Матросы-простолюдины
Корабль как слепок русского мира. Справедливость и мудрость жизни в глазах писателя. Гончаров ставит цель погрузиться в морскую жизнь, освоить специфические морские термины и словечки: « Вы не совсем доверяйте, когда услышите от моряка слово канат. Канат – это цепь, на которую можно привязать полдюжины слонов – не сорвутся». Или: «Вы улыбаетесь при слове отваливать: в хорошем обществе оно не в ходу; но здесь у нас отваливай – фешенебельное слово». Гончаров-реалист стремится увидеть и показать интересное в ежедневном быту "Паллады", в простых людях. И начинает с описания корабля, который виделся писателю частичкой родины, отважно пересекающей океаны – «в этом спокойствии, уединении от целого мира, в тепле и сиянии фрегат принимает вид какой-то отдаленной степной русской деревни».
«Хлеб да соль», – сказал я. Один из матросов, из учтивости, чисто облизал свою деревянную ложку и подал мне». «Щи превкусные, с сильною приправой луку…» – итожит учтивый собеседник свои впечатления. Дворяне-офицеры, понятно, питаются иначе. Однажды, когда путешественник из-за качки не мог выйти из каюты, Фаддеев притащил ему в одной тарелке «курицу с рисом», «горячий паштет», «жареную баранину» «и все прикрыто вафлей». Казалось бы, вот повод поговорить о социальной несправедливости, угнетении. Но Гончаров в этом и видит справедливость, и залог стабильности, и покой – когда не каждому поровну, а каждому, что ему нужно. В самом деле, зачем простым морякам офицерские кушанья? У них свои вкусы и пристрастия: «Эти куски солонины и лук с вареною капустой – любимое матросами и полезное на море блюдо». Не забудем, что русскому человеку важно количество – наесться, так «до отвалу». И на корабле этот идеал простого человека исполняется: «…То от одной, то от другой группы опрометью бежал матрос, с пустой чашкой, к братскому котлу, и возвращался осторожно, неся полную до краев чашку».
. Матрос Фаддеев специально приставлен к сухопутному путешественнику для услуг. Фаддеев – наиболее полно очерченная личность, в данном случае лучше сказать, «натура». «Я изучил его недели в три, – рассказывает Гончаров, – он меня, я думаю, в три дня. Сметливость и «себе на уме» были не последними его достоинствами, которые прикрывались у него наружною неуклюжестью костромитянина и субординациею матроса». И в этом портрете сквозит восхищение опытностью, мастеровитостью привычного к трудам простолюдина: «Доска ли нейдет – мигом унесет ее, отпилит лишнее, и уж там, как она ни упрямься, а он втиснет ее в свое место». В поведении простого матроса нет и тени рабской покорности. Бывалый морской волк от чистого сердца заботится о неопытном барине, ворует для него сберегаемую на корабле пресную воду. «Достал, – говорил он радостно каждый раз, вбегая с кувшином в каюту, – на вот, ваше высокоблагородие, мойся скорее, чтоб не достали да не спросили, где взял, а я пока достану тебе полотенце рожу вытереть!» Литератор на протяжении путешествия записывал меткие словечки Фаддеева. Так, заметив в Лондоне, на страже у дворца шотландских гвардейцев, русский смеется: «Королева рассердилась: штанов не дала!» Каким-то непостижимым образом Фаддеев умудрялся находить общий язык с простыми людьми во всех портах мира.
– «у него было то же враждебное чувство к книгам, как у берегового моего слуги: оба они не любили предмета, за которым надо было ухаживать с особенным тщанием, а чуть неосторожно поступишь, так, того и гляди разорвешь». Младенческая наивность Фаддеева заставила наблюдателя воскликнуть: «Господи! <…> как тебе, должно быть занимательно и путешествовать, жить на свете, младенец с исполинскими кулаками!» Гончаров попытался пробудить в нем любопытство или хотя бы самолюбие: «“Воротишься домой, спросят, где был; что ты скажешь? <…> Откуда мы приехали сюда?” “Ну, где Россия?” “В Кронштадте” – проворно сказал он». Однако сметливый матрос быстро выучил урок, и по прибытии в Капштадт, попросился «в Африку». Фаддееву свойственно душевное чутье, непосредственное восхищение прекрасным: «…Воротясь на фрегат, я нашел у себя в каюте великолепный цветок: горный тюльпан, величиной с чайную чашку, с розовыми листьями и темным, коричневым мхом внутри, на длинном стебле. «“Где ты взял?” – спросил я. “В Африке, на горе достал”, – отвечал он» (Фаддеев).