ГЛАВА III.
Духъ времени и направленiя 60-хъ годовъ. - "Дымъ" Тургенева.
1.
Въ 60-е годы повторилось то, что имело место въ 20-хъ и начале 30-хъ годовъ: духъ времени, движенiе общественной мысли и типы передовыхъ деятелей получили непосредственное выраженiе въ художественной литературе. Мы видели, что въ 40-хъ годахъ это было иначе: обобщающiе образы передовыхъ деятелей того времени были созданы (Тургеневымъ) позже, итоги умственному движенiю 40-хъ годовъ были подведены заднимъ числомъ, въ 50-хъ годахъ. И это понятно: 40-е годы, суровое николаевское время, затянувшееся до половины 50-хъ, были въ общественномъ смысле эпохою застоя; тогдашнее движенiе было чисто-умственное, и совершалось оно въ интимныхъ кружкахъ, не захватывая широкихъ слоевъ общества. На добрую половину оно было секретомъ, тайною, достоянiемъ немногихъ. Художественная мысль не могла ни орiентироваться этомъ движенiи умовъ, ни уловить, характерныхъ чертъ новыхъ общественно-психологическихъ типовъ, которые тогда только начинали определяться. - Наступившее съ конца 50-хъ годовъ оживленiе сказалось въ художественной литературе подведенiемъ итоговъ недавнему прошлому,-- и типы, идеи, направленiя, скорби, негодованiя людей 40-хъ годовъ воскресли въ художественныхъ картинахъ Тургенева. Мы находимъ ихъ не только въ "Рудине" и "Дворянскомъ Гнезде" (и некоторыхъ повестяхъ 50-хъ годовъ), но и въ последующихъ произведенiяхъ его, напр., въ "Отцахъ и Детяхъ", где все это наследiе прошлаго представлено отживающимъ и где изображенъ конфликтъ идеалистовъ-отцовъ съ реалистами или "нигилистами"-детьми. Въ этомъ романе, принадлежащемъ къ числу величайшихъ произведенiй нашей художественной литературы, былъ сделанъ смелый починъ въ деле художественнаго изображенiя не только прошлаго, но и (главнымъ образомъ) настоящаго, именно техъ новыхъ движенiй мысли и "новыхъ людей", появленiемъ которыхъ ознаменовался великiй поворотъ нашей исторiи, совершившiйся въ начале 60-хъ годовъ.
О представителяхъ молодого поколенiя въ "Отцахъ и Детяхъ", равно какъ и вообще объ отраженiи духа времени въ этомъ романе мы поведемъ речь въ следующей главе, а сейчасъ обратимся къ другому роману Тургенева, воспроизводящему ту же эпоху, но написанному несколько позже (въ 1866 г.). Это - "Дымъ", где дана более полная, чемъ въ "Отцахъ и Детяхъ", картина броженiя, столкновенiя противуположныхъ направленiй и общественныхъ типовъ и где вообще оживленная, тревожная, шумная, исполненная противоречiй эпоха нашего раскрепощенiя отразилась въ своихъ наиболее яркихъ и резкихъ чертахъ. Тутъ уже дело идетъ не о распре между "отцами" и "детьми", т. -е. между передовыми представителями двухъ поколенiй, и вопросъ, поставленный здесь, не есть только вопросъ перемены идеологiи, смены идеализма и "эстетизма" реализмомъ, "нигилистическимъ" отрицанiемъ искусства, культомъ естественныхъ наукъ, какъ это мы видимъ въ "Отцахъ и Детяхъ". Въ "Дыме" выведены, съ одной стороны, реакцiонеры и карьеристы, представители "правящихъ сферъ", съ другой - радикалы, революцiонеры того времени, эмигранты,-- и на этомъ фоне, между теми и другими, поставленъ "герой" романа, Литвиновъ, равно чуждый, какъ среде реакцiонеровъ и карьеристовъ, такъ и эмигрантскому революцiонному кипенiю. Передъ нами - любопытный типъ, выступавшiй въ начале 60-хъ годовъ: прогрессистъ, либералъ, демократъ, ищущiй живого дела, полезнаго стране и народу, предтеча будущихъ идейныхъ общественныхъ деятелей. А рядомъ - крайнiй западникъ Потугинъ, фигура, интересная не столько сама по себе, сколько своими речами и взглядами, воспроизводящими, какъ известно, воззренiя самого Тургенева,-- а эти воззренiя были однимъ изъ яркихъ выраженiй духа времени.
хочетъ приложить свои силы къ живому, плодотворному делу: "Новое принималось плохо, старое всякую силу потеряло; неумелый сталкивался съ недобросовестнымъ; весь поколебленный бытъ ходилъ ходуномъ, какъ трясина болотная, и только одно великое слово: - "свобода" - носилось какъ Божiй духъ надъ водами". - Падали крепостныя цепи. Земледельческiя и экономическiя основы огромной страны перестраивались заново,-- и по быстроте, спешности, напряженности перелома эта реформа сверху походила на "мирную революцiю". - Надо было спешить, ибо реформа запоздала летъ на 50 по меньшей мере,-- какъ вообще запаздываетъ вся наша исторiя, всякiй прогрессъ у насъ, если только онъ более или менее чувствительно касается такъ называемыхъ "коренныхъ основъ" строя, а крепостное право и было самою коренною изъ нихъ. - Въ предшествующую эпоху, протекшую подъ суровою ферулою императора, который самъ понималъ все зло крепостного права и лелеялъ мысль о его упраздненiи, все усилiя торжествующей реакцiй были направлены къ тому, чтобы не допуститъ никакой критики крепостныхъ порядковъ и не датъ ни обществу, ни народу возможности подготовиться къ будущей реформе. Въ печати нельзя было и заикнуться о крепостномъ праве: оно офицiально признавалось основою нашего государственнаго быта, и формула "самодержавiе, православiе и народность" въ первоначальной редакцiи гласила: "самодержавiе, православiе и крепостное право". После севастопольской катастрофы и смерти императора Николая I поворотъ былъ неизбеженъ. И когда къ началу 60-хъ годовъ онъ уже обозначился съ достаточною определенностью, масса общества оказалась неподготовленною, невоспитанною въ духе новыхъ требованiй и понятiй,-- и по необходимости "новое принималось плохо", несмотря на то, что "старое всякую силу потеряло"; неизбежно было и то, что одни оказались "неумелыми", другiе "недобросовестными",-- и пошла сутолока и всяческiй разбродъ идей и стремленiй, столкновенiе плохо понятыхъ интересовъ, оппозицiя, темныхъ силъ, крайнее ожесточенiе крепостниковъ, вскоре отомстившихъ Россiи затяжною и злостною реакцiею, спешность работы, несовершенство реформы... "Весь поколебленный бытъ ходилъ ходуномъ..." Кризисъ ближайшимъ образомъ затрогивалъ положенiе и бытъ помещиковъ и той части крестьянства, которая находилась въ крепостной зависимости. Для крепостного народа слово "свобода" говорило тогда много. Для Россiи вообще оно, кроме устраненiя крепостного права, тормозившаго всякiй прогрессъ, означало некоторый просторъ для мысли и печати, реформу суда, введенiе гласности, начатки земскаго самоуправленiя.
