ” и „ Стихотворения в прозе ” . Вот где неподражаемый, оригинальный Тургенев, сам себе не знающий цены, вот где он царь обаятельного мира» (9, 539). При этом, отмечает критик, «…комизм, уродство бытовых типов, людская пошлость служат ему, только чтобы отметить красоту фантастического» (там же).

Подлинной заслугой Тургенева теоретик русского символизма считает то, что «рядом с Фетом, Тютчевым, Полонским, Майковым он продолжал дело Пушкина, он раздвигал пределы нашего русского понимания красоты, завоёвал целые области ещё неведомой чувствительности, открыл новые звуки, новые стороны русского языка» (9, 539).

Д. Мережковский выделяет две области поэтического творчества Тургенева, в которых он оказывается непревзойдённым мастером, – это создание женских образов и описания природы. Причём, оценки, даваемые автором работы этим сферам художественной деятельности писателя, отнюдь не бесспорны. Так, характеризуя женские образы романов Тургенева, Мережковский причину тяготения писателя к фантастическому видит в том, что он «…на этих женских видениях… отдыхает от пошлости и уродства живых, нефантастических людей, от близких его уму – не сердцу – вопросов дня» (там же). В то же время «…Таких идеальных девушек и женщин ни в России и нигде на земле не бывало» (там же) – отмечает критик, но, по его мнению, это ни в коей мере не умаляет достоинства творений, находящихся в родстве с «бесплотными» и «бескровными призраками» из новелл Эдгара По.

Вторая область, в которой Тургенев «никогда не изменяет себе», – изображение природы. Мережковский говорит о том, что, рисуя природу, «великий русский художник-импрессионист» обнаруживает в ней «сверхъестественную жизнь» и красоту, тем самым обнажая свойственное писателю мистическое мироощущение. При этом владение тайнами языка достигает такого уровня совершенства, что в читателе вызывает «очарование природы с ясностью галлюцинации», подобное «настоящему поэтическому заклинанию».

Концепция тургеневского импрессионистического творчества, предложенная Д. Мережковским в работе «О причинах упадка…», отражает, прежде всего, ориентацию на основные эстетические принципы русского символизма, ассоциированные, в значительной степени, с бессознательным характером поэтического процесса. Это позволяет теоретику символизма нагляднее продемонстрировать содержание «нового идеалистического искусства», идущего на смену «утилитарному» реализму, и, одновременно, определить национальные истоки русского символизма. В то же время следует отметить, что концепция тургеневского творчества, предложенная в работе «О причинах упадка…», носит как бы предварительный характер, устанавливая ту систему отношений, в которой теоретик символизма определяет место, принадлежащее Тургеневу в ряду предшественников символизма.

В последующих работах, непосредственно посвящённых Тургеневу, Д. Мережковский постоянно стремится анализировать творчество писателя в историко-литературном и историко-философском контексте. Так в статье «Памяти Тургенева» (1893), приуроченной к десятилетию со дня смерти писателя, критик отмечает, что этот коренной русский человек, связанный с народом «плотью и кровью», «сердцем и духом», «умеет преклоняться перед каждым прекрасным и могучим явлением всемирного человеческого духа» (8, 131). В этом Мережковский усматривает верность Тургенева заветам другого великого русского человека и русского писателя – Пушкина.

По мнению критика, сложнейшие противоречия, свойственные русской истории, «противоположность западной культуры и русской самобытности, превращается в его душе [Тургенева. – Н. Л.] в гармонию, в стройное и неразрывное сочетание» (там же).

Величайшей заслугой Тургенева автор статьи считает тот факт, что писатель «…один из первых открыл удивлённому Западу всю прелесть и силу русского духа», что этот «славянский гигант» (Флобер) представляет собой одно из самых крепких звеньев, связывающих русскую культуру с достижениями человечества.

Построив статью по принципу отыскания противоречий, свойственных писателю, Д. Мержковский усматривает их не только в том, что коренной русский человек – великий западник, но и в том, что Тургенев – эстетик, в то же время – яростный противник рабства, своим творчеством содействовал освобождению крестьян и поэтому имеет полное право на «сердечную благодарность русского народа».

Отмечает критик и третью «великую противоположность», характерную для Тургенева – противоположность «Веры и Знания». Для Мережковского, теоретика символизма, утвердившего одним из его эстетических принципов ориентацию на бессознательный характер художественного творчества, очень важна эта черта – иррационализм, которую он отмечает у Тургенева. «Он не возмущался против „ научной науки ” , подобно Толстому, не ищет от неё успокоения в мистицизме прошлых веков, подобно Достоевскому, в красоте законченных форм жизни, подобно Гончарову. Разлагающий разум его проникает в страшную сущность мира. А между тем сердце поэта, несмотря на все доводы разума, неутомимо жаждет чудесного и божественного. Мир <…> представляется ему гигантским, многогранным и многоцветным алмазом, повешенным над бездной в чёрном вечном мраке. Никто из поэтов с таким ужасом и возмущением не думал о смерти» (8, 132).

