ГЛАВА X.
"Мирные пропагандисты". Поколенiе 70-хъ годовъ.
1.
Соцiалистическое движенiе 70-хъ годовъ, ознаменовавшееся такъ называемымъ "хожденiемъ въ народъ", "опрощенiемъ" передовой интеллигенцiи, попытками пропаганды въ народе соцiалистическаго идеала, какъ известно, не имело почти никакого. революцiоннаго значенiя, но зато сыграло свою роль въ исторiи развитiя нашихъ идеологiй и весьма заметно повлiяло на психологiю отношенiй передовой интеллигенцiи къ народнымъ массамъ. Оно представляетъ большой интересъ для постановки и изученiя вопросовъ о судьбахъ народничества, объ утопизме передовой интеллигенцiи, о ея психологической религiозности. Съ этой-то точки зренiя я и постараюсь сгруппировать и осветить здесь некоторыя данныя, относящiяся къ этому движенiю.
Вера Николаевна Фигнеръ въ своей речи, произнесенной на суде (27 янв. 1884 г.), вспоминая 70-е годы, говорила, что деятельность "революцiоннаго кружка", въ который она вступила тогда, "состояла въ пропаганде идей соцiализма, въ радужной надежде, что народъ, въ силу своей бедности и неблагопрiятнаго соцiальнаго положенiя, непременно соцiалистъ, что достаточно одного слова, чтобы онъ воспринялъ соцiалистическiя идеи" {"Былое", 1906 г., май, стр. 4.}. - Это авторитетное свидетельство указываетъ на одинъ изъ главныхъ признаковъ, которымъ обычно характеризуется утопическiй соцiализмъ въ отличiе отъ новой - зап. -европейской - соцiалдемократiи. Последняя, во-первыхъ, есть соцiализмъ не крестьянства, а фабричныхъ рабочихъ и предполагаетъ известные успехи въ развитiи капиталистическаго производства, объединенiе рабочихъ фабрикой, ихъ партiйную организацiю на экономической почве и известный уровень матерiальнаго довольства и умственнаго развитiя. Онъ отправляется не отъ бедности и приниженности, а отъ минимума благосостоянiя и отъ накопленiя новыхъ потребностей, матерiальныхъ и духовныхъ. - Убежденiе, что беднякъ есть какъ бы прирожденный соцiалистъ, было старымъ заблужденiемъ, въ которомъ не трудно распознать пережитокъ идей христiанскаго соцiализма. - Но послушаемъ дальше: "То, что мы называли соцiальной революцiей, имело скорее характеръ мирнаго переворота, т. -е. мы думали, что меньшинство, видя невозможность борьбы, принуждено будетъ уступить большинству, сознавшему свои интересы, такъ что о пролитiи крови не было и речи... {"Былое", 1906 г., май, стр. 4.}" - Здесь ярко сказался идеалистическiй и утопическiй характеръ воззренiя, представляющаго собою не что иное, какъ видоизмененiе воззренiя религiознаго: думали, что все зависитъ отъ усвоенiя людьми известнаго "ученiя", "соцiалистической веры", уповали на предполагаемое всемогущество идеала и сами веровали въ грядущiй "переворотъ", какъ некогда христiане веровали во второе пришествiе. - Деятельность пропагандистовъ должна была состоять только въ подготовке миллiоновъ темнаго люда къ этому "перевороту", и по необходимости эта деятельность не могла быть иною, какъ мирною, культурною, просветительною. В. Н. Фигнеръ говоритъ, что хотя "программа народниковъ" и преследовала цели революцiонныя (именно "передачу всей земли въ руки крестьянской общины"), но фактически деятельность революцiонеровъ, шедшихъ въ народъ, "должна была заключаться въ томъ, что во всехъ государствахъ называется не иначе, какъ культурной деятельностью" (^амъ же, стр. 5). - Лично о себе В. Н. Фигнеръ говоритъ, что, явившись въ деревню "съ вполне революцiонными задачами", она однако "вела себя по отношенiю къ крестьянамъ" и "действовала такъ, что будь это не въ Россiи, она не подверглась бы никакому преследованiю и даже считалась бы небезполезнымъ членомъ общества..." (тамъ
"лавристы", группа последователей П. Л. Лаврова, программа которыхъ отличалась отъ другихъ родственныхъ программъ более детальною разработкою задачъ просветительной пропаганды и значительно меньшею примесью утопизма ("соцiальный переворотъ" отодвигался въ более или менее отдаленное будущее). Мысль о необходимости культурной и просветительной работы среди народа деятелей, лелеющихъ соцiалистическiй идеалъ, высказывалась и М. П. Драгомановымъ, въ идеяхъ и программе котораго не было ничего утопическаго.
Въ высокой степени любопытны воспоминанiя А. Д. Михайлова ("Былое", февр. 1906 г.), одного изъ видныхъ деятелей этой эпохи. Онъ былъ не столько "просветитель", сколько "организаторъ", и его излюбленною мыслью была "организацiя революцiонныхъ силъ". Но подъ этимъ скрывалась ярко-идеалистическая и несомненно религiозная натура. Вспоминая свое детство и юность, онъ говоритъ: "Природа мне была дорога и близка; въ перiодъ ранней юности я былъ настоящимъ деистомъ. Даже въ моментъ моего перехода къ соцiализму, природа играла некоторую роль, по крайней мере происходило это передъ ея лицомъ. Я и товарищи мои по, гимназiи... имели обыкновенiе собираться для чтенiя и беседъ на живописномъ берегу Десны. Любовь къ природе какъ-то незаметно переходила въ любовь къ людямъ; являлось страстное желанiе видеть человечество столь же гармоничнымъ и прекраснымъ, какъ сама природа, являлось желанiе для этого счастья жертвовать всеми силами и своей жизнью. Здесь, въ виду синяго неба, я далъ себе тайную клятву жить и умереть для народа..." (стр. 158).
Оттуда*же недалеко до идеализацiи народа, до воспрiятiя "идей романтическаго народничества и утопическаго соцiализма. Ниже Михайловъ говоритъ (стр. 162) о "народническомъ направленiи" (кружка, къ которому онъ присоединился), какъ о направленiи, ему "чрезвычайно сочувственномъ". Разсказывая далее о своей деятельности среди старообрядцевъ, онъ пишетъ: "Мiръ раскола пленилъ меня своей самобытностью, сильнымъ развитiемъ духовныхъ интересовъ и самостоятельно-народной организацiей. Это могучее государство въ государстве чиновничьемъ. {Курсивъ мой.}..." (стр. 165). - Вращаясь среди раскольниковъ, онъ долженъ былъ приспособиться къ этой среде, что для образованнаго и свободомыслящаго человека очень трудно. Михайловъ преодолелъ все трудности: "мне пришлось (пишетъ онъ) сделаться буквально староверомъ, пришлось взять себя въ ежевыя рукавицы, ломать себя съ ногъ до головы..." (164). - Въ редакцiонномъ примечанiи къ этому месту сообщается, что Михайловъ "действительно былъ съ ногъ головы до ногъ "староверомъ", и даже въ спорахъ съ радикалами постоянно сбивался нечаянно на цитаты изъ разныхъ сектантскихъ "цветниковъ". Въ силу сектантовъ онъ глубоко верилъ; религiознымъ въ формальномъ смысле слова онъ не былъ и тогда,но однако имелъ {Курсивъ мой.}. "Богъ - это правда, любовь, справедливость, и я въ этомъ смысле съ чистою совестью говорю о Боге, въ котораго верю". Онъ уверялъ, что все основатели великихъ религiй, Христосъ даже, именно въ этомъ смысле понимали Бога. Но все-таки, спрашивали его, что такое справедливость, любовь и т. д.? Есть ли это нечто личное, некоторое существо, или отвлеченный принципъ? Не помнимъ, чтобы Александръ Дмитрiевичъ давалъ на это вполне решительный ответъ. У него была какая-то идея (смутная для постороннихъ, потому что онъ мало говорилъ объ этомъ, а можетъ быть смутная и для него самого), что " {Курсивъ мой.} (стр. 164).
Психологическая религiозность Михайлова, очевидно, переходила въ религiозность сознательную, идейную: онъ уже не только бралъ идеи и идеалъ соцiализма какъ догму (это - стойкiй признакъ психологической религiозности у соцiалиста), но къ этой догме присоединялъ, если не положительное верованiе, то, по крайней мере, чаянiе высшей, сверхчувственной санкцiи. То же самое, по всей вероятности, было и у многихъ другихъ, въ комъ привычки критической мысли и религiозный индифферентизмъ или скептицизмъ не пустили глубокихъ корней. Не все еще воспоминанiя опубликованы, не все признанiя, какiя сейчасъ находятся въ нашемъ распоряженiи, раскрываютъ интимную, душевную сторону идей и стремленiй деятелей того времени. Но по разнымъ намекамъ и симптомамъ мы можемъ установить несомненную религiозность (въ психологическомъ смысле) душевныхъ основанiй ихъ идей, ихъ этики и самой деятельности. Что касается этой последней, то въ ней религiозная подкладка сказывалась постольку, поскольку эта деятельность удалялась отъ типа политической въ собственномъ смысле и сбивалась на сектантство. У Михайлова это выступаетъ весьма отчетливо. Стоитъ только прочитать его "Завещанiе" ("Былое", 1906, февр., стр. 173--174), где виденъ не только искусный "конспираторъ" того времени, но и деятель, для котораго "кружокъ" или "партiя" есть родъ секты, родъ "религiознаго союза", где каждый участникъ обретаетъ покой совести и душевный миръ... Прочтемъ последнiй пунктъ "Завещанiя" и заключительныя строки: "Завещаю вамъ, братья, заботиться о нравственной удовлетворенности каждаго члена организацiи. Это сохранитъ между вами миръ и любовь; это сделаетъ каждаго изъ васъ счастливымъ, сделаетъ навсегда памятными дни, проведенные въ вашемъ обществе. - Затемъ целую васъ всехъ, дорогiе братья, милыя сестры, целую всехъ по одному и крепко, крепко прижимаю къ груди, которая полна желанiемъ, страстью, воодушевляющими и васъ..." (стр. 174).
2.
"Быломъ" (авг. 1906 г.), находимъ следующую характеристику "революцiонеровъ" конца 60-хъ и начала 70-хъ годовъ: "... это были действительно революцiонеры, въ томъ смысле, что желали радикальнаго - соцiальнаго и политическаго - переворота на началахъ соцiализма. Но въ то же время въ своихъ средствахъ это были мирнейшiе изъ мирныхъ людей. Они слишкомъ ненавидели насилiе, чтобы не отворачиваться отъ него, даже для достиженiя своихъ целей. Они слишкомъ верили въ силу истины для того, чтобы считать нужнымъ насилiе. Тогда казалось, что стоитъ только сказать людямъ: "братья, любите другъ друга!", стоитъ только открыть имъ все сокровища науки,-- и зданiе грабежа и насилiя рухнетъ само собою, быть можетъ, даже не задавивши ни одного человека. Для молодежи того времени единственно реальными понятiями были любовь, самоотверженiе, нравственное возрожденiе,-- это мы понимали, потому что все это мы сами пережили. Но "бунтъ, кровь, революцiя" - все это были звуки. Мы слыхали, что безъ того нельзя обойтись, но совершенно не понимали, что это такое въ действительности. Наша "кровь" не сопровождалась страданiями, нашъ "бунтъ" былъ строенъ и безобиденъ, наша "революцiя" была более нравственнымъ перерожденiемъ, чемъ кровавой перетасовкой" (стр. 119).
"мирнымъ реформаторомъ" Отрицанiе бунтовъ и кровавой революцiи возможно и безъ того, что мы называемъ психологическою религiозностью. А, съ другой стороны, исторiя знаетъ достаточно примеровъ воинствующей религiозности. Не разъ религiозныя секты и даже целые народы, движимые религiознымъ чувствомъ, выступали въ защиту своихъ верованiй или для ихъ распространенiя съ оружiемъ въ рукахъ {Отрицанiе насилiя, если только это не простой расчетъ (въ виду убежденiя въ его, т. -е. насилiя, нецелесообразности), а вытекаетъ изъ глубины натуры человека, есть только частное выраженiе духа гуманности и терпимости. А этотъ духъ, какъ красноречиво свидетельствуетъ вся исторiя человечества, отнюдь не часто встречается у натуръ религiознаго пошиба; оне становятся гуманными большею частью лишь тогда, когда проникнуты воздействiями, идущими отъ умственной культуры, отъ науки, философiи, искусства. - Что касается спецiально терпимости, то ею человечество обязано всего более успехамъ религiознаго индифферентизма.}. Но при всемъ томъ вышеуказанное "мирное настроенiе" нашихъ соцiалистовъ начала 70-хъ годовъ должно быть признано однимъ изъ яркихъ выраженiй ихъ психологической религiозности; они религiозно веровали въ идеалъ соцiализма, какъ въ своего рода "откровенiе", и приписывали почти чудесную силу исповеданiю этой "веры", пропаганде соцiализма. Кроме того, нельзя не видеть здесь отпечатка той религiозности, которою характеризовалось первоначальное христiанство, религiозности евангельской, выдвигавшей идею не насилiя, а самопожертвованiя. Не все, быть можетъ, но очень многiе изъ техъ, которые "ходили въ народъ", увлекались - одни сознательно, другiе безсознательно - идеаломъ евангельскаго служенiя ближнему, отреченiя отъ всехъ благъ земныхъ, отъ личнаго счастья. Когда такъ называемый "процессъ 50-ти" (1877) обнаружилъ деятельность молодыхъ барышень, которыя самоотверженно несли народу "благую весть" соцiализма,-- мотивы изъ Евангелiя, параллели къ нагорной проповеди невольно приходили на умъ. Этимъ барышнямъ предстояло въ жизни счастье и довольство, въ числе ихъ были лица съ большими средствами, все оне были образованы, хорошо воспитаны, все они имели не только внешнiя, но и внутреннiя, нравственныя права на видное положенiе въ обществе, на жизнь истинно-счастливую и прекрасную. Но оне предпочли ей жизнь святую, счастье оне променяли на подвигъ и принесли себя въ жертву высокому идеалу, который. казался имъ только новымъ выраженiемъ все того же евангельскаго идеала. И вотъ какъ отголосокъ евангельскихъ мотивовъ прозвучалъ въ стихотворенiи Софiи Бардиной, одной изъ "50-ты":
Мы были тамъ... Его распяли,
А мы стояли въ стороне
И осторожно все молчали,
Храня души своей на дне.
Его враги у насъ спросили:
"И въ васъ, должно быть, тотъ же духъ,--
"Ведь вы Его друзьями были..."
А вдалеке пропелъ петухъ...
Намъ было слышно: умирая,
Онъ умеръ, ихъ благословляя,
Но... онъ простилъ ли и друзьямъ?..
"соцiальнаго переворота", напоминавшiя веру первыхъ христiанъ въ близость второго пришествiя Христа и водворенiя царства Божiя на земле. Кто помнитъ то время, тотъ знаетъ, какъ распространены были эти упованiя въ широкихъ кругахъ революцiонно настроенной молодежи,-- эти надежды, свидетельствующiя объ устойчивости догматическихъ и мифологическихъ привычекъ мысли. Эти привычки, воспитанныя веками, вообще гораздо прочнее, чемъ это принято думать, и часто остаются нетронутыми подъ налетомъ "научныхъ", словъ и формулъ. Нередко наблюдается какъ бы раздвоенiе ума: въ области естествознанiя человекъ уже усвоилъ не только слова и формулы, но и привычки научной мысли, между темъ какъ въ его воззренiяхъ на все соцiальное и историческое, въ его способе мыслить эти явленiя, съ большею или меньшею ясностью сказывается закоренелая вера въ произволъ и чудеса...
Изъ всей совокупности сгруппированныхъ здесь чертъ явствуетъ, что соцiалистическое движенiе того времени не могло вылиться въ форму политической партiи въ собственномъ смысле и поневоле должно было стать "сектантскимъ". "Программа" сбивалась на какой-то "символъ веры", на "божество", которому поклонялись, было представлено не то соцiалистическимъ идеаломъ, не то русскимъ мужикомъ, не то своеобразнымъ слiянiемъ ихъ въ одинъ фантомъ, въ какой-то призракъ идеальнаго русскаго народа, призваннаго изумить мiръ скорымъ осуществленiемъ великой мечты утопистовъ...
3.
"Хожденiе въ народъ" въ 70-хъ годахъ можно разсматривать какъ своего рода экспериментъ, аналогичный темъ, о которыхъ разсказывалъ Гл. Успенскiй въ очеркахъ "Непорванныя связи" и "Овца безъ стада". - Различiе, на которое мы указали выше (см. гл. VII), сводилось къ тому, что въ одномъ случае было "опрощенiе" безъ утопiи и безъ религiозно-психологической основы, въ другомъ оно характеризовалось и темъ, и другимъ. Въ обоихъ случаяхъ была произведена, такъ сказать, очная ставка между передовой интеллигенцiей и народомъ. И въ обоихъ же случаяхъ народъ сказалъ: "не суйся!" - Мы видели, съ какою горечью говоритъ объ этомъ Гл. Успенскiй въ IV-й главе очерковъ "Крестьянинъ и крестьянскiй трудъ". Не менее горькое чувство должны были вынести изъ "очной ставки" и утописты. Въ своихъ позднейшихъ воспоминанiяхъ одна изъ выдающихся деятельницъ эпохи "хожденiя въ народъ", О. С. Любатовичъ, говоритъ о своихъ товарищахъ, что они "искали высшей нравственной санкцiи" правъ человека "въ народе", но не нашли ея "въ реальномъ русскомъ человеке, въ " ("Былое", 1906, май, стр. 215--216).
Этотъ горькiй упрекъ по адресу "реальнаго русскаго человека", подъ которымъ разумеется именно мужикъ", имеетъ свои психологическiя оправданiя, но вполне справедливымъ называть его нельзя. "Скопище, именуемое на родомъ", не виновато, что его такъ долго и такъ неосновательно идеализировали, что въ деятельности, имеющей целью его благо, руководились совершенно фантастическимъ представленiемъ о народе.
Экспериментъ, въ силу известныхъ обстоятельствъ, могъ быть только начатъ. Если бы онъ продлился дольше, то, по всей вероятности, "въ скопище, именуемомъ народомъ", обнаружились бы группы, способныя воспрiять идеи утопическаго соцiализма, какъ это наблюдается въ чистонародныхъ сектахъ. Образовалась бы смешанная "народно-интеллигентская" секта, въ роде позднейшихъ "толстовскихъ". Вспомнимъ, что стремленiе "сесть на землю", жить трудами рукъ своихъ и образовать родъ идеальной земледельческой общины было далеко не чуждо некоторымъ кружкамъ того времени; одинъ изъ нихъ, и при томъ очень влiятельный, именно кружокъ "чайковцевъ", съ этою целью переселился въ Америку, где и пытался осуществить свою мечту, но попытка была неудачна. Вспомнимъ, и то, что въ этомъ же кружке психологическая религiозность его деятелей уже прямо переходила въ родъ новаго религiозно-этическаго вероученiя, где заметно, выделялась идея "непротивленiя злу насилiемъ", которую проповедывалъ некто Маликовъ, предупредившiй въ этомъ отношенiи проповедь Толстого. - Съ другой стороны, такiя лица изъ народной среды, какъ Сютаевъ, оказавшiй (въ 80-хъ годахъ) большое влiянiе на Л. Н. Толстого, не замедлили бы появиться въ кружкахъ деятелей эпохи "хожденiя въ народъ",-- и произошло бы слiянiе психологической религiозности этихъ последнихъ съ сектантскою религiозностью выходцевъ изъ народа.
Но не трудно видеть, что въ эти формы соцiалистическое движенiе той эпохи могло бы вылиться только частично. Главное историческое русло движенiя шло не въ этомъ" направленiи. Сила вещей властно влекла революцiонно настроенную интеллигенцiю въ сторону не сектантскаго, а политическаго движенiя, въ которомъ психологическая религiозность деятелей, какъ это всегда и везде бывало, должна была перейти въ другое, психологически родственное ей, явленiе - въ политическiй революцiонный фанатизмъ. "Религiозная" (въ вышеуказанномъ смысле) основа этого фанатизма съ редкою отчетливостью выступаетъ въ воспоминанiяхъ О. С. Любатовичъ. Вотъ одно изъ наиболее яркихъ местъ, где авторъ, обращаясь къ памяти умершаго на чужбине сподвижника, говоритъ: "Въ вопросахъ веры ты былъ теоретически скептикомъ, но вера безсознательно жила въ твоей душе, управляла твоимъ чувствомъ и жизнью. Не свое "я" поместилъ ты на алтарь низверженнаго божества, какъ это делаютъ истинные скептики и неверующiе, а человечество въ его высшемъ идеальнейшемъ представленiи; этому божеству, этой мечте ты принесъ въ жертву всего себя, все свои силы, всю свою жизнь..." ("Былое", 1906, май, стр. 209--210).
передовой части общества. Съ этой целью и сгруппировали мы вышеприведенныя свидетельства: они даютъ намъ надежныя указанiя для характеристики даннаго момента въ исторiи нашего общественнаго развитiя. При ихъ помощи мы можемъ, между прочимъ, отметить различiе между тою полосою въ нашемъ развитiи, которая въ художественной литературе представлена грандiозною фигурою Базарова и обыкновенно обозначается терминомъ "нигилизмъ 60-хъ годовъ", и тою полосою, которою ознаменовались 70-е годы. На место односторонняго увлеченiя естественными науками явился живой интересъ къ вопросамъ соцiальнымъ, экономическимъ, историческимъ,-- въ особенности къ исторiи народныхъ движенiй, раскола и сектъ. Индифферентизмъ и скептицизмъ въ религiи, чемъ такъ ярко отличалось "писаревское" направленiе, заметно пошли на убыль. Относясь равнодушно къ религiозной- догматике, къ офицiальной религiи, новые деятели обнаруживали несомненный интересъ къ Евангелiю, къ христiанской этике, къ личности Христа. - Въ противоположность свойственному людямъ базаровскаго типа свободному, чуждому всякой "религiозности", отношенiю къ идеямъ, они проявляли яркую, повышенную психологическую религiозность какъ въ своемъ личномъ самочувствiи, такъ и въ способе воспрiятiя идей, во всехъ отношенiяхъ другъ къ другу и къ делу, которому они служили. Типъ передового, мыслящаго человека изменился довольно резко. Эта перемена отмечена между прочимъ въ следующемъ месте воспоминанiй О. С. Любатовичъ, где интересно отметить и отношенiе автора къ недавно еще господствовавшему "базаровскому" или "писаревскому" направленiю: описывая одну сходку или беседу, О. С. Любатовичъ говоритъ, что въ "наряде", въ "жестахъ", въ "сдержанныхъ речахъ" новыхъ людей не было той "шаблонной распущенности и резкости", "которую привыкли у насъ называть нигилизмомъ, царившимъ, правда, въ студенческихъ кружкахъ 60-хъ годовъ, но совершенно исчезнувшимъ въ 70-хъ, по крайней мере въ крупныхъ центрахъ... Столь же мало было въ нихъ общаго съ типомъ Базарова... Нетъ, не дети и не братья Базарова сошлись здесь на беседу, не братья того Базарова, который презиралъ народъ уже со студенческой скамьи, потому что привыкъ трезво смотреть на него еще съ колыбели,-- нетъ, а скорее дети Кирсановыхъ, выросшiя въ атмосфере мечтательнаго идеализма, дети Кирсановыхъ, получившiя, впрочемъ, откуда то притокъ свежей молодой крови, быть можетъ, крови какой-нибудь Фенички {Курсивъ мой.}..." ("Былое", 1906, май, 215).
Это свидетельство лица, въ данномъ вопросе очень авторитетнаго, представляетъ высокiй интересъ. Оно приводитъ насъ къ следующимъ соображенiямъ. Въ самомъ деле, несмотря на преобладанiе "разночиннаго" элемента, въ среде "людей 70-хъ годовъ" видную роль играли "дети Кирсановыхъ", т. -е. лица дворянскаго происхожденiя, дети богатыхъ и средней руки помещиковъ, унаследовавшiя идеалистическую складку своихъ отцовъ и дедовъ, "людей 40-хъ годовъ", и сохранившiя, такъ сказать, традицiи благородныхъ чувствъ и безкорыстнаго увлеченiя идеей - въ ущербъ своимъ личнымъ и классовымъ интересамъ. Самый "культъ народа" у "людей 70-хъ годовъ" былъ не только отраженiемъ народнической идеализацiи мужика, столь ярко выраженной въ литературе 60-хъ - 70-хъ гг., но также и продолженiемъ того народолюбiя съ примесью идей европейскаго соцiализма, въ томъ числе и утопическаго, которое было однимъ изъ видныхъ элементовъ идеологiи передовыхъ людей 40-хъ годовъ или, точнее, известной ихъ фракцiи. Новое поколенiе 70-хъ годовъ по духу, по психологiи своихъ идей и настроенiй, по своей этике стояло значительно ближе къ Герцену, Огареву, Бакунину, чемъ къ Писареву и Базарову. Многiе изъ принадлежавшихъ къ этому поколенiю, хотя и прошли черезъ писаревское отрицанiе и сохраняли некоторые следы последняго, но воспитались не на Писареве и литературе его школы, а на Добролюбове и Чернышевскомъ, и ужъ это одно должно было заметно повлiять на ихъ душевный складъ - въ смысле далеко не благопрiятномъ традицiи, восходящей къ "нигилизму" 60-хъ годовъ. Таково же было и влiянiе Михайловскаго и Лаврова, въ чьихъ сочиненiяхъ молодежь 70-хъ годовъ не могла почерпнуть ничего "нигилистическаго", ни отрицанiя "эстетики", ни глумленiя надъ метафизической философiей и филологическими науками, ни примеровъ диллетантскаго отношенiя къ вопросамъ мысли и жизни. Михайловскiй и Лавровъ относились къ метафизике отрицательно, но чтили ея великихъ представителей. Лавровъ въ молодости самъ прошелъ черезъ гегелiанство, Михайловскiй высоко ценилъ Шопенгауэра и чуть ли не первый у насъ (и при томъ именно въ 70-хъ годахъ, въ столь популярныхъ тогда "Запискахъ профана") обратилъ вниманiе читающей публики на этого мыслителя. Популярной философiей въ 70-хъ годахъ былъ у насъ позитивизмъ, истолкованiе котораго въ трудахъ Лаврова, Михайловскаго и другихъ содействовало вообще пробужденiю философскихъ интересовъ. Въ этомъ направленiи не малое влiянiе оказалъ и Лесевичъ, статьи и книги котораго знакомили читающую публику со всеми новейшими успехами и выводами какъ французскаго позитивизма, такъ и германской критической философiи.
"разсудочности", какими въ большей или меньшей мере характеризовалась интеллигенцiя эпохи реформъ. Добрая доля ошибокъ Писарева и крайностей Базарова сводятся, какъ къ своему источнику, именно къ излишней "разсудочности", къ исключительному господству "трезвой" мысли надъ чувствомъ, къ безоглядному отрицанiю того натуральнаго, психологическаго "романтизма", который составляетъ немаловажную принадлежность души человеческой. Отрицанiе "эстетики" было однимъ изъ выраженiй этихъ рацiоналистическихъ наклонностей мысли. - Соответственныя черты, только въ иной форме и постановке, проявлялись и у многихъ другихъ представителей эпохи, не принадлежавшихъ къ "базаровскому" типу и не разделявшихъ воззренiй Писарева. Такъ, Н. Г. Чернышевскiй, по складу ума, по своимъ умственнымъ вкусамъ (если можно такъ выразиться), былъ, несомненно, рацiоналистъ. Эту складку мысли, съ обычною проницательностью, подметилъ въ немъ В. Г. Короленко, когда, уже въ 80-хъ годахъ, по возвращенiи Чернышевскаго изъ Сибири, онъ познакомился и беседовалъ съ знаменитымъ писателемъ: "Онъ остался попрежнему крайнимъ рацiоналистомъ по прiемамъ мысли, экономистомъ по ея основанiямъ... Вера въ силу устроительнаго разума, по Канту. Вся исторiя есть не что иное, какъ смена разныхъ силлогизмовъ, смена, происходящая по системе Гегеля... Далее: главный матерiалъ, надъ которымъ оперируетъ разумъ, творящiй соцiальныя формы,-- эгоистическiе и прежде всего матерiальные интересы. Сделать подсчетъ этихъ интересовъ, поставить наибольшее благо наибольшаго числа людей въ качестве цели, показать эту таблицу съ ея противоположными итогами громаднымъ массамъ, которыя теперь, по неуменiю разсчитать, допускаютъ существованiе неестественной соцiальной арифметики,-- остальное уже можно легко предсказать и предвидеть. - Таковы были, по-моему, взгляды, такова, по-моему, была вера {"Воспоминанiя о Чернышевскомъ" В. Г. Короленко. ("Русск. Бог.", 1904, ноябрь, стр. 63, второй отделъ книги).}..." - В. Г. Короленко говоритъ далее, что съ годами эта вера "утратилась" у Чернышевскаго, но, "основные философскiе взгляды остались". Поколенiе 70-хъ годовъ, воспрiявъ эти самые "взгляды", какъ и веру, отъ людей 60-хъ гг., въ особенности отъ того же Чернышевскаго, пришло, после искуса народнической пропаганды, къ другимъ итогамъ,-- оно убедилось въ томъ, что жизнь гораздо мудреннее, чемъ это казалось мыслителю-рацiоналисту. "Вместе съ народнической литературой наше поколенiе изучало народъ, которому приходилось показывать соцiальную арифметику; оно изучало его также практически, целымъ опытомъ народническо-пропагандистскаго движенiя. И мы были поражены сложностью, противоречiями, неожиданностями, которыя при этомъ встретились {Тамъ же, стр. 64.}..." - Жизнь нещадно разбивала иллюзiи, но "разочарованiя", испытанныя поколенiемъ 70-хъ годове, имели, по выраженiю В. Г. Короленка, то "особое свойство", что сама жизнь и исцеляла ихъ": на месте разрушеннаго "незаметно зарождалась въ душе возможность новыхъ воззренiй {Тамъ же. Курсивъ мой.}". Я бы сказалъ, что "возможность новыхъ воззренiй" люди 70-хъ годовъ принесли сами, въ своей душе, и что безъ всякихъ опытовъ и разочарованiй они недолго удержались бы на упрощенной, рацiоналистичёской точке зренiя. Сложности жизни отвечала сложность ихъ душевной организацiи, ихъ прирожденная чуткость къ иррацiональнымъ силамъ жизни. Въ этомъ смысле можно сказать, что поколенiе 70-хъ годовъ относится къ поколенiю 60-хъ приблизительно такъ, какъ люди 40-хъ годовъ къ людямъ 20-хъ. Говоря о рацiонализме, объ упрощенномъ мiросозерцанiи Чернышевскаго, Короленко, въ противовесъ ему, вспоминаетъ Гл. И. Успенскаго, какъ типичнаго представителя людей 70-хъ годовъ: "Вся литературная бiографiя Успенскаго, все, за что мы его такъ любимъ, весь захватывающiй интересъ его деятельности, художественной и публицистической, объясняется этой исторiей интеллигентной чуткой души" {Тамъ же. Курсивъ мой.}. - И тутъ же В. Г. Короленко, по личнымъ воспоминанiямъ, показываетъ, какъ Чернышевскiй не понималъ Успенскаго...
Противопоставляя, въ вышеуказанномъ отношенiи, людей 70-хъ годовъ людямъ 60-хъ, я отнюдь не хочу сказать этимъ, что последнiе были натурами более поверхностными и менее сложными, чемъ первые. Дело идетъ не столько о психологiи ума. Подъ рацiоналистическими прiемами и "вкусами" мысли, подъ суховатою разсудочностью, подъ упрощеннымъ мiросозерцанiемъ, не считающимся съ сложностью, съ иррацiональностью жизни, можетъ скрываться натура сложная, глубокая и чуткая, какою и былъ, напр., тотъ же Чернышевскiй. Отличительная особенность рацiоналистическихъ умовъ состоитъ только въ томъ, что сложность и глубина натуры человека не отпечатлеваются въ должной мере на работе ума, на прiемахъ мысли, на мiросозерцанiи. И если судить о такомъ человеке исключительно по его мненiямъ, взглядамъ, сочиненiямъ, не зная его жизни, то легко впасть въ ошибку и составить себе самое ложное представленiе о немъ.
"разсудочные" умы оказываются въ высокой степени полезными и нужными, когда Для постановки и решенiя очередныхъ задачъ мысли, идеологiи и самой жизни упрощенное мiросозерцанiе, не считающееся съ иррацiональностью и сложностью вещей, предпочтительнее всякаго другого, более сложнаго и глубокаго. Такова была у насъ эпоха конца 50-хъ и начала 60-хъ годовъ,-- эпоха реформъ и практическихъ задачъ жизни и мысли, которыя, волей-неволей, приходилось упрощать, а не осложнять. Это упрощенiе, съ его кажущейся правильностью, съ его фиктивною доказательностью, съ обманчивою "прозрачною ясностью" (выраженiе Короленка) его результатовъ, было одною изъ техъ "ошибокъ", которыя властно требуются духомъ времени. И думается, что намъ вскоре предстоитъ пережить такую же эпоху; она властно потребуетъ упрощенiя задачъ жизни и мысли,-- и опять явится спросъ не только на разсудительность, но и на разсудочность...
Наши 70-е годы не принадлежали къ числу такихъ эпохъ, и психологическая реакцiя противъ рацiонализма 60-хъ гг. не замедлила обнаружиться съ самаго начала,-- реакцiя невольная, безсознательная, явившаяся какъ выраженiе "спроса" на большую глубину и разносторонность мысли, какъ симптомъ пробужденiя новыхъ интересовъ и запросовъ сознанiя. Эта "реакцiя" сказалась въ первыхъ же статьяхъ Михайловскаго. В. Г. Короленко вспоминаетъ: "Вместо схемъ чисто-экономическихъ, литературное направленiе, главнымъ представителемъ котораго является H. К. Михайловскiй, раскрыло передъ нами целую перспективу законовъ и параллелей бiологическаго характера, а игре экономическихъ интересовъ отводилось подчиненное место. Все это лишало прежнюю постановку вопросовъ ея " {Тамъ же. Курсивъ мой.}.
И повторилось то, что у насъ уже произошло однажды - въ 30-хъ годахъ: на смену поколенiю "съ упрощеннымъ мiросозерцанiемъ" явилось поколенiе требовавшее не упрощенiя, а осложненiя, не боявшееся запутанности и противоречiй и обнаруживавшее признаки психологическаго сентиментализма и романтизма. Та психологическая религiозность, о которой была речь выше, явилась какъ одно изъ крайнихъ и яркихъ выраженiй этого новаго настроенiя, роднящагося съ настроенiями, некогда пережитыми молодымъ поколенiемъ 30-хъ годовъ.
4.
Лопатинъ, Цакни и другiе. Это были типичные "семидесятники". Великiй художникъ съ изумленiемъ отмечалъ въ нихъ черты, напоминавшiя ему людей 40-хъ годовъ, и ему пришлось наглядно убедиться въ томъ, какъ неполно и неверно изобразилъ онъ "новь" 70-хъ гг. въ своей "Нови" (1877 г.).
"Этюдахъ о творчестве И. С. Тургенева" я посвятилъ героямъ "Нови" особую главу. Здесь, въ дополненiе къ тому, что изложено тамъ, я скажу только несколько словъ.
Кроме Марiанны, героини повести, ни одно изъ лицъ, выведенныхъ въ ней, не можетъ считаться типичнымъ для даннаго времени и данной среды. Неждановы, Маркеловы, Остродумовы, Машурины могли, разумеется, встречаться въ массе молодежи, затронутой веянiями времени, но они не являются представителями его духа,-- въ нихъ мы не находимъ характерной складки умовъ и натуръ, выдвинувшихся тогда на первый планъ. Даже такая мелочь, какъ то, что Неждановъ пишетъ стихи тайно, стыдясь этого занятiя, представляется анахронизмомъ, отголоскомъ "базаровщины". Поэтическiя стремленiя въ 70-хъ годахъ вовсе не были въ загоне. Выше я привелъ стихотворенiе С. Бардиной. Можно указать еще на раннюю поэтическую деятельность Н. А. Морозова. Поколенiе 70-хъ годовъ выдвинуло целый рядъ писателей-художниковъ,-- изъ нихъ достаточно здесь указать на славныя имена В. Г. Короленка и П. Ф. Якубовича (Мельшина).
Главный герой "Нови", Соломинъ, представляетъ высокiй интересъ, какъ русскiй нацiональный и народный типъ, какъ умъ и характеръ, но для данной эпохи и среды онъ не типиченъ. Соломинъ - не утопистъ, въ немъ нетъ психологической религiозности, его "программа" слишкомъ "благоразумна" и умеренна; онъ - "постепеновецъ", а такое направленiе не пользовалось тогда популярностью. Соломины, какъ и другiе, могли быть, но они молчали и оставались въ тени - какъ разъ въ противоположность тому, что говоритъ повесть Тургенева, где Соломинъ выдвинутъ на первый планъ и выставленъ настоящимъ "героемъ своего времени". Марiанны той эпохи не увлекались такими, какъ Соломинъ, и не шли за ними...
-----
Къ числу симптомовъ времени, указывавшихъ на перемену настроенiя, на появленiе новыхъ умственныхъ интересовъ и вкусовъ, нужно отнести, между прочимъ, и успехъ Достоевскаго въ 70-хъ годахъ, очень усилившiйся къ концу десятилетiя.
"Бедные люди"), потомъ прерванная осужденiемъ по такъ называемому "делу Петрашевскаго" и ссылкою на каторгу, возобновилась въ самомъ конце 50-хъ годовъ и достигла своего расцвета въ 60-хъ, когда Достоевскiй создалъ свои лучшiя произведенiя ("Преступленiе и наказанiе", "Идiотъ" и др.). Но только въ 70-хъ ему удалось "ударить по сердцамъ съ неведомою силой".