Не будемъ судить о той эпохе по кризису, ныне переживаемому Россiей,-- чтобы не потерять изъ виду исторической перспективы и не сделать ошибки при оценке тогдашнихъ идей, настроенiй, направленiй, въ которыхъ много* можетъ показаться намъ, на разстоянiи 40 съ лишнимъ летъ страннымъ, противоречивымъ, даже несоответствующимъ действительнымъ потребностямъ жизни. Безъ соблюденiя этой перспективы мы не поймемъ ни Базарова, какъ представителя известнаго передового направленiя, въ. то время столь яркаго, ни значенiя речей Нотугина, ни того полемическаго задора, съ какимъ онъ ихъ произноситъ. Да и вообще разбродъ мненiй и направленiй, горячiе споры и молодыя увлеченiя того времени, если разсматривать ихъ безъ надлежащаго освещенiя, могутъ представиться намъ какимъ- у то сумбуромъ, безтолковою сутолокою идей и страстей, почти такъ, какъ это казалось тогда некоторымъ старшимъ современникамъ, которые не могли иметь въ своемъ распоряженiи достаточно широкой исторической перспективы. Въ смысле таковой они могли ретроспективно пользоваться опытомъ прошлаго, которое они пережили, и темъ неяснымъ будущимъ, какое смутно рисовалось имъ въ дали временъ, подернутое туманомъ ихъ идеологiи, вынесенной изъ прошлаго, или туманомъ ихъ скептицизма, внушеннаго разочарованiями настоящаго. Въ такомъ положенiи наблюдателя безъ рацiональной исторической перспективы находился тогда между прочимъ Герценъ. И другимъ наблюдателямъ иного склада ума, более объективнаго, более реалистическаго, идейная сутолока эпохи могла представляться - какъ плодъ недомыслiя, недостатка общественнаго и политическаго воспитанiя, какъ пустая игра въ направленiя,-- и все эти направленiя, передовыя, радикальныя, народническiя, съ одной стороны, консервативныя и реакцiонныя съ другой, казались такому наблюдателю-позитивисту несоответствующими действительнымъ потребностямъ страны и времени, не то, чтобы сумбурными, а исторически-неправильными, нерацiональными какимъ-то чадомъ и угаромъ мысли,-- "дымомъ", подымающимся надъ "поколебленнымъ бытомъ", который "ходилъ ходомъ" и не представлялъ устойчивой опоры для трезвой общественной мысли, для здравой идеологiи, для разумной политики. "Дымъ... дымъ... дымъ...", повторялъ такой наблюдатель, созерцая всю эту сутолоку... Онъ понималъ ея историческую неизбежность, но онъ сильно упрощалъ вопросъ, когда единственною причиною разброда мысли и безпорядка жизни нашей считалъ то, что мы еще - новички цивилизацiи и недостаточно европейцы. И онъ не уставалъ твердить, что намъ рано и не къ лицу "творить"; а нужно еще учиться у западно-европейскихъ народовъ уму-разуму и цивилизацiи. Такимъ образомъ, "дымъ" нашихъ стремленiй, направленiй, идей получалъ свое, хотя и недостаточное объясненiе, и вместе съ темъ указывалось и лекарство противъ этой "болезни": последовательное западничество, усвоенiе всего общепризнаннаго, всего лучшаго, что выработала въ различныхъ областяхъ жизни и мысли европейская цивилизацiя, и решительное отрицанiе всего славянофильскаго, народническаго, специфически-русскаго, всякихъ претензiй на самостоятельность въ сфере мысли и въ общественно-политическомъ творчестве. При этомъ подразумевалось или прямо утверждалось, что самобытность явится потомъ сама собою, и въ подтвержденiе ссылались на исторiю русскаго языка и литературы, которые после реформы Петра, казалось, были готовы совсемъ обезличиться, а потомъ выправились, переварили чуждые элементы и стали самобытными. Вотъ именно на этой то точке зренiя крайне-западническаго, резкаго отрицанiя всякихъ преждевременныхъ попытокъ самобытнаго, нацiональнаго творчества и стоялъ И. С. Тургеневъ, великiй художникъ-реалистъ и человекъ огромнаго, трезваго и положительнаго ума, "постепеновецъ" въ политике, проницательный и тонкiй наблюдатель жизни, чуждый всякой романтики, отчетливо прозревшiй въ ближайшее будущее, въ историческое "завтра", но неспособны! къ созерцанiю более далекихъ историческихъ перспективъ ибо взоръ его былъ затуманенъ скептицизмомъ и пессимизмомъ.
что позволяютъ намъ хорошо видеть, откуда, какъ и куда идетъ всемiрный прогрессъ,-- и въ этомъ свете многое пережитое, въ томъ числе и кажущiйся сумбуръ или "дымъ" 60-хъ годовъ, не только получаетъ достаточное историческое оправданiе, но и становится осмысленнымъ и рацiональнымъ.
2.
Противоречiя идей и направленiй 60-хъ годовъ оказываются вовсе не чемъ-то искусственнымъ и случайнымъ, не "пленной мысли раздраженiемъ", а вполне законосообразнымъ отраженiемъ противоречiй самой действительности, отголоскомъ особенностей даннаго историческаго момента.
между западниками и славянофилами - Россiя пробуждалась къ новой исторической жизни; экономическiя основы строя, а вместе съ ними и многiя общественныя, моральныя и частью политическiя понятiя подлежали коренному измененiю. Понятно, что этимъ реформацiоннымъ процессомъ, похожимъ на революцiю, съ психологическою необходимостью порождалось особое нацiональное самочувствiе, неизвестное или непроявляющееся въ эпохи застоя. Въ 60-е годы, какъ и въ наше время, всякiй сколько-нибудь мыслящiй и прогрессивно-настроенный человекъ чувствовалъ, что вокругъ него творится исторiя, созидается новая жизнь, пробуждаются творческiя силы нацiи и что онъ самъ волею-неволею такъ или иначе участвуетъ въ этомъ коллективномъ творчестве. А такъ какъ Россiя была уже связана съ зап. Европой неразрывными узами и влiянiе западноевропейской мысли и цивилизацiи на нашу жизнь становилось съ каждымъ годомъ сильнее, интенсивнее, то и возникалъ, силою вещей, вопросъ о томъ, въ какой мере, въ чемъ и какъ должны мы, перестраивая нашу общественность и наши понятiя, следовать западнымъ образцамъ,-- и не насталъ ли часъ самобытнаго творчества, по крайней мере, въ некоторыхъ областяхъ жизни, напр., въ деле освобожденiя крестьянъ и устройства ихъ экономическаго быта. Въ связи съ этимъ неизбежно долженъ былъ вновь подняться старый споръ объ отношенiяхъ Россiи къ зап. Европе, затемъ объ особомъ историческомъ призванiи русскаго народа и всего славянства, противопоставляемомъ историческому призванiю романо-германскихъ народовъ. Съ психологической необходимостью должно было возродиться,-- конечно, въ новомъ виде - и западничество и славянофильство.
Старое догматическое славянофильство 40-хъ годовъ отжило свой векъ и вместе со старымъ западничествомъ было сдано въ архивъ, но зато на смену ему явились новыя славянофильствующiя и нацiоналистическiя направленiя, начиная более "правовернымъ" славянофильствомъ И. С. Аксакова и кончая "почвенниками", народниками и наконецъ идеями и мечтами Герцена, который сочеталъ славянофильскую мысль о великолепномъ будущемъ Россiи и о "гнiенiи" европейской цивилизацiи съ идеями европейскаго соцiализма, какъ оне сложились къ концу 40-хъ годовъ. Представителями разныхъ, оттенковъ славянофильства и русскаго нацiонализма, большею частью въ сочетанiи съ прогрессивными и либеральными стремленiями эпохи, явились такiе видные деятели, какъ Ап. Григорьевъ, Н. Н. Страховъ, В. И. Ламанскiй, Н. Я. Данилевскiй, Гильфердингъ, Орестъ Ф. Миллеръ, проф. Градовскiй и другiе. Необходимо при этомъ иметь въ виду, что тогдашнiй нацiонализмъ разныхъ оттенковъ далеко не походилъ на современный: онъ не былъ реакцiоннымъ и въ существе дела сводился къ тому, что въ силу приподнятаго, живого чувства нацiональности различные вопросы - общественные, политическiе, литературные, моральные, даже научные - осложнялись излишнимъ обращенiемъ къ нацiональности. Такъ, напр., отстаивая крестьянскую общину, нацiоналисты опирались на (совершенно ошибочное) положенiе, что община является одною изъ исконныхъ и отличительныхъ принадлежностей славянстна вообще и русской нацiи въ частности. Европейскiя освободительныя идеи, поскольку оне уже являлись общечеловеческимъ достоянiемъ, принимались ими съ большею или меньшею последовательностью, но ихъ приподнятое нацiональное чувство было всегда настороже, и они иногда съ легкимъ сердцемъ отрекались отъ того или иного общечеловеческаго "блага" потому только, что оно казалось имъ противоречащимъ нашему нацiональному укладу.
"нигилизма", но и оживленiя русскаго нацiонализма, который въ большинстве своихъ фракцiй являлся тогда направленiемъ прогрессивнымъ. Не даромъ въ "Дыме" радикалъ Губаревъ представленъ славянофиломъ.
Но та же причина, которая вызвала оживленiе нацiонализма, съ такою же психологическою необходимостью порождала - въ другихъ натурахъ и умахъ - настроенiе противуположное нацiонализму. Смотря но человеку, призывъ времени къ творческой общественной работе можетъ либо оживить нацiональное чувство, либо, напротивъ, нейтрализовать его. Когда мысль и чувство человека заняты, напр., опросами общественнаго развитiя, моральными, политическими и т. д., то для живого, яркаго проявленiя нацiональнаго чувства нетъ места, если, конечно, при этомъ человекъ не видитъ какого-либо посягательства на свою нацiональность. Онъ сочувствуетъ и содействуетъ заимствованiю иностранныхъ понятiй и учрежденiй, не безпокоясь насчетъ неприкосновенности своей нацiональности, въ уверенности, что она отъ этого заимствованiя не пострадаетъ, а скорее обогатится. Люди такого склада вовсе не лишены нацiональнаго чувства, но оно у нихъ не подозрительно, не ревниво, не обидчиво. Такое нацiональное чувство мы считаемъ нормальнымъ, здоровымъ и отдаемъ ему решительное предпочтенiе передъ темъ приподнятымъ, разгоряченнымъ и пугливымъ нацiональнымъ чувствомъ, которое приводитъ къ нацiонализму идей, политическаго направленiя, общественной программы. - Вотъ именно такимъ здоровымъ нацiональнымъ самочувствiемъ отличались въ 60-хъ годахъ все деятели, не разделявшiе славянофильскихъ и нацiоналистическихъ идей. Одни изъ нихъ открыто признавали себя западниками, какъ Тургеневъ, какъ Пыпинъ, вступившiе въ полемику съ славянофилами. Другiе, какъ Чернышевскiй, Добролюбовъ, Писаревъ, Елисеевъ, позже Михайловскiй, относившiеся критически и отрицательно ко многому въ культуре и порядкахъ Запада, не называли себя "западниками", но были чужды всякихъ нацiональныхъ предпочтенiй, нацiоналистической точки зренiя на вещи. И какъ те, такъ и другiе были "чистокровными" и даже типичными русскими людьми, съ характернымъ складомъ русскаго ума, русской психики.
Крайности нацiоналистовъ, слишкомъ живое проявленiе у нихъ нацiональнаго чувства естественно вызывали въ жару спора у последовательныхъ западниковъ, какъ Тургеневъ, реакцiю въ противуположную сторону: Тургеневъ, напр., находилъ особенное удовольствiе подвергать злой критике самую нацiональность нашу, ея психологiю, ея отличительныя черты, а также те историческiя формы и учрежденiя, которыя - правильно или неправильно - признавались ея порожденiемъ и выраженiемъ. Известны резко-отрицательные отзывы Тургенева объ артели, общине, а также объ идеализацiи мужика, да и вообще русскаго человека. Наиболее яркое выраженiе этихъ взглядовъ великаго художника мы находимъ въ его письмахъ къ Герцену и въ речахъ Потугина въ "Дыме".
настоящему - положительному - нацiонализму въ своихъ выводахъ, въ идеяхъ, въ практической программе, но роднится съ нимъ психологически: ведь онъ также основанъ на самомъ чувстве нацiональности. Критикуя свою нацiональность и порицая те или другiя черты ея, человекъ показываетъ темъ самымъ, что онъ ее чувствуетъ и относится къ ней далеко не индифферентно. Этотъ отрицательный и критическiй "нацiонализмъ" относится къ положительному, какъ критика - къ догме. И поскольку критика живительнее догмы, постольку мы отдаемъ преимущество нацiонализму отрицательному передъ положительнымъ,-- Тургеневу передъ Герценомъ.