Мережковский в своём стремлении донести до читателя мысль о богатстве и многогранности натуры Тургенева, блестяще использует приём сопоставления, позволяющий высветить на таком благодатном фоне – Толстой, Достоевский, Гончаров, – диалектическое единство «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет», которое сообщает писателю мужество открыто смотреть в глаза смерти и бесстрашно бросать ей вызов.

и гипертрофированность тех или иных черт творческого облика писателей стремлением критика полнее и глубже постичь природу их художественного наследия: «…и Тургенева, и Гончарова, и Достоевского, и даже Шекспира и Гёте Мережковский видит в противоречивости их облика, в единстве сильных и слабых сторон, в единстве настолько органичном, что их недостатки являются продолжением достоинств и наоборот» (18, 458).

Определению религиозных взглядов писателя посвящена статья «Тургенев» (1910), включённая позднее Мережковским в цикл очерков «Вечные спутники». Мнение о тургеневском «безбожии» критик убедительно опровергает, обращаясь к позднему периоду творчества писателя, прежде всего, к его «Стихотворениям в прозе».

Одним из важнейших эстетических принципов нового идеалистического искусства Д. Мережковский определил мистическое содержание. Бесспорно, мистическое начало является наиболее существенной чертой, отличающей русский символизм от, например, французского. Да и за Мережковским прочно укрепилась репутация мистика, хотя сам он часто выступал против мистицизма. Вопрос этот требует своего специального рассмотрения, а в данном случае следует остановиться на понятии Вечная Женственность, певцом которой Мережковский называет Тургенева.

Остро критическое отношение ко всем уровням социальной и духовной жизни России, ощущение кризиса, чувство близкого конца «этого мира», осознание опасности гибели культуры, которую подавит собой позитивистское, продажное, тиражированное искусство, порождает в русских символистах и, прежде всего, у Мережковского, стремление развивать новое искусство, которое не только противостояло бы надвигающемуся ужасу «гибели духа», но само, своим содержанием, своими целями способствовало бы обретению гармонии, утверждению идеала человеческих отношений.

Нетрадиционная трактовка важнейших вопросов бытия, разрабатывавшихся человечеством в области философии, истории, культуры, позволила Д. Мережковскому сформулировать основные положения эстетики символизма и субъективной критики, преследующей цель постижения «тайны духа» писателя.

Относительно нашей проблемы, важно отметить следующее – символистская интерпретация творчества Тургенева дала возможность Мережковскому, изменив угол зрения, расширить обсуждаемый круг проблем, затрагиваемых писателем, отказаться от хрестоматийно-социологического подхода к его произведениям, позволила взглянуть на Тургенева, традиционно оцениваемого как писателя-реалиста, глазами критика-импрессиониста.

В предлагаемой работе трудно было бы охватить всю сумму фактов, представляющих интерес с данной точки зрения. Укажу лишь на те, изучение которых может оказаться наиболее плодотворным. Прежде всего необходимо осветить вопрос об отношении и оценке И. С. Тургенева представителями символизма на разных этапах его развития, выяснить причины неоднородности критических суждений старших символистов (Д. Мережковского), младосимволистов (А. Блока, А. Белого, Вяч. Иванова) и представителей околосимволистского окружения (В. Розанова, А. Волынского и др), определить круг проблем тургеневедения, решению которых больше всего внимания уделяли символисты.

Требует углублённой разработки и проблема художественного освоения представителями русского символизма творческих достижений Тургенева, исследование вопроса эстетической функции тем и образов Тургенева в поэзии символистов, заимствований и параллелей, своеобразия интерпретаций.

духовных и художественных ориентиров, и эти высокие ориентиры у символистов были, что убедительно подтверждается их отношением к творчеству великого русского писателя.

Литература.

1 Андрущенко Е. А., Фризман Л. Г. Критик, эстетик, художник // Д. С. Мережковский. Эстетика и критика. М., Харьков. 1994.

2 Андрей Белый. Проблемы творчества. М., 1988.

3 Белый Андрей. Критика. Эстетика. Теория символизма. М., 1994.

–1963. Т. Т. 5, 8.

5 Келли Айлин. Герцен против Шопенгауэра: ответ пессимизму // Новое литературное обозрение. 2001, № 49.

6 Крутикова Н. Е. В начале века. Горький и символисты. Киев, 1984.

7 Максимов Д. Поэзия и проза Ал. Блока. Л., 1975.

8 Мережковский Д. С. Эстетика и критика. М., Харьков, 1994.

10 Мережковский. Было и будет. Невоенный дневник. М., 2001.

11 Мережковский: pro et contra. Личность и творчество Дмитрия Мережковского в оценке современников. СПб., 2001.

12 Минц З. Г. Блок и традиции русской демократической литературы // З. Г. Минц. Александр Блок и русские писатели. СПб., 2000.

13 Михайловский Н. К. Литературная критика и воспоминания. М., 1995.

15 Серебряный век в России. М., 1993.

16 Топоров В. Н. Странный Тургенев (четыре главы). М., 1998.

17 Тургенев И. С. Собрание сочинений в двенадцати томах. М., 1978.

наук. Киев, 2002.

20 Черноиваненко Е. М. Литературный процесс в историко-культурном контексте. Одесса, 1997.

Раздел сайта: