Овсянико-Куликовский Д. Н.: Женские типы в произведениях Тургенева (старая орфография)

ТУРГЕНЕВЪ и ТОЛСТОЙ. 

Перехожу къ разбору женскихъ типовъ Тургенева.

Здесь мы вступаемъ въ ту область Тургеневскаго творчества, где его объективный генiй обнаружился во всей своей мощи.

Прежде всего возникаетъ вопросъ: въ какомъ смысле можетъ быть названо объективнымъ или субъективнымъ творчество художника, направленное на воспроизведенiе женскихъ натуръ?

Напомню читателю, что я называю субъективнымъ не только того художника, который рисуетъ прямо съ себя, но и того, который воспроизводитъ натуры, родственныя своей, характеры, представляющiе много общаго съ его собственнымъ характеромъ, типы своей среды, своего круга. Таковъ именно, какъ увидимъ далее, Толстой. И вотъ ежели художникъ воспроизводитъ въ своемъ созданiи натуру своей матери, сестры, кузины,-- все образы, съ которыми у него, въ силу наследственности и одинаковаго соцiальнаго положенiя, есть много общаго, и если это именно и будутъ его шедевры, то я назову его субъективнымъ, не взирая на ту долю объективности, какою долженъ обладать всякiй художникъ - мужчина, изображающiй женскую натуру.

Обращаясь къ лучшимъ женскимъ типамъ Тургенева, мы прежде всего видимъ, что въ нихъ воспроизведены такiя женскiя натуры, умы, характеры, для созданiя которыхъ художникъ не могъ найти отправныхъ точекъ въ пределахъ своей субъективной сферы,-- ни въ себе самомъ, ни въ женщинахъ своей семьи, круга, среды.

въ "Дворянскомъ Гнезде" или Елена въ "Накануне". Онъ встречалъ въ действительности только намеки на возможность такихъ женскихъ натуръ, можетъ быть, отдельные, редкiе образчики ихъ, которые, конечно, онъ не могъ изучить хотя-бы приблизительно такъ, какъ изучилъ Толстой оригиналы Китти, Наташи и др. И вотъ на основанiи такихъ ничтожныхъ данныхъ действительности создаются идеальные женскiе образы, въ которыхъ нетъ и тени чего-либо деланнаго, сочиненнаго,-- образы, выступающiе въ воображенiи читателя, какъ живые и, не взирая на то, что соответствующiя имъ явленiя въ самой действительности суть исключенiя, а не правило,-- открывающiе какую-то глубокую и несомненную правду. Вотъ это и есть настоящее - объективное - творчество. Это - верхи творчества, до которыхъ едва ли могутъ подняться художники субъективнаго типа.

Чтобы составить себе понятiе о силе этого творческаго дара, необходимо обозреть важнейшiе женскiе образы, созданные Тургеневымъ. Мы сделаемъ это обозренiе по известному плану - разделивъ ихъ на две большiя группы. Въ первую группу войдутъ образы, которые мы назовемъ относительно-рацiональными, во вторую те, которые мы определимъ какъ иррацiональные. Смыслъ этихъ терминовъ будетъ выясненъ ниже. Образы, входящiе въ составъ первой группы, распадаются на несколько разрядовъ или типовъ. Мы разсмотримъ эти типы въ порядке убывающей пошлости или низменности и возрастающей положительной содержательности женской души. Съ этой точки зренiя, въ первый разрядъ войдутъ фигуры комичныя, воспроизводящiя пошлыя или вообще отрицательныя стороны женской натуры. Останавливаться на ихъ анализе я не буду и только напомню читателю некоторые образчики этого рода: княгиня Засекина ("Первая Любовь"), старая княжна Х-ая въ "Отцахъ и Детяхъ", Кукшина тамъ-же, Суханчикова въ "Дыме", фигуры захолустныхъ дамъ и барышень въ "Двухъ Прiятеляхъ" и т. д.

Второй разрядъ составятъ образы также отрицательные, но не пошлые и не комичные. Наиболее видной представительницею этого разряда является г-жа Полозова въ "Вешнихъ водахъ". Въ ней нетъ ничего "идеальнаго", это натура низменная, грубая, чувственная, но это - женщина не заурядная. Она - исключенiе, а не правило. Ея происхожденiе, воспитанiе, умъ, характеръ, самые ея пороки - все это не заурядно, не шаблонно, все это резко выделяетъ ее изъ ряда обыкновенныхъ женщинъ, изъ женской толпы. И вотъ, несмотря на такую исключительность, она все-таки типична. дворянскимъ), но отнюдь не въ этомъ состоитъ ея типичность, какъ художественнаго образа. Въ Полозовой дано обобщенiе известныхъ сторонъ женской натуры вообще, безъ различiя нацiональностей, сословiй, положенiи и т. д., сторонъ, скрытыхъ, подавленныхъ или стушеванныхъ у многихъ, у большинства, если хотите, но темъ не менее существующихъ и въ иныхъ женщинахъ - всехъ временети народовъ - выступающихъ зато съ особливой рельефностью. Какiя же это стороны? Женскую натуру - въ томъ ея укладе, который мы назвали относительно-рацiональнымъ,-- удобнее всего определять не an sich, а въ ея отношенiяхъ къ мужчине. Имея въ виду этотъ критерiй, мы определимъ типъ Полозовой такъ: хищный-уравновешенный.

Стремленiе "сокрушать сердца", порабощать, овладевать волею мужчины составляетъ коренное свойство женской природы, какъ выработалась она тысячелетiями. Если женщина обладаетъ соответственными внешними ресурсами, это стремленiе усугубляется. Кокетство - настоящiй инстинктъ. Но въ огромномъ большинстве случаевъ этотъ инстинктъ уже является въ форме переживанiя: онъ действуетъ почти безсознательно и не целесообразно. Большинство женщинъ кокетничаютъ безъ ясно-поставленной цели - завоевать такого-то мужчину. Это нечто въ роде искусства для искусства, невольнаго упражненiя врожденной способности. И - какъ все переживанiя и "игры" - это занятiе принадлежитъ къ числу не серьезныхъ и невинныхъ. Таково напр. кокетство Одинцовой ("Отцы и Дети"). Но не таково кокетство Полозовой: у этой оно вполне, целесообразно и систематически направлено на полное порабощенiе мужчины, оно прямо бьетъ на его паденiе. При всемъ томъ - оно не очень опасно: только такiя дряблыя натуры, какъ Санинъ, герой "Вешнихъ Водъ", становятся жертвою этой - уже не "игры",-- а настоящей женской хищности. Поставимъ на место Санина ну хотя-бы Аркадiя Кирсанова: онъ - по молодости и слабости человеческой - также увлекся бы Полозовой, но - только до грехопаденiя, после котораго несомненно последовало бы раскаянiе, отвращенiе, самобичеванiе и - возвращенiе къ Джемме. я ведь онъ не принадлежитъ къ числу сильныхъ характеровъ.

Гораздо опаснее другая - и высшая - разновидность хищной женщины, представленная Ириною въ "Дыме".

Въ "Дыме" противопоставлены одна другой две женскiя натуры - Ирина и Татьяна,-- какъ въ "Вешнихъ Водахъ" противопоставлены Полозова и Джемма. Между Полозовой и Ириной есть кое-что общее, еще больше - между Татьяной и Джеммой.

Общее между Ириной и Полозовой - это то, что обе принадлежать къ одному и тому же разряду - хищныхъ. Но оне относятся не къ одной и той-же, а къ двумъ разновидностямъ этого типа, вследствiе чего, кроме общихъ чертъ сходства или сродства, у нихъ усматриваются существенныя черты различiя, такъ что оне никоимъ образомъ не могли бы заменить одна другую, какъ это могли-бы сделать Татьяна и Джемма. Можно легко представить себе въ "Вешнихъ Водахъ" Татьяну (изъ "Дыма") вместо итальянки Джеммы, а Джемму сделать невестою Литвинова. Но поставить вместо Ирины Полозову уже нельзя: Литвиновъ не воспылалъ бы къ ней такой страстью, какъ къ Ирине, и не бросилъ бы изъ-за нея свою невесту. Такой "экспериментъ" наглядно показываетъ намъ разницу между этими двумя разновидностями одного и того же - хищнаго - женскаго типа.

Полозова - натура чувственная и холодная, Ирина - страстная и не чувственная. Это различiе темпераментовъ соединяется у нихъ съ другимъ, более важнымъ, более глубокимъ различiемъ: Полозова - душа уравновешенная, спокойная; она вполне довольна собою и своей жизнью; решенiе личной задачи, которое она нашла, представляется ей наилучнiимъ, и полный миръ, полное самоудовлетворенiе, какого никогда не знала и не узнаетъ Ирина, господствуетъ въ ея душе. Полозова - счастливая и спокойная, Ирина - несчастная и мятущаяся.

Типъ Ирины мы определимъ такъ: хищный - неуравновешенный.

Ирина - неуравновешенная потому, что въ ея душе заключено коренное противоречiе элементовъ, ее образующихъ: одни изъ этихъ элементовъ ставятъ Ирину выше среды, въ которой она живетъ, а другiе, напротивъ, связываютъ ее со средою узами столь крепкими, что она даже не можетъ и представить себе существованiя въ другой среде. Такой внутреннiй разладъ свойственъ многимъ, напр. темъ, которые въ своемъ отечестве или родномъ городе чувствуютъ себя прескверно и въ то же время ни въ какомъ другомъ месте жить не могутъ. Тутъ действуютъ между прочимъ унаследованные инстинкты. Связь Ирины съ великосветскимъ обществомъ - въ ея крови, а также въ своего рода "категорическомъ императиве" ея красоты, которая требуетъ широкой и блестящей арены, где она могла бы себя показать въ настоящемъ свете и действовать. Блескъ, роскошь, пышность, интриги, влiянiе, победы - все это для Ирины первая необходимость, какъ воздухъ. Вне этой атмосферы она зачахнетъ, затоскуетъ, и никакая любовь, никакое счастье не въ состоянiи заполнить этого пробела.

Внутреннiй разладъ Ирины придаетъ ея личности своеобразную прелесть, делаетъ ее "интересной", обаятельной. Этимъ ореоломъ, когда нужно, она отлично умеетъ пользоваться для целей своей женской хищности: на такую именно удочку и поймался, во второй разъ, Литвиновъ {Гл XIII.}.

Что Ирина принадлежитъ къ числу хищныхъ, это представляется мне несомненнымъ. Правда, если мы будемъ судить о ней исключительно по ея любви къ Литвинову (въ Москве), то принуждены будемъ отказаться отъ такого приговора. Зато во второмъ ея романе съ Литвиновымъ присущая ей хищность выступаетъ съ полной отчетливостью. Но эта хищность смягчена въ ней двумя чертами: во-первыхъ, она сама увлекается, сама въ известной мере страдаетъ и даже способна на некоторыя жертвы; во-вторыхъ, она, но выраженiю Потугина, "горда, какъ бесъ" и эта "гордость иногда мешаетъ ей лгать" {Гл. XIV.}. Для большой хищности нужно много лукавства и много лжи. Въ общемъ, въ лице Ирины Тургеневъ далъ намъ превосходный образчикъ великосветской женщины - умной, гордой, страстной, наделенной большими душевными силами, которыя однакоже подточены какой-то роковою порчей,-- львицы "озлобленной" и страдающей, а главное - сумевшей уберечься отъ всесильной заразы пошлости.

Но, сама не зараженная, она однако терпитъ эту пошлость, мирится съ нею и даже не можетъ обойтись безъ нея. Подымаясь ступенью выше въ направленiи убывающей пошлости и, скажемъ, также и хищности, мы встречаемъ одну изъ интереснейшихъ женскихъ личностей Тургенева - Анну Сергеевну Одинцову, героиню "Отцовъ и Детей".

Если Ирине пошлое не претитъ, то у Одинцовой, напротивъ, одна изъ характерныхъ чертъ это именно - отвращенiе къ пошлому {"Одно пошлое ее отталкивало...", "Отцы и Дети", гл. XV.}. Одинцова никогда не могла-бы выйти замужъ за пошляка или за сквернаго человека и терпеть его возле себя, какъ это делаетъ Ирина (не говоря уже о Полозовой). Подобно Ирине, она вышла замужъ по разсчету, но ея мужъ, Одинцовъ, далеко не былъ человекъ пошлый (хотя-бы уже потому, что это былъ "чудакъ и ипохондрикъ", да къ тому-же человекъ хорошiй и неглупый). Но и того она "едва выносила". Второй ея мужъ и подавно не являетъ ничего пошлаго: это человекъ, повидимому, далеко не заурядный {Гл. XXVIIІ.}. Живетъ Одинцова отшельницею, въ стороне отъ общества, и ее даже и представить себе нельзя вращающеюся въ "свете", все равно - провинцiальномъ или столичномъ, ведущею какiя-нибудь сложныя интриги, сталкивающеюся съ людьми, которые ей непрiятны, вообще въ положенiи и роли Ирины она немыслима. Это обусловливается, кроме отвращенiя къ пошлому, еще и другими чертами натуры Одинцовой, именно ея спокойствiемъ, душевной уравновешенностью, холодностью и известнымъ эгоизмомъ. На иной взглядъ, пожалуй, эти черты низведутъ ее съ пьедестала и заставятъ предпочесть ей страстную и грешную Ирину. Это ужъ будетъ дело субъективнаго взгляда и личнаго вкуса. Но насъ интересуютъ здесь эти женщины не сами по себе, какъ оне есть, съ ихъ сильными и слабыми сторонами, а въ качестве образовъ, открывающихъ намъ ту или другую стадiю въ развитiи женственности, въ процессе облагороженiя и возвышенiя женской натуры. Съ этой, объективной, точки зренiя я и утверждаю, что стадiя, представленная Одинцовой, выше той, которая дана въ Ирине, Критерiемъ служитъ мне въ этомъ дiагнозе принципъ убывающей пошлости и хищности. Ирина мирится съ пошлостью, Одинцова отъ нея бежитъ. Ирина - хищница, у Одинцовой хищность уже выродилась въ безвредную игру скучающей барыни (Сравни "Письма", No 81), и съ этой стороны героиня "Отцовъ и Детей" представляетъ собою переходную ступень къ следующей стадiи въ развитiи женской натуры.

На этой стадiи мы находимъ положительные хорошей женщины, которой жизнь, деятельность и любовь служатъ источникомъ радости, счастья, света, добра. Лучшими представительницами этого типа являются Татьяна въ "Дыме" и въ "Вешнихъ водахъ". Сюда-же мы отнесемъ напр. Александру Павловну въ "Рудине", Феничку "Отцахъ и Детяхъ" и нек. др. На этой ступени уже нетъ даже и того перерожденнаго хищничества, которое въ форме кокетства отъ скуки такъ свойственно прекрасному полу. О пошлости тутъ нетъ и помину, а эгоизмъ является въ своихъ высшихъ формахъ, напр. въ виде семейнаго и материнскаго. Женщины этого типа способны на самоотверженные подвигу напр. у постели больного ребенка, вообще въ сфере семейной. Это героини будней. Въ процессе все большаго облагороженiя и возвышенiя женской личности оне играютъ важную роль, и лучшiя изъ нихъ Являютъ собою уже осуществленный въ действительности идеалъ женственности, дальше котораго, по мненiю многихъ, женщина не пойдетъ и не должна стремиться. Но мы сейчасъ увидимъ, что среди женщинъ того-же положительнаго типа вполне возможны такiя, у которыхъ къ его основнымъ чертамъ присоединяются еще некоторыя другiя черты, увеличивающiя, такъ сказать, удельный весъ женщины, преобразующiя ея душу въ особую и очень значительную силу, способную действовать и проявляться, какъ это свойственно силе, а потому и влекущую въ сторону какого-то высшаго развитiя. Вотъ именно эту разновидность "положительнаго" типа мы и выделимъ въ особую рубрику, которую назовемъ хотя-бы такъ:

Это - те, которыхъ такъ любилъ и умелъ рисовать Тургеневъ. Ихъ-то собственно и разумеютъ подъ именемъ "тургеневскихъ женщинъ".

Первое, что бросается въ глаза въ этихъ образахъ, что самимъ художникомъ подчеркнуто и выставлено на видъ, это, во-первыхъ, большая сила характера, почти мужского, способность къ иницiативе и борьбе съ препятствiями, и, во-вторыхъ, напряженная работа мысли и чувства. Лучшими представительницами этого типа являются Наталья въ "Рудине" и Елена "Накануне".

Эти образы такъ хорошо знакомы читателю, что я считаю излишнимъ распространяться о нихъ. Я ограничусь указанiемъ лишь на те особенности этихъ женщинъ, въ силу которыхъ я нахожу необходимымъ выделить ихъ въ особую рубрику, но самую-то эту рубрику разсматриваю, какъ разновидность предыдущаго типа.

Черты, на которыя я только-что указанъ (сила характера и напряженная работа ума и чувства) могутъ быть свойственны и другимъ женскимъ типамъ. Для пониманiя разсматриваемыхъ натуръ необходимо уловить самое содержанiе ихъ душевной деятельности, определить, какiя именно мысли и чувства наполняютъ ихъ душу, куда и на что направлена сила ихъ характера. Сравнивая съ этой точки зренiя Наталью ("Рудинъ") и еще лучше Елену "Накануне") съ лучшими представительницами предыдущей рубрики, напр. съ Татьяной ("Дымъ"), мы сразу же видимъ, что, такъ сказать, дiапазонъ душевныхъ стремленiй у первыхъ гораздо шире, чемъ у Татьяны. Оне большаго хотятъ отъ жизни, ихъ мысль дальше хватаетъ, ихъ чувство, если не глубже, то шире. Женщины этого типа мечтаютъ не объ одномъ семейномъ счастье,-- оне лелеютъ мысль о служенiи идее, жаждутъ более широкой деятельности, иногда возвышаются до настоящаго подвига. Тутъ читатель, вероятно, спроситъ: почему-же я не вспомнилъ здесь о Марiанне, которую именно въ этомъ смысле я охарактеризовалъ въ предыдущей главе? Отвечая на этотъ вопросъ, я и выясню окончательно мою мысль.

Только-что я сказалъ, что разсматриваемый типъ (Наталья, Елена) есть какъ-бы разновидность предыдущаго (Татьяна, Джемма),-- вотъ этого-то и нельзя сказать о Марiанне. вопросъ личной задачи и любви. Личная задача у женщинъ, какъ Татьяна и Джемма, ставится такъ: любовь, счастье, семьята-же самая, къ той-же формуле сводящаяся, но только съ одной прибавкой или осложненiемъ: оне мечтаютъ и стремятся, осуществляя свое личное счастье, "делать благое дело среди царюющаго зла". Эта прибавка затрудняетъ решенiе задачи, но нисколько не изменяетъ психологической сущности дела. Центръ тяжести душевныхъ стремленiй у нихъ все тотъ-же - Разница только въ техъ требованiяхъ. какiя предъявляются любимому человеку. Татьяне или Джемме нуженъ просто хорошiй человекъ, который-бы ихъ любилъ горячо и беззаветно; Наталье и Елене нуженъ "герой". Елена нашла своего героя въ лице Инсарова. Наталье не посчастливилось найти своего; но если-бы ея романъ съ Рудинымъ разыгрался где-нибудь въ Париже въ виду баррикадъ, она пошла-бы за нимъ на эти баррикады, какъ Елена ушла за Инсаровымъ въ Болгарiю. Мы воздадимъ всяческую справедливость имъ, назовемъ ихъ героинями, даже, если хотите, служительницами идеи,-- а все-таки полюбопытствуемъ узнать: почему-же Елена, эта чуткая, сострадательная, чистая душа, готовая на самоотверженный подвигъ, съ такимъ легкимъ сердцемъ ушла въ Болгарiю, въ то время, когда Россiя была накануне реформъ, когда общество пробуждалось къ живой деятельности, и такъ нужны были у насъ хорошiе, идейные люди? Потому, конечно, что она влюбилась въ Инсарова, что это была любовь всепоглощающая, любовь - страсть, любовь - гипнозъ. Почему, далее, после смерти Инсарова она не вернулась въ Россiю? Опять-таки потому, что гипнозъ продолжался, и она уже потеряла способность мыслить и чувствовать нормально и могла только продолжать любить и делать то, что любилъ и делалъ ея покойный гипнотизеръ. Въ этой любви нетъ уже и тени какого-либо хищничества, натуральнаго или перерожденнаго, это любовь высшая, святая, безсмертная,-- ну а все-таки она эгоистична, и Елена - въ развитiи женственности - не выходитъ изъ пределовъ той стадiи, где надъ женскою натурою все еще тяготеетъ власть любви.

Марiанна. Въ ея жизни, въ ея душевной исторiи любовь не играетъ такой капитальной роли. Маленькiй романъ съ Неждановымъ былъ лишь темъ скоропреходящимъ влюбленiемъ, которое такъ свойственно молодости. Ея любовь къ Соломину - более прочная, но это опять-таки не всепоглощающая страсть, не гипнозъ; это - любовь разсудительная, спокойная, можно сказать, деловая. Бракъ съ Соломинымъ - въ своемъ роде бракъ но убежденiю, по "разсчету", но только, конечно, не матерiальнаго порядка, а нравственнаго: съ нимъ, Соломинымъ, ей легче и удобнее будетъ делать то дело, которому она хочетъ посвятить свою жизнь. Итакъ, у Марiанны на первомъ плане ея собственныя идеи, стремленiя, дело, а любовь - на второмъ. Любовь играетъ роль подчиненную и ничуть не служитъ движущимъ мотивомъ, не определяетъ собою дальнейшей деятельности и участи Марiанны. Въ Марiанне, мы впервые встречаемъ женщину, освободившуюся отъ власти любви и действующую, движущуюся, чувствующую, мыслящую - какъ человекъ свободный, который хочетъ и можетъ жить полной жизнью, а не одной "жизнью сердца", въ чемъ иные полагаютъ все призванiе женщины. Быть можетъ, скажутъ, что Марiанна - натура холодная, неспособная къ сильнымъ сердечнымъ увлеченiямъ - въ роде Одинцовой. Но это будетъ очевидная неправда: Марiанна - душа и страстная, и увлекающаяся, и въ высокой степени женственная. Но только эта женственность не переходитъ у нея въ любовный гипнозъ, ея страстность направлена въ другую сторону, а не на "избранника сердца".

власти любви. Это путь отъ внутренняго, душевнаго рабства къ внутренней, душевной свободе. Просмотримъ бегло, съ этой точки зренiя, весь рядъ.

Въ Полозовой человеческая личность совершенно подавлена и искажена властью женскихъ страстей низшаго сорта, и грубый личный эгоизмъ является главнымъ двигателемъ.

Въ Ирине она уже освободилась отъ этого гнета, но все-таки остается порабощенною другими страстями, вытекающими изъ ложнаго и односторонняго развитiя женственности. Личный эгоизмъ, но более утонченный, все еще остается главнымъ движущимъ мотивомъ стремленiй.

Въ мы впервые видимъ относительное освобожденiе ума, чувства и воли отъ гнета односторонне-развитой женственности. И ея несомненный эгоизмъ уже на перепутьи отъ чисто-личнаго къ семейному. Одинцова образуетъ переходную ступень къ положительному женскому типу - деятельницы и героини будней.

Въ представительницахъ этого типа, Татьяне, Джемме и др., личность человеческая уже достигла высокой степени внутренней свободы и повинуется не голосу страстей,, а тому, что называется призванiемъ женщины, и сама женственность служитъ ей не средствомъ для достиженiя целей лично-эгоистическихъ, а могущественнымъ орудiемъ для осуществленiя призванiя женщины въ семье и обществе.

Елене и Наталье, указываетъ намъ на дальнейшее расширенiе женской личности, на ея развитiе въ направленiи широкой человечности, такъ что ея женскiй эгоизмъ, оставаясь по существу все темъ-же не личнымъ эгоизмомъ Татьяны и др., принимаетъ такую постановку - какъ будто онъ уже не эгоизмъ, а альтруизмъ.

Въ Марiанне, наконецъ, осуществляется полное освобожденiе женской личности даже и отъ этого эгоизма. Въ героине "Нови" важенъ не самый фактъ, что она идетъ на "подвигъ", а психологiя этого факта. Елена, фанатически любя избранника сердца, во имя этой любви и силою ея идетъ на подвигъ, перенося на него весь фанатизмъ своей любви. Марiанна-же идетъ на самоотверженное дело - безъ всякой фанатической любви къ определенному человеку, идетъ не какъ влюбленная женщина, а какъ человекъ свободный, да и въ свои отношенiя къ идее вноситъ не слепой фанатизмъ, а ясный, трезвый умъ и большую внутреннюю свободу.

Въ Марiанне женщина возвысилась до

Какъ ни разнообразны эти женскiе типы, но въ нихъ есть одна общая черта, позволяющая соединить ихъ въ одну группу. Это именно ихъ относительная ясность, удобопонятность, рацiональность. Внутреннiй мiръ этихъ женщинъ, какъ-бы онъ ни былъ многосложенъ, всегда находитъ себе точное выраженiе въ ихъ жизни, во всехъ внешнихъ проявленiяхъ ихъ души, и наблюдатель по этимъ проявленiямъ легко составитъ себе ясное и верное понятiе о ней. Это натуры, въ которыхъ чувствуется присутствiе внутренней логики, психологической последовательности. Даже когда оне находятся подъ властью душевнаго процесса, по существу нелогичнаго, иррацiональнаго, напримеръ, страсти, то и тогда общая рацiональность ихъ природы обнаруживается въ томъ, что этотъ процессъ развивается и действуетъ въ согласiи съ остальными элементами ихъ души. Напримеръ, страсть Елены къ Инсарову, какъ всякая страсть, слепа и неразумна, но возникла она, если можно такъ выразиться, вполне разумно, логически-последовательно: Елена полюбила Инсарова потому, что онъ удовлетворялъ всемъ требованiямъ ея ума и сердца,-- она нашла въ немъ воплощенiе своего идеала. И мы отлично понимаемъ, почему именно она полюбила Инсарова, а не Шубина или Берсенева. Или, напримеръ, пристрастiе Ирины къ великосветской жизни есть влеченiе слепое, стихiйное и - какъ таковое - оно иррацiонально. Но, противореча некоторымъ сторонамъ ея натуры, оно находится въ полной гармонiи съ другими и, благодаря этой гармонiи, внутреннiй мiръ Ирины, при всей своей неуравновешенности, представляется въ достаточной мере цельнымъ и последовательнымъ. Наблюдатель отметитъ его противоречiя, но не станетъ втупикъ передъ ними и не назоветъ Ирину натурой загадочной.

