784. И. А. ГОНЧАРОВУ
7(19) апреля 1859. Спасское
7-го апреля 1859.
Не могу скрыть, любезнейший Иван Александрович, что берусь за перо на сей раз против обыкновения с меньшим удовольствием, чтобы отвечать Вам, потому что какое удовольствие писать человеку, который считает тебя присвоителем чужих мыслей (plagiaire), лгуном (Вы подозреваете, что в сюжете моей новой повести опять есть закорючка, что я Вам только хотел глаза отвесть) и болтуном (Вы полагаете, что я рассказал Анненкову наш разговор)1. Согласитесь, что, какова бы ни была моя "дипломатия", трудно улыбаться и любезничать, получая подобные пилюли. Согласитесь также, что за половину - что я говорю! - за десятую долю подобных упреков Вы бы прогневались окончательно. Но я - назовите это во мне чем хотите, слабостью или притворством - я только подумал: "Хорошего же он о тебе мнения" и только удивился тому, что Вы еще кое-что нашли во мне, что любить можно. И на том спасибо! Скажу без ложного смирения, что я совершенно согласен с тем, что говорил "учитель" о моем "Д<ворянском> г<незде>"2. Но что же прикажете мне делать? Не могу же я повторять "Записки охотника" ad infinitum! А бросить писать тоже не хочется. Остается сочинять такие повести, в которых, не претендуя ни на целость и крепость характеров, ни на глубокое и всестороннее проникновение в жизнь, я бы мог высказать, что мне приходит в голову. Будут прорехи, сшитые белыми нитками, и т. д. Как этому горю помочь? Кому нужен роман в эпическом значении этого слова, тому я не нужен; но я столько же думаю о создании романа, как о хождении на голове: что бы я ни писал, у меня выйдет ряд эскизов. Е sempre bene! Но ведь Вы и в этом сознании увидите дипломатию: думает же Толстой, что я и чихаю, и пью, и сплю - ради фразы. Берите меня, каков я есмь, или совсем не берите; но не требуйте, чтоб я переделался, а главное, (не считайте) меня таким Талейраном, что уу! А впрочем, довольно об этом. Вся эта возня ни к чему не ведет: все мы умрем и будем смердеть после смерти. Здесь у нас наступила весна, снег сошел почти весь, но как-то некрасиво, безжизненно. Дни сырые, холодные, серые, поля обнажились и желтеют мертвенной желтизной. В лесу, однако, трава уже пробивается. Дичи мало. Я надеюсь к 20-му числу здесь всё кончить; 24-го - я в Петербурге (29-го, Вы знаете, я выезжаю)3. Мы увидимся в Петербурге, а может быть, и за границей, хотя мне, вероятно, присоветуют другие воды, нежели Вам. Желаю, чтобы пребывание Ваше в Мариенбаде было так же благотворно во всех отношениях, как в 57-м году4. Поклонитесь от меня всем хорошим знакомым и милой Майковой5. Сегодня я узнал о смерти Бозио и очень пожалел о ней. Я видел ее в день ее последнего представления: она играла "Травиату"; не думала она тогда, разыгрывая умирающую, что ей скоро придется исполнить эту роль не в шутку. Прах, и тлен, и ложь - всё земное. До свиданья, несправедливый человек! Жму Вам руку.
Я и забыл главное: письмо к графу Кушелеву о переводе Соляникова; я завтра же напишу к нему6, хотя я - признаюсь - нисколько не надеюсь на этого Митрофанушку-мецената.
Примечания
Печатается по копии (ИРЛИ, архив А. Ф. Кони, ф. 134, оп. 8, No 76, л. 9), послужившей источником для первой публикации этого письма в "Русской старине" (1900, No 1, с. 18--19).
Подлинник неизвестен.
Стр. 36. плагиатор (франц.).
Стр. 36. до бесконечности!
Стр. 36. И отлично! (итал.).
1 Настоящее письмо является ответом на письмо И. А. Гончарова, известное в отрывке по публикации Л. Майкова и статье "Ссора между И. А. Гончаровым и И. С. Тургеневым" (Рус Ст, 1900, No 1, с. 13--17; см. также: Гончаров и Т, к том, что Тургенев сознательно основывал свои произведения - и "Дворянское гнездо", и в особенности "Накануне" - на планах и набросках задуманного Гончаровым романа "Обрыв", с которыми Тургенев был знаком (см.: "Необыкновенная история". Неизданная рукопись И. А. Гончарова // Сб РПБ, 1924, т. 2). После выхода в свет в феврале 1860 г. романа Тургенева "Накануне" Гончаров написал Тургеневу письмо, в котором указывал на заимствования. "Вслед за письмом,-- пишет Анненков,-- стали распространяться и расти в Петербурге слухи, что оба романа Тургенева суть не более как плагиат неизданной повести Ивана Александровича" (Анненков, "Произведения Тургенева и Гончарова как возникшие на одной и той же русской почве должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях, что оправдывает и извиняет обе стороны" (там же, с. 442),
2 Тургенев имеет в виду следующее место из письма Гончарова: "... вот мнение одного господина, на днях высказанное в одном обществе. Этот господин был под обаянием впечатления и между прочим сказал, что когда впечатление минует, в памяти остается мало; между лицами нет органической связи, многие из них лишние; не знаешь, зачем рассказывается история барыни (Варвары Павловны), потому что, очевидно, автора занимает не она, а картинки, силуэты, мелькающие очерки, исполненные жизни, а не сущность, не связь и не целость взятого круга жизни; но что гимн любви; сыгранный немцем, ночь в коляске и у кареты и ночная беседа двух приятелей - совершенство, и они-то придают весь интерес и держат под обаянием, но ведь они могли бы быть и не в такой большой рамке, а в очерке и действовали бы живее, не охлаждая промежутками <...> Сообщаю вам эту рецензию учителя (он - учитель) не потому, чтоб она была безусловная правда, а потому, что она хоть отчасти подтверждает мой взгляд на ваши произведения" (Гончаров и Т, с. 31).
3 29 апреля (11 мая) 1859 г. Тургенев выехал из Петербурга через Ковно в Берлин.
4 "В 1857 году я поехал за границу, в Мариенбад, и там взял курс вод и написал в течение семи недель почти все три последние тома "Обломова", кроме трех или четырех глав. (Первая часть была у меня написана прежде.)" (Сб РПБ,
5
6 Это письмо Тургенева к гр. Г. А. Кушелеву неизвестно.