Положительный нацiонализмъ соответствовалъ, хотя и не вполне точно, той стороне жизни, которая требовала отклоненiя отъ европейскихъ образцовъ. "Нацiонализмъ" отрицательный, открыто проповедуя заимствованiе и поражанiе, отражалъ другую сторону, именно тотъ крупный актъ, что въ общемъ реформы 60-хъ годовъ, и въ томъ числе и крестьянская, проведенная "самобытно", не по западнымъ образцамъ, были дальнейшимъ и уже решительнымъ шагомъ къ сближенiю Россiи съ Европою, къ упроченiю влiянiя последней; оне широко раскрывавши "окна" въ Европу, откуда и хлынули къ намъ волны идей, направленiй, научныхъ, философскихъ и художественныхъ интересовъ,-- и въ этомъ потоке должны были вскоре потонуть нацiоналистическiе противоречiя, взаменъ которыхъ не замедлили выступить иные контрасты жизни, противоречiя мысли.
3.
Обратимся теперь къ роману "Дымъ", какъ документу эпохи, и прежде всего прислушаемся къ речамъ Потугина.
"Я вотъ сейчасъ вычиталъ въ газете проектъ о судебныхъ преобразованiяхъ въ Россiи и съ истиннымъ удовольствiемъ вижу, что у насъ хватились, наконецъ, ума-разума и не намерены более подъ предлогомъ самостоятельности тамъ, народности или оригинальности, къ чистой и ясной европейской логике прицеплять доморощенный хвостикъ; а напротивъ берутъ хорошее чужое целикомъ. Довольно одной уступки въ крестьянскомъ деле... Подите-ка, развяжитесь съ общимъ владенiемъ!.." ("Дымъ", гл. XIV).
Потугинъ, стало быть, противъ общиннаго крестьянскаго землевладенiя; онъ не видитъ въ немъ ценнаго нацiональнаго блага, которымъ следовало бы дорожить, какъ дорожили имъ славянофилы, народники и демократы-радикалы. Здесь, какъ и въ остальномъ, Потугинъ является вернымъ выразителемъ мненiй самого Тургенева. Такъ, въ письме къ Герцену отъ 13 декабря 1867 г. романистъ говоритъ между прочимъ: ... ты - романтикъ и художникъ... веришь въ народъ, въ особую породу людей, въ известную расу... И все это по милости придуманныхъ господами и навязанныхъ этому народу совершенно чуждыхъ ему демократическихъ соцiальныхъ тенденцiй въ роде "общины" и "артели". Отъ общины Россiя не знаетъ какъ отчураться..." (В. П. Батуринскiй. "А. И. Герценъ, его друзья и знакомые". С. -Петербургъ. 1904 г. Гл. I, стр. 271).
Потугинъ зло вышучиваетъ нашихъ самобытниковъ, т. -е. нацiоналистовъ, имея въ виду не только славянофиловъ въ собственномъ смысле, но и другiе "толки": русскiй мессiанизмъ и народолюбiе Герцена, почвенниковъ, народниковъ. Его стрелы направляются во все стороны, где только онъ усматриваетъ нацiональное самомненiе, претензiю на самобытность, идеализацiю и культъ народа, противупоставленiе "гнiющей" Европы "свежему", "здоровому" русскому народу, призванному обновить дряхляющую цивилизацiю. Съ особенною желчностью обрушивается онъ на нашихъ "самородковъ", на которыхъ часто ссылались славянофилы и другiе нацiоналисты. - "Ужъ эти мне самородки!-- восклицаетъ онъ. - Да кто же не знаетъ, что щеголяютъ ими только тамъ, где нетъ ни настоящей, въ кровь и плоть перешедшей науки, ни настоящаго искусства. Неужели же не пора сдать въ архивъ это щеголянiе, этотъ пошлый хламъ вместе съ известными фразами о томъ, что у насъ на Руси никто съ голоду не умираетъ и езда по дорогамъ самая скорая, и что мы шапками всехъ закидать можемъ? Лезутъ мне въ глаза съ даровитостью русской натуры, съ генiальнымъ инстинктомъ, съ Кулибинымъ... Да какая это даровитость, помилуйте, господа? Это лепетанiе спросонья, а не то полузвериная сметка..." - Потугинъ, можно сказать, ничего не щадитъ, указывая на экономическую и промышленную отсталость Россiи, на первобытность земледельческихъ орудiй, на отсутствiе самостоятельнаго творчества въ технике, въ искусстве (именно въ живописи и въ музыке, где онъ выделяетъ только Глинку; о литературе онъ не распространяется {Какъ известно, въ отношенiи къ русскому искусству мненiя Потугина, какъ и самого Тургенева, оказались несостоятельными.}).
Уже въ 60-хъ годахъ можно было упрекнуть Потугина и Тургенева въ крайности, въ излишестве отрицанiя. Самостоятельное нацiональное творчество въ ту эпоху достаточно ясно выразилось у насъ, во-первыхъ, въ художественной литературе и въ другихъ искусствахъ, во-вторыхъ, въ некоторыхъ областяхъ науки. Скудость же матерiальной культуры, промышленности, техники имела слишкомъ много историческихъ оправданiй, чтобы ставить ее въ вину самому народу и самой нацiи - какъ таковой. И следующую тираду Потугина приходится признать более остроумной, чемъ справедливой: "Старыя наши выдумки къ намъ приползли съ Востока, новыя мы съ грехомъ пополамъ съ Запада перетащили, а мы все продолжаемъ толковать о русскомъ самостоятельномъ искусстве! Иные молодцы даже русскую науку открыли: у насъ, молъ дважды два тоже четыре, да выходитъ оно какъ-то бойчее..." (тамъ же).
"... если бы я былъ живописцемъ, вотъ бы я какую картину написалъ: образованный человекъ стоитъ передъ мужикомъ и кланяется ему низко: вылечи, молъ, меня, батюшка-мужичокъ, я пропадаю отъ болести; а мужикъ въ свою очередь, низко кланяется образованному человеку: научи, молъ, меня, батюшка-баринъ, я пропадаю отъ темноты. Ну, и разумеется, оба ни съ места"... (глаза V). - Въ связи съ этимъ онъ обрушивается и на привычку русскихъ передовыхъ людей возлагать все упованiя на будущее, которое будетъ создано все темъ же народомъ, таящимъ въ себе великiя творческiя силы. - "Все, молъ, будетъ. Въ наличности ничего нетъ, и Русь целые десять вековъ ничего своего не выработала ни въ управленiи, ни въ суде, ни въ науке, ни въ искусстве, ни даже въ ремесле... Но постойте, потерпите: все будетъ. А почему будетъ, позвольте полюбопытствовать? А потому, что мы, молъ, образованные люди,-- дрянь; но народъ... о, это великiй народъ! Видите этотъ армякъ? вотъ откуда все пойдетъ. Все другiе идолы разрушены; будемъ же верить въ армякъ..." (гл. V).
"они тотчасъ заговорятъ о подводномъ телеграфе, о налоге на бумагу" и т. д., "сойдутся 10 немцевъ,-- ну, тутъ, разумеется, Шлезвигъ-Гольштейнъ и единство Германiи явится на сцену; десять французовъ сойдутся,-- беседа неизбежно коснется "клубнички", какъ они тамъ ни виляй; а сойдутся 10 русскихъ - мгновенно возникаетъ вопросъ... о значенiи, о будущности Россiи..." - Разговоры на эту тему представляются Потугину, какъ и самому Тургеневу, непростительнымъ пустословiемъ. Но мы скажемъ: въ эпоху, когда приходилось намъ решительно отрекаться отъ прошлаго и все упованiя возлагались на будущее, разговоры о будущности Россiи были самымъ естественнымъ деломъ и представляли живой интересъ. Будущее тогда, какъ и теперь, становилось злобою дня. Можно было отрицать только ту или иную постановку вопроса и тотъ или иной ответъ на него, находя ихъ неправильными, но нельзя было отрицать законность и рацiональность самого вопроса.
Сцены въ "Дыме", изображающiя русскихъ передовыхъ людей того времени за границей, написаны въ сатирическомъ тоне; выдвинуты впередъ черты комическiя. Лица, разговоры, споры - все оставляетъ впечатленiе сумбура, "дыма" и "чада" пустыхъ мыслей и ненужныхъ страстей. - Потугинъ называетъ это "вавилонскимъ столпотворенiемъ", съ чемъ соглашается и Литвиновъ.
Темъ не менее оказывается, по свидетельству того же Потугина, что почти все эти "деятели" - прекрасные люди: за многими изъ нихъ числятся несомненныя положительныя качества, добрыя дела, безкорыстные поступки, даже подвиги самоотреченiя. Но они представлены какъ слабыя головы, безъ надлежащаго воспитанiя мысли; это большею частью люди неумные, безтолковые, глупо-восторженные, пустые... Несомненно, таковые были, и, быть можетъ, въ 60-хъ годахъ они выдавались впередъ и шумели больше, чемъ въ другое время. Но столь же несомненно, что передовые крути того времени не состояли сплошь изъ такихъ деятелей, близкихъ къ слабоумiю, что, кроме нихъ, были и главную роль играли люди, хотя и не чуждые увлеченiй и крайностей, но безспорно умные, хорошо образованные, съ сильнымъ характеромъ, съ незаурядною натурою. Въ задачу Тургенева не входило ихъ изображенiе: "Дымъ" - сатира. И мы въ этомъ случае не въ праве обвинять романиста за то, что онъ ихъ не вывелъ.
"столпотворенiя" поставленъ Губаревъ, отличающiйся отъ другихъ силою воли, настойчивостью, уменiемъ властвовать {Было мненiе, будто въ лице Губарева Тургеневъ вывелъ Н. П. Огарева. Это неверно. Натура грубая, чуждая поэзiи и мечтательности, Губаревъ отнюдь не напоминаетъ поэта-эмигранта. По замечанiю г. Батуринскаго, въ Губареве могли быть воспроизведены лишь некоторыя черты внешности и манеры Огарева (и также "упорное преследованiе разъ намеченной цели"), но ихъ натуры и ихъ жизнь совершенно различны. См. В. П. Батуринскiй, "А. И. Герценъ", I, 256.}. Онъ какъ бы "глава партiи" авторитетъ, "знаменитость". Что онъ сказалъ, то свято. Потугинъ характеризуетъ его такъ: "онъ и славянофилъ, и демократъ, и соцiалистъ, и все, что угодно, а именiемъ его управлялъ и теперь еще управляетъ братъ, хозяинъ въ старомъ вкусе, изъ техъ, что дантистами величали..." Заслугъ за нимъ не числится: "... только за нимъ и есть, что онъ умныя книжки читаетъ, да все въ глубину устремляется..." - Власть Губарева надъ умами основана только на томъ, что у него "много воли", а у его поклонниковъ и поклонницъ еще живы застарелыя привычки къ рабству. Потугинъ говоритъ: "Господинъ Губаревъ захотелъ быть начальникомъ, и все его начальникомъ признали... Намъ во всемъ и всюду нуженъ баринъ; бариномъ этимъ бываетъ большею частью живой субъектъ, иногда какое-нибудь такъ называемое направленiе надъ нами власть возымеетъ... теперь, напр., мы все къ естественнымъ наукамъ въ кабалу записались... Вотъ такимъ-то образомъ и г-нъ Губаревъ попалъ въ барья; долбилъ - долбилъ въ одну точку и продолбился. Видятъ люди: большого мненiя о себе человекъ, веритъ въ себя, приказываетъ - главное, приказываетъ; стало-быть, онъ правъ, и слушаться его надо. Все наши расколы, наши онуфрiевщины да акулиновщины именно такъ и основались. Кто палку взялъ, тотъ и капралъ" (глаза V).
Все это очень зло и остроумно и, пожалуй даже, въ некоторой мере справедливо и характерно какъ для 60-хъ годовъ, такъ и для последующаго времени. Но нельзя не видеть всей недостаточности такого объясненiя. "Сила" Губарева и ему подобныхъ основывалась прежде всего на томъ, что они выступали съ проповедью идей,; подсказанныхъ самою жизнью, выдвинутыхъ впередъ общимъ духомъ времени,-- направленiй исторически-очередныхъ. И если бы Губаревъ, при всей "силе воли" и при всемъ желанiи быть капраломъ, не. былъ "славянофиломъ, демократомъ и соцiалистомъ", а выступилъ бы съ какими-нибудь другими, непопулярными тогда идеями,-- онъ, наверное, никакого успеха не имелъ бы. Вожака, главаря выдвигаютъ очередныя идеи. Безъ нихъ безсильна не только "сила воли", но и генiальный умъ, колоссальный талантъ, огромныя знанiя. - Выше я указалъ на популярность и на психологическую обоснованность нацiонализма (въ томъ числе и славянофильства) 60-хъ годовъ. Демократическiя идеи и стремленiя въ свою очередь согласовались съ очередной исторической задачею времени, требовавшаго раскрепощенiя и демократизацiи учрежденiй и культурныхъ благъ, что и выразилось въ ряде реформъ, начиная крестьянской. Наконецъ, демократизмъ и соцiализмъ, какъ общеевропейское движенiе, являлись передовымъ лозунгомъ эпохи,-- теми великими словами, которыя выдвигаются историческою силою вещей и отъ которыхъ поэтому и кружатся молодыя головы, не только слабыя, но и сильныя. Не удивительно, что сочетанiе "славянофильства (конечно, прогрессивнаго), демократизма и соцiализма* само до себе должно было въ то время дать человеку, хотя бы и не очень умному, не даровитому, не красноречивому, а только убежденному (или казавшемуся таковымъ) и настойчивому, много шансовъ для прiобретенiя власти надъ умами. Вотъ если бы тотъ же Губаревъ выступилъ съ идеями политическаго либерализма, буржуазной конституцiи и т. п., то наверно онъ никакого успеха не имелъ бы, будь онъ хоть семи пядей во лбу.
освободительнаго движенiя,-- могла быть проведена только силою верховной власти, которая, кроме того, одна только и способна была дать реформе направленiе, выгодное для крестьянъ въ матерiальномъ отношенiи, т. -е. освободить ихъ съ землею. Оттуда - вольный, или невольный, сознательный или безсознательный союзъ передовыхъ элементовъ общества, друзей народа, съ правительствомъ или известною частью правительства. Оттуда также - непопулярность въ то время чистаго либерализма и реакцiонный характеръ политическихъ стремленiй некоторой части дворянства. Политическiй либерализмъ и конституцiонализмъ оказывались въ подозрительной близости съ крепостничествомъ. Такъ, когда Герценъ и Огаревъ проектировали составить адресъ, подъ которымъ подписались бы наиболее видные и влiятельные представители дворянства, то въ этотъ адресъ, указывавшiй на необходимость представительныхъ учрежденiй ("земскаго собора"), пришлось внести кое-что такое, что другимъ показалось почти реакцiоннымъ. И Тургеневъ, отказавшiйся его! подписать, разоблачилъ эту сторону дела въ письме къ; неизвестному лицу, где онъ, между прочимъ, говоритъ: "Редакцiя адреса составлена явно съ целью прiобрести несколько сотенъ или тысячъ подписей отъ крепостниковъ, которые, обрадовавшись случаю высказать свою вражду къ эмансипацiи и Положенiю {Акту 19 февраля 1861 г.}, зажмурятъ глаза на последствiя земскаго собора. Но, во-первыхъ, это недобросовестно,-- и не нашей партiи заключать какiя бы то ни было коалицiи... Если этотъ адресъ дойдетъ до крестьянъ,-- а это несомненно,-- то они по справедливости увидать въ немъ новое нападенiе дворянства на освобожденiе. Въ одной фразе даже выражается какъ бы сожаленiе о невозможности барщины... Вообще весь адресъ какъ бы написанъ заднимъ числомъ: онъ опоздалъ на целый; годъ и едва ли найдетъ где-нибудь действительный отголосокъ, кроме партiй крепостниковъ: а этимъ, я полагаю, сами составители адреса не останутся довольными..." {Этотъ эпизодъ разсказанъ г. Батуринскимъ на стр. 184--187 въ его книге "А. И. Герценъ" (т. I).}.
Мысль о представительномъ правленiи, о созыве земскаго собора возникала тогда въ некоторыхъ дворянскихъ кругахъ, при чемъ далеко не все представители этихъ круговъ были крепостниками и реакцiонерами. Составлялись и подавались соответственные адресы, и это требовало известнаго гражданскаго мужества, ибо адресы эти принимались весьма неблагосклонно, и ихъ составители подвергались более или менее чувствительнымъ карамъ. - Въ массе общества это движенiе не пользовалось популярностью, а передовые круги его и радикальная молодежь оставались совершенно чуждыми этимъ стремленiямъ. О народе и говорить нечего.
"гарантiяхъ" и представительстве такiе люди, какъ, напр., Литвиновъ,-- люди практическаго дела, либерально и демократически настроенные и одушевленные стремленiемъ принести посильную пользу стране. Но, какъ мы видимъ, Литвиновъ ни о какихъ "конституцiяхъ" не мечтаетъ, а хочетъ только вести рацiональное хозяйство и быть культурнымъ деятелемъ въ тесномъ смысле. Онъ, повидимому, совсемъ и не останавливается на мысли о необходимости свободы и ея гарантiй - для этой же самой "культурной" деятельности, какъ бы скромна она ни была. Онъ пойметъ это позже, въ 70-хъ и еще лучше въ 80-хъ годахъ, если, предположимъ, изъ него выработается сознательный общественный деятель... Но пока онъ дальше агрономiи и техники не идетъ. Радикалы, народники, "нигилисты" того времени шли, правда, гораздо дальше чисто-культурныхъ задачъ, но вместе съ темъ они шли какъ-то мимо принципа политической свободы и также ни о какихъ "гарантiяхъ" и "конституцiяхъ" не помышляли.
Политическая свобода, конечно, есть великое благо, и всякому историческому народу она всегда нужна, но не всегда она является очередною историческою задачею. Таковою она стала у насъ только въ настоящее время, когда она является необходимою предпосылкою всякаго прогресса, всякаго дальнейшаго шага впередъ и вместе съ темъ единственною гарантiею порядка и безопасности, какъ внутренней, такъ и внешней. Теперь она - насущная потребность всехъ классовъ населенiя и самого государства. Въ 60-хъ годахъ она представлялась какъ бы роскошью, прерогативою, которою воспользуются только высшiе классы. Политически-свободная Россiя, казалось тогда, будетъ либо дворянско-олигархическою, либо буржуазною. И передовые люди предпочитали мириться - пока - съ абсолютизмомъ, съ полновластною бюрократiею Наиболее радикальные изъ нихъ, восторженные поклонники народа, романтики-будущаго, лелеяли благородную мечту - подготовить, минуя всякiя "конституцiи", почву для грядущаго "народовластiя", для идеальнаго строя на соцiалистическихъ началахъ. Возникали тайныя общества, практиковалось и "хожденiе въ народъ". Этому движенiю предстояло широкое поприще въ следующемъ десятилетiи, въ 70-хъ годахъ.
4.
и были созданы его психологическiя и идейныя основы. Оне создавались идеализацiею и культомъ народа, чувствомъ ответственности передъ нимъ, сознанiемъ неоплаченнаго "долга" народу, о чемъ такъ дружно, словно сговорившись, твердили тогда почти все передовыя фракцiи общества. Культъ народа питался и поэзiею Некрасова, и проповедью Герцена, и новою народническою литературою (Решетниковъ, Левитовъ, Глебъ Успенскiй), и идеями славянофиловъ и почвенниковъ, и публицистикою передовыхъ журналовъ. Для всехъ, кто былъ затронутъ этою - въ существе моральною и "покаянною" идеею (а такихъ было много), народъ былъ "святыней". Эти люди допускали какiя угодно отрицанiя и сомненiя, кроме только сомненiя въ высокихъ душевныхъ качествахъ мужика, не испорченнаго цивилизацiею,-- въ высокомъ достоинстве его "трудовой" морали, въ его затаенныхъ, мощныхъ силахъ. Но, какъ мы знаемъ, 60-е годы были эпохою противоречiй. Одно изъ нихъ состояло въ томъ, что рядомъ съ этимъ культомъ народа замечалось и критическое къ нему отношенiе. Бывало даже такъ, что "культъ" народа совмещался съ критическимъ отношенiемъ къ мужику въ одной и той же голове. Наконецъ, были решительные противники идеализацiи народа (я говорю, конечно, не о техъ, которые принадлежали къ лагерю реакцiонеровъ или консерваторовъ). - Тургеневъ, какъ известно, при всехъ своихъ симпатiяхъ къ народу, не разделялъ народническихъ увлеченiй, въ которыхъ действительно было много преувеличеннаго и фантастическаго. - Потугинъ въ "Дыме" отзывается о мужике далеко не почтительно. Еще непочтительнее говоритъ о немъ самъ Тургеневъ въ письмахъ къ Герцену, напр., въ следующихъ строкахъ: "... народъ, предъ которымъ вы преклоняетесь,-- консерваторъ par excellence и даже носитъ въ себе зародыши такой буржуазiи въ дубленомъ тулупе, теплой и грязной избе, съ вечно-набитымъ до изжоги брюхомъ и отвращенiемъ ко всякой гражданской ответственности и самодеятельности, что далеко оставитъ за собою все метко-верныя черты, которыми ты изобразилъ западную буржуазiю въ своихъ письмахъ..." (В. П. Батуринскiй, "А. И. Герценъ", I, 188). - Это въ свою очередь была крайность, въ которую впалъ Тургеневъ въ жару спора. Въ своихъ художественныхъ произведенiяхъ онъ не далъ подтвержденiя такому безотрадному взгляду на мужика. Мужики въ повестяхъ и романахъ Тургенева не идеализированы, но они очень далеки отъ приведенной - явно-несправедливой - характеристики. И если мы захотимъ найти въ нашей художественной литературе образы, которые бы ее Подтверждали, то придется искать ихъ не у Тургенева, а у Глеба Успенскаго - въ его позднейшихъ очеркахъ, относящихся къ 70-мъ и 80-мъ годамъ.
особой дороге, минуя те буржуазные пути, по которымъ шла и идетъ Западная Европа. Мы создадимъ новый порядокъ вещей, основанный на равенстве, справедливости и общемъ владенiи землею и орудiями труда,-- не проходя черезъ стадiю капиталистическаго хозяйства, буржуазнаго либерализма и парламентаризма... Въ Россiи не разовьется крупная промышленность, не будетъ обезземеленiя крестьянъ, не будетъ пролетарiата... Въ 70-хъ и 80-хъ годахъ это воззренiе вылилось въ законченную систему экономическаго и моральнаго ученiя народниковъ, въ ряду которыхъ наиболее видное место въ литературе принадлежало известному экономисту и публицисту г., В. В. {Воронцову.} и покойному Юзову-Каблицу. Въ 60-хъ же годахъ это ученiе еще не было системою и следовательно не имело ни преимуществъ, ни недостатковъ таковой,-- и не подлежитъ поэтому последовательной и суровой критике по существу, какой съ разныхъ сторонъ подверглось позднейшее, уже систематизированное, народничество. Въ числе его критиковъ мы находимъ и писателей, общественныя и политическiя воззренiя которыхъ сложились въ 60-хъ годахъ,-- H. К. Михайловскаго, А. Н. Пыпина и друг. Этотъ фактъ указываетъ на то, что вышеуказанная народническая идея 60-хъ годовъ, при всемъ своемъ сходстве съ ученiемъ позднейшихъ народниковъ, должна была отличаться отъ него какими-нибудь особенностями, въ силу которыхъ для его адептовъ впоследствiи оказалось логически и психологически отнюдь не обязательнымъ исповедывать позднейшую доктрину идеологовъ народничества.
Народничество 60-хъ годовъ не было "ученiемъ", доктриною, оно было идейнымъ и еще более моральнымъ настроенiемъ, въ которомъ отразилось одно изъ противоречiй эпохи. Дело въ томъ, что именно въ 60-хъ годахъ и совершался переходъ отъ "патрiархальныхъ" формъ экономическаго быта къ новымъ,-- это была "весна" и "медовый перiодъ" нашего капитализма съ его банками, концессiями, акцiонерными предпрiятiями и т. д. Сеть железныхъ дорогъ, Тогда впервые пролагавшихся, властно открывала новую экономическую, промышленную и торговую эру,-- и отсталая страна, после долгаго экономическаго застоя, словно нехотя и спросонья, вылезала на новую историческую дорогу; на этой дороге ей - съ непривычки - трудно было двигаться на первыхъ порахъ, и здесь всецело применимы слова Тургенева, что "новое принималось плохо", хотя "старое всякую силу потеряло", что "неумелый сталкивался съ недобросовестнымъ", и "весь поколебленный бытъ ходилъ ходуномъ". Достаточно вспомнить железнодорожную горячку, концессiи, наплывъ "дельцовъ", аферистовъ, крахи, разоренiе помещиковъ, соблазнявшихся разными предпрiятiями и промышленными экспериментами и т. д. И немудрено, что нашей, еще не окрепшей тогда, молодой экономической и политической мысли вся эта сутолока и горячка могла казаться какимъ-то недоразуменiемъ, сумбуромъ, "дымомъ" - "буржуазныхъ", капиталистическихъ затей, не соответствующихъ истиннымъ потребностямъ страны и противоречащихъ ея "естественному" историческому пути. Утопiя народничества 60-хъ годовъ явилась какъ бы протестомъ противъ "насажденiя" у насъ капитализма и плутократiи. Въ глазахъ друзей народа все, что такъ или иначе связывалось съ призракомъ капитализма, было заподозрено. Передовыя партiи видели злейшихъ враговъ своихъ и народа именно здесь, въ этой новой, вербующейся армiи биржевиковъ, железнодорожниковъ, заводчиковъ, банкировъ и т. д. Слово "делецъ" получило оттенокъ порицательности. Заподозрена была тогда и тесно связанная съ мiромъ дельцовъ профессiя адвокатовъ. Въ нисходящемъ порядке отверженными являлись и мелкiе гешефтмахеры, деревенскiе кулаки мiроеды. - Общество раскололось какъ бы на две фракцiи: народныхъ печальниковъ и заступниковъ разныхъ направленiй и оттенковъ, съ одной стороны, и "буржуевъ" - отъ деревенскаго кулака до железнодорожныхъ и биржевыхъ королей,-- съ другой.
Со стороны идей и идеаловъ это былъ процессъ разделенiя двухъ теченiй: соцiализма и либерализма. Но оно окончательно установилось только въ 70-хъ годахъ, когда въ кругахъ передовой молодежи слово "либералъ" нередко получало оттенокъ порицательный, уничижительный, почти такъ, какъ и выраженiе "буржуй".
не могли тогда (и темъ более позже) вызывать сочувствiй въ передовыхъ радикальныхъ кругахъ общества и среди волнующейся идейной молодежи.
