Главное слово романа. Обломовщина
Главное слово романа. Первая глава второй части рассказывает известную уже нам историю европейского воспитания Штольца. Вторая повествует о его настоящем: «Штольц ровесник Обломову: и ему уже за тридцать лет. Он служил, вышел в отставку…» Все этапы жизненного пути внешне похожи на Обломова и внутренне противоположны ему. Третья глава, описав круг, возвращает читателя к сцене встречи друзей со следующего момента, когда радостно встреченный Штольц произносит: «Здравствуй, Илья. Как я рад тебя видеть! Ну что, как поживаешь?»
Увидев, вслед за читателем, как «поживает» его друг, Штольц обращается с призывом, который звучит уже в его собственной душе: «“Надо же выйти из этого сна. Скорей, скорей!” – торопил Штольц». Старый друг с горечью напоминает ему о былых мечтах и намерениях Обломова. Оказывается, помимо «сна», в судьбе Обломова было пробуждение, бодрая и живая юность. В романе, таким образом, развертывается не одна, а две предыстории.
«слово найдено» для определения всего, что увидел и узнал читатель об Обломове. Как в «Обыкновенной истории», каждая сторона владеет частью истины. Потребность трудиться для Обломова непонятна:
– Когда-нибудь перестанешь же трудиться, – заметил Обломов... – Так из чего же <…> ты бьешься, если цель твоя не обеспечить себя навсегда и удалиться потом на покой, отдохнуть?
– Для самого труда, больше ни для чего. Труд – образ, содержание, стихия и цель жизни, по крайней мере моей.
Решающим аргументом в пользу Штольца, как ранее в пользу дядюшки, становится необходимость трудиться. А отрицательный пример перед глазами: «Вон ты (Обломов» Внутреннюю правоту Штольца подтверждают библейские реминисценции. Потрясенному Обломову это слово "обломовщина" «снилось ночью, написанное огнем на стенах, как Бальтазару на пиру». Вот что открывает нам «Книга пророка Даниила»: «Валтасар царь сделал большое пиршество <…>. В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала». Испугавшись, «закричал царь, чтоб привели обаятелей, Халдеев и гадателей». Пророки объяснили: «И ты,<…> Валтасар, не смирил сердца своего <…>, но вознесся против Господа небес…» Оказывается, Обломов совершает своего рода святотатство, дерзновенно отказываясь трудиться наравне с другими людьми. Библейский Валтасар поплатился за это жизнью. Вот как все серьезно!
Обломовщина для Штольца синоним лени. Этого своего врага герой видит везде и разоблачает под всеми личинами. Илья Ильич искренне полагает, что его идеал мало чем напоминает Обломовку: «И сам бы я прошлогодних бы газет не читал, в колымаге бы не ездил <...>, выучил бы повара в английском клубе…»
– Это не жизнь! – упрямо повторил Штольц.
– Что ж это, по-твоему?
– Это… (Штольц задумался и искал, как назвать эту жизнь.) Какая-то… обломовщина, – сказал он наконец.
«Удалиться на покой» – есть «деревенская обломовщина». В «почетном бездействии наслаждаться заслуженным отдыхом» на службе – та же обломовщина, только «городская».
Обломов уже не возражает. Он лишь пытается понять, в чем высшая цель неусыпных практических трудов друга: «Так зачем же жить?.. Для чего же мучиться весь век?» Он согласен, что обходиться без труда грешно. Но ради чего должен работать он, Обломов? «…Общезначимое приходит в противоречие с конкретной ситуацией, частным случаем, его характером. В <...> кульминационные моменты и возникает многозначное слово "обломовщина".
Слово "обломовщина" поистине многозначно или, вернее, многомерно. Штольц видит ее вокруг себя – в городе, в деревне. И знает, как ему кажется, рецепт. Стоит начать трудиться – и болезнь исчезнет. Обломову же, русскому человеку, важен итог, необходимо изначально знать перспективу будущих трудов. Кому они помогут? Кому принесут пользу? Что же предлагает Штольц? Он наслаждается трудом ради труда. Труд дает ему комфорт и уважение, как Петру Иванычу. Кроме того, работа дает гордое сознание, что ты не отсталый барин, а европейский джентльмен. «К какому же разряду общества причисляешь ты себя?», – спрашивает он у Обломова. На замечание последнего: «Джентльмен – такой же барин», – Штольц возражает категорически: «Джентльмен есть такой барин <…>, который сам надевает чулки и сам же снимает <…> сапоги». Но Обломов не хочет быть ни джентльменом, ни барином, – он хочет оставаться . Даже если для этого приходится запереться дома и порвать связи с миром. Обломщина в понимании Ильи Ильича превращается в философскую категорию, поиск высшего смысла бытия.
Конечно, и у Обломова есть свои планы и мечты. Однако русскому человеку гордость и «наполеоновские» честолюбивые проекты чужды. Ему присуще умение наслаждаться малым, не желая лишнего. Илья Ильич мечтает переехать в деревню, жениться. Добролюбов с иронией писал, что счастье Обломова заключается в «прогулках с кроткою, но дебелою женою и в созерцании того, как крестьяне работают». В его будущей идиллии, однако, наслаждение бездельем сочетается с наслаждением природой, музыкой. Услышав его блестящие пейзажные импровизации, Штольц в изумлении восклицает: «Да ты поэт, Илья». Его друг погружен в заботы, не видя высокой цели. Обломов не имеет сил достичь ее.
– она у него будет. И если Илью Ильича не прельщает труд сам по себе, быть может, он встанет с дивана ради любимой и осуществит свои надежды?