Посещение Японии
Япония в ХIХ веке. Венцом путешествия было посещение неведомой и загадочной Японии. Сам писатель всю стоянку у этих берегов жил под впечатлением чуда. «В иную минуту казалось, что я ребенок, что няня рассказала мне чудную сказку о неслыханных людях. <…> Да где это я в самом деле?.. Что это за дом, что за комната: окна заклеены бумагой <…>, кругом золоченые ширмы с изображением аистов – эмблемой долголетия? Крышу поддерживает ряд <…> четырехугольных деревянных столбов; она без потолка <…>. Где же я?» Предыдущая русская экспедиция была отправлена императором Александром I. Во главе экспедиции был поставлен Николай Петрович Резанов (1764-1807). Да, да, тот самый, о котором создана известная рок-опера «Юнона» и «Авось». Но перед тем как Резанов на кораблях с этими названиями двинулся к берегам Калифорнии, где пленил сердце юной Кончиты де Арангуэлло, русская экспедиция направилась к берегам Японии. Так же на двух судах – «Надежда» и «Нева». «Нева» простояла у берегов Японии более полугода (1804-1805). К сожалению, «миссия Резанова в Японии не имела успеха. Японцы отказались от контактов с Россией, не приняли подарков, посланных русским царем, и дали понять, что и впредь они не будут пускать русские корабли в свои порты».
"Паллады" сразу почуяли, что к иноземцам здесь не расположены, что иностранцы внушают недоверие и страх. Простым японцам строго-настрого запрещено даже принимать подарки от пришельцев. «Один раз Эйноске (японец-переводчик) тихонько сказал, что наш матрос подарил одному японцу пустую бутылку. «Ну, так что ж?» <…> «Позвольте прислать ее назад, – убедительно просил Эйноске, – иначе худо будет: достанется тому, кто принял подарок». – «Да вы бросьте в воду». – «Нельзя мы привезем, а вы уж и бросьте, пожалуй, сами». «Какова система ограждения от контрабанды всякого рода! – восклицает наш путешественник, наглядевшись и наслушавшись о происшествиях подобного рода. – Какая бы, кажется, могла быть надежда на торговлю <…>, на просвещение, когда так глухо заперто здание и ключ потерян?»
– мы-то знаем,какой стала Япония в начале ХХI века. С истинно художнической прозорливостью Гончаров уверенно предсказывает, что система внешней изоляции падет очень скоро: «…Если падет их система, они быстро очеловечатся, и теперь сколько залогов на успех!» Писатель восхищается тем, «сколько у них (японцев) жизни кроется под этой апатией, сколько веселости, игривости! Куча способностей, дарований – все это видно в мелочах, в пустом разговоре, но видно также, что <…> все собственные силы жизни перекипели, перегорели и требуют новых, освежительных начал». Обновление начнется с молодежи: «Молодые сознают, что все свое перебродилось у них и требует освежения извне...» Об этом путешественник судит на основе долгого общения с уже упомянутым переводчиком Эйноске. Но есть надежда и на мудрость старшего поколения. Пообщавшись с одним из японских сановников, Кавадзи, путешественник убеждается, что «он был очень умен, а этого не уважать мудрено…». И добавляет: «Ум везде одинаков: у умных людей есть одни общие признаки, как и у всех дураков, несмотря на различие наций, одежд, языка, религий, даже взгляда на жизнь». Угадать это помогла мимика и жестикуляция собеседника. Писатель сосредоточивает внимание на том, как «на лбу, в меняющихся узорах легких морщин, заметно отражалось, как собирались в голове у него <…> понятия и как формировался из них общий смысл того, что ему говорили…». Так возникали представления о характерах каждого (!) из японских уполномоченных и переводчиков, явившихся на корабль.
«дикому» народу. Русские проявили уважение к обычаям и традициям другого народа. Комические сценки взаимного непонимания на обедах и приемах они вполне трезво объясняли лукавой спецификой гостеприимства (напоминающей, по замечанию путешественника, способы угощения лисою журавля). Однако описывая бесконечные утомительные церемонии, страх, медлительность и боязнь инициативы (о всякой мелочи «надо спросить у верховного совета, верховный совет спросит у сиогуна, а тот пошлет к микадо») – он неизменно оговаривается. Замкнутость, церемонность, кастовое высокомерие и подавление личности – все это признаки определенного этапа развития человечества. Его прошли все без исключения страны, и Россия то же. Так, писатель отмечает, что японская администрация руководствуется в своих действиях старинной мудростью «тише едешь…». И тут же добавляет: «Чуть ли эта поговорка не здесь родилась и перешла по соседству с востоком и к нам. <…> Но мы выросли, и поговорка осталась у нас в сказках».
Русские моряки предлагали сотрудничество на основе взаимовыгодной торговли. «Вон, например, у вас заметен недостаток в первых домашних потребностях: окна заклеены бумагой, – говорил адмирал <…>, – от этого в комнатах и темно, и холодно: вам привезут стекла, научат, как его делать. Это лучше бумаги и дешево стоит. У нас, – далее говорил он, <…> много рыбы. А соли нет; у вас есть соль: давайте нам ее, а мы вам же будем возить соленую рыбу, которая составляет главную пищу в Японии». Русские пытаются наладить контакт, европейцы готовы на все, в том числе «пойти, например, в японские порты, выйти без спросу на берег, и когда станут не пускать, начать драку. Потом самим же пожаловаться на оскорбление и начать войну. Или другим способом: привезти опиум и, когда станут принимать против этого строгие меры, тоже объявить войну».
«пастушескими» нравами своих простодушных дружелюбных жителей. С приходом развращенных европейцев от «золотого века» не осталось следа. Мало того: русские узнали, что «американцы, или люди Соединенных штатов, как их называют японцы, за два дня до нас ушли отсюда, оставив <…> бумагу, в которой уведомляют суда других наций, что они взяли эти острова под свое покровительство <…>, и потому просят других не распоряжаться». Этот акт беззастенчивого захвата мотивируется, конечно же, высокой целью: защитить несчастных жителей Ликейи «против ига японцев». Однако красивые фразы не обманули путешественника. С жестоким сарказмом замечает он: «Что это за сила растительности! Какое разнообразие почвы! <…> Эти благословенные острова. Как не взять их под покровительство?»