Потугинъ проповедуетъ западно-европейскую цивилизацiю, какъ таковую. Онъ говоритъ: ... я западникъ, я преданъ Европе, т. -е., говоря точнее, я преданъ образованности, той самой образованности, надъ которою такъ мило у насъ теперь потешаются,-- цивилизацiи - да, да, это слово еще лучше - и я люблю ее всемъ сердцемъ, и верю въ нее, и. другой веры у меня нетъ и не будетъ. Это слово ци... ви... ли... зацiя и понятно, и чисто, и свято, а другiя все, народность тамъ, что ли, слава, кровью пахнутъ... Богъ съ ними!" (глаза V). - Это отлично комментируется теми местами въ письмахъ Тургенева, где онъ говоритъ, что надо учить русскiй народъ цивилизацiи, напр., въ письме къ Герцену (отъ 8 октября 1862 г.): "Роль образованнаго класса въ Россiи быть преподавателемъ цивилизацiи народу съ темъ, чтобы онъ самъ уже решилъ, что ему отвергать или принимать. Это въ сущности скромная роль, хотя въ ней подвизались Петръ Великiй и Ломоносовъ. Эта роль, по-моему, еще не кончена..." (Батуринскiй, "А. И. Герценъ", I, 188). - Многимъ могло казаться, что Потугинъ и Тургеневъ идеализируютъ западно-европейскую цивилизацiю, не различая въ ней темныхъ и светлыхъ сторонъ. Если взять ее въ целомъ, какъ она есть, то окажется, что она "пахнетъ" кровью не меньше, чемъ "народность" или "слава". Еще больше "пахнетъ" она эксплуатацiей. Поскольку она являлась къ намъ въ форме буржуазности и капитализма, постольку, въ глазахъ многихъ, ея проповедь была проповедью эксплуатацiи. - Но примемъ, что Потугинъ и Тургеневъ подъ "цивилизацiей" разумели собственно "образованность" и все то, что подводится подъ понятiе "культурнаго блага". И тутъ, какъ известно, мненiя расходились: радикалы и народники считали "образованность", основанную на "буржуазныхъ" началахъ, вредною и отвергали многое, что, съ точки зренiя Тургенева, являлось несомненнымъ культурнымъ благомъ. Соглашенiе получилось бы только въ томъ случае, если бы взять понятiе "образованности" въ смысле просвещенiя вообще, т. -е. распространенiя грамотности и элементарныхъ знанiй въ народе, популяризацiи знанiя въ массе общества. На этомъ сходились все сколько-нибудь прогрессивныя фракцiи. Но здесь Потугинъ ломился бы въ открытую дверь: 60-е годы были именно эпохою воскресныхъ школъ, популяризацiи научнаго знанiя, просветительныхъ стремленiй.
Несомненно однако, что Потугинъ подъ "цивилизацiей" или "образованностью" разумелъ понятiе более сложное. Онъ заявляетъ себя принципiальнымъ, последовательнымъ западникомъ. И его "цивилизацiя" есть именно цивилизацiя западно-европейская, а не какая-либо иная, и не только въ виде созданныхъ Западною Европою учрежденiй и порядковъ, а также (и, кажется, въ особенности) въ смысле той выучки, дисциплины нравовъ и культуры мысли, которыми, по его мненiю, такъ выгодно отличаются отъ насъ западно-европейскiе народы. Вспомнимъ его саркастическiя выходки противъ нашей некультурности, нашей манеры мыслить и действовать, противъ "широкой русской натуры" и т. д. Во всехъ этихъ обличенiяхъ виденъ именно убежденный западникъ, почитатель европейской культурности и выдержки въ труде.
Вотъ именно эта сторона "проповеди" Потугина не могла вызвать къ себе вниманiя и сочувствiя въ то время. Она шла въ разрезъ, во-первыхъ, съ симпатiями и идеями всехъ нацiоналистическихъ группъ: въ славянофилахъ, почвенникахъ, народникахъ речи Потугина могли вызвать только негодованiе. Что касается "радикаловъ", то они хотя и не кичились разными нацiональными доблестями въ роде-широты натуры и т. д., но въ принципе ничего не имели противъ нихъ, и критика нацiональныхъ чертъ не входила въ кругъ ихъ идейныхъ интересовъ. И многимъ изъ нихъ казалось, что отсутствiе у русскаго человека работоспособности и культурности въ западно-европейскомъ смысле не является большимъ порокомъ и что вопросъ объ этомъ не принадлежитъ къ числу очередныхъ...
ценное и завидное. Къ речамъ Потугина мы склонны теперь прислушиваться съ большимъ вниманiемъ. Въ 60-е годы и позже они прозвучали одиноко, безъ отклика и даже едва ли были поняты надлежащимъ образомъ.
речи, какiя говорилъ Потугинъ, и писать такiя письма, какъ те, въ которыхъ Тургеневъ излагалъ свой отрицательный и пессимистическiй взглядъ на русскiй народъ, на Россiю. Въ другое время это нацiональное самоотрицанiе не подходило бы къ преобладающему направленiю и настроенiю умовъ. Наши 60-е годы были эпохою "отрицанiя и сомненiя", смелаго ниспроверженiя "авторитетовъ", исканiя трезвой, хотя бы и горькой правды, борьбы съ предразсудками, со старыми понятiями. Въ этомъ-то именно и усматривали тогда люди консервативнаго склада и более робкаго ума то, что, съ легкой руки Тургенева, получило кличку "нигилизма". Если же "нигилизмъ" есть отрицанiе того, что общепринято, освящено традицiей и что всемъ или большинству дорого, то придется назвать Потугина настоящимъ нигилистомъ, въ своемъ роде не меньше Базарова: онъ посягалъ на то, что чтили, предъ чемъ преклонялись многiе, даже крайнiе изъ крайнихъ,-- онъ не уважалъ мужика, не верилъ въ народъ, скептически относился къ построенiю "будущности Россiи". И въ самомъ тоне его речей, въ смеломъ, бойкомъ задоре его критики слышится именно духъ 60-хъ годовъ,
И весь романъ, изображающiй все, что волновало эпоху, чемъ жила она, какъ "дымъ... дымъ... дымъ",-- отражаетъ въ себе этотъ духъ смелаго, здороваго отрицанiя... Литвинову, измученному пережитою имъ драмою, все представляется "дымомъ" - и "горячiе споры, толки и крики у Губарева", и "сужденiя и речи" "государственныхъ людей",-- техъ представителей высшаго круга, съ которыми онъ столкнулся за-границей, наконецъ "даже все то, что проповедывалъ Потугинъ" (гл. XXVI). Постороннему наблюдателю, въ особенности иностранцу, это должно показаться какимъ-то страннымъ "отрицанiемъ отрицанiя", не дающимъ въ результате никакого плюса, ничего положительнаго,-- истиннымъ "нигилизмомъ", какъ психологическою чертою русскаго нацiональнаго склада ума.
Вотъ именно эта черта, этотъ нашъ прирожденный, психологическiй "нигилизмъ" и получилъ въ 60-е годы особливо яркое выраженiе и явился въ это оживленное, бойкое время одною изъ освободительныхъ - скажемъ прямо: творческихъ силъ, работою которыхъ созидалась новая Россiя.