Въ начале этой главы я упомянулъ о томъ, что все эти женскiе образы (въ противоположность другимъ, о которыхъ будетъ речь ниже), могутъ быть определены какъ Нетъ такого человека на свете, который былъ-бы рацiоналенъ вполне, безусловно. Въ душе человеческой, рядомъ съ процессами рацiональными, действуютъ процессы иррацiональные. Последнiе мы найдемъ и въ сфере мысли, и въ области чувства. Такъ, напр., иррацiональны многiе безсознательные процессы мысли, нередко - деятельность воображенiя, всегда - страстныя чувства, острые афекты. Иррацiональность психическаго явленiя состоитъ въ томъ, что оно не регулируется нормами сознательнаго логическаго мышленiя. Если эти явленiя не становятся въ явное противоречiе съ рацiональной сферой духа, если ихъ деятельность не прiобретаетъ чрезмернаго развитiя, то личность въ ея целомъ представляется относительно-рацiональной,-- и нужна известная наблюдательность и сила психологическаго анализа, чтобы открыть въ ней действiе факторовъ иррацiональныхъ. Такъ, более подробный анализъ могъ-бы обнаружить присутствiе чертъ иррацiональности въ техъ женскихъ типахъ, которые мы разсмотрели. Но мы не будемъ производить такого анализа надъ типами Полозовой, Ирины и т. д. до Марiанны, потому что для изученiя иррацiональнаго въ женской природе мы находимъ у Тургенева другой, лучшiй матерiалъ. Этой стороне женщины Тургеневъ посвятилъ значительную долю своего творчества и далъ намъ целую серiю типовъ, въ которыхъ изумительно воспроизведено все темное, странное, нелогичное, непоследовательное, внутренно-противоречивое въ женской психiи, а также - развитiе въ женской душе одной всепоглощающей страсти или одного начала, по существу иррацiональнаго.

Изъ числа этихъ образовъ (ихъ можно назвать загадочными) мы разсмотримъ съ некоторой обстоятельностью только важнейшiе, именно те, которые представляются наиболее типичными для известныхъ видовъ иррацiональности женской природы.

и въ ихъ душе нетъ той психологической последовательности, той внутренней логики, которая всегда сказывается въ натурахъ относительно-рацiональныхъ. Этотъ видъ иррацiональности превосходно изображенъ въ одномъ изъ лучшихъ художественныхъ созданiй Тургенева - въ Зинаиде, героине "Первой любви".

Есть другiя натуры, въ которыхъ глухая работа слепыхъ силъ души подавлена до поры, до времени властью ея разумной силы. Стоитъ только этой власти поколебаться,-- и стихiйное, неразумное, нелогичное въ душе пробуждается и обнаруживается съ особливой яркостью. Это представлено въ Вере, героине "Фауста".

въ полной последовательности, въ совершенной согласованности элементовъ: эта внутренняя гармонiя, какую трудно встретить даже въ наиболее рацiональныхъ натурахъ, осуществляется силою одной властной идеи, одного всепоглощающаго чувства, при чемъ эта идея или это чувство, по самой природе своей, иррацiональны. Это можетъ быть любовь (Клара Миличъ), религiозная экзальтацiя, соединенная съ внушенiемъ (Софи въ "Странной Исторiи"), политическая или иная идея, фанатически действующая (Машурина въ "Нови") и т. д. Большею частью, если не всегда, это явленiя патологическiя, иногда настоящiе психозы, чаще - разныя переходныя формы отъ душевнаго здоровья къ психозу.

Особое и крайне редкое явленiе представляетъ собою тотъ укладъ души, въ которомъ такое господство известной мысли или чувства соединено не только съ полнымъ душевнымъ здоровьемъ, но и съ высшей душевной красотою. Заправляющая мысль не имеетъ здесь характера idée fixe; она не внушена извне; она не является началомъ, угнетающимъ душевную свободу. Она сама - не причина известныхъ душевныхъ движенiй, а следствiе, вытекающее изъ общаго характера души, въ которой преобладаютъ высшiя, идеальныя начала. Если такая душа проникнута глубокимъ религiознымъ чувствомъ, то господствующими въ ней стимулами, которые изъ нея-же и вытекаютъ, будутъ стремленiе къ мистическому, любовь къ Богу, культъ высшей чистоты и святости.

Лизе, героине "Дворянскаго Гнезда".

Обратимся-же къ анализу этихъ - загадочныхъ - женскихъ образовъ. Начнемъ съ