1399. А. И. ГЕРЦЕНУ
23 октября (4 ноября) 1862. Париж
Париж.
4-го нояб. 1862.
Rue de Rivoli, 210.
Милый А<лександр> И<ванович>, твое краткое письмецо1 меня пространно порадовало - сказал бы автор "Мизераблей"2 - и я желаю тебе сообщить, что я прибыл сюда на днях и поселился на своей старой квартере. Я не думал, что ты сердишься на меня за мое несогласие на адресс, но за то, что я - хотя на некоторое время - помешал другим подписаться под него. Не могу также согласиться с тем, что ты говоришь о моих колебаниях, смятениях и объяснениях: мне помнится, я весьма решительно и безо всяких "консидеранов" изъявил мое неодобрение сообщенного мне продукта. Я мог ошибиться - но я очень ясно знал, какого я был мнения. Я вполне согласен с тобою, что я - не политическая натура3; но коли уж на то пошло, признаюсь, лучше быть неполитиком в моем роде, чем политиком в роде Огарева или Бакунина.
Что касается до твоего последнего письма в "Колоколе" - оно, как все прежние, умно, тонко, красиво - но без вывода и применения. Мне начинает сдаваться, что в столь часто повторяемой антитезе Запада, прекрасного снаружи и безобразного внутри - и Востока, безобразного снаружи и прекрасного внутри - лежит фальшь, которая потому еще держится даже в замечательных умах - что она, во-первых, не сложна и удобопонятна, а во-вторых - a l'air d'être très ingénieuse et neuve. Но уже на ней мне видятся белые нитки и истертые локти - и всё твое красноречие не спасет ее от зияющей могилы, где она будет лежать entres bonne compagnie вместе с философией Гегеля и Шеллинга, французской республикой, родовым бытом славян и - дерзну, прибавить - статьями великого социалиста Николая Платоновича4.
Тот самум, о котором ты говоришь, дует не на один Запад - он разливается и у нас,-- но ты, в течение почти четверти столетия (16 лет) отсутствуя из России, пересоздал ее в своей голове5. Горе, которое ты чувствуешь при мысли о ней, горько; - но, поверь, оно в сущности еще горше, чем ты предполагаешь - и я на этот счет - больше мизантроп, чем ты. Россия - не Венера Милос-ская в черном теле и в узах; это - такая же девица, как и старшие ее сестры - только что вот задница у ней пошире - и она уже <- - -> - и так же будет таскаться, как и те. Ну - рылом-то она в них не вышла, говоря языком Островского. Шопенгауера, брат, надо читать поприлежнее, Шопенгауера.
Твой Ив. Тургенев.
P. S. Ханыкова еще нет в Париже - я ему сообщу, что ты мне написал6. Боткин здесь - и благоговейно служит слабому желудку, глазам, носу, ляжкам и т. д.
Примечания
ЦГАЛИ, ф. 2197, оп. 1, No 110, л. 73--74.
Впервые опубликовано: Письма к Герцену,
Стр. 124. кажется очень замысловатой и новой (франц.).
Стр. 124. (франц.).
1 Письмо Герцена к Тургеневу от 1 ноября н. ст. 1862 г. (Герцен, т. 27, кн. 1, с. 261--262).
2 "Les Misérables" - "Отверженные" - роман В. Гюго, вышедший в 1862 г., т. е. бывший тогда новинкой. К творчеству Гюго Тургенев относился отрицательно и называл французского писателя "напыщенным ритором". Слова данного письма ("краткое письмецо" - "пространно порадовало") являются пародией на стиль Гюго с его пристрастием к антитезам. Об отношении Тургенева к Гюго см.: Алексеев М. П. Виктор Гюго и его русские знакомства // Лит Насл, т. 31-32, с. 868--879.
3 Тургенев отвечает на письмо Герцена от 1 ноября н. ст. 1862 г., в котором Герцен писал: "Итак, ты вообразил, что я рассердился за адрес. Во-первых - единственное дело адреса, которое может меня поссорить с тобой,-- это если ты мне не дашь адреса твоего дома. Политическим человеком я тебя никогда не считал и теперь не считаю <...> Напротив, то, что ты четыре раза писал объяснения, смягчения, кавзы атенуантные и консидераны <...> меня помирило бы с тобой и в самом деле, если б я в гневобесие взошел" (Герцен, "Кавзы атенуантные и консидераны" - пародийная русская передача французских судебных терминов "causes atténuantes" - "смягчающие обстоятельства" и "considérants" - "мотивировки решения".
4 Имеется в виду пятое письмо "Концов и начал" (Колокол, 1862, л. 148, 22 октября), где Герцен писал о безнравственности и развращенности, присущих умирающей, по его мнению, западноевропейской цивилизации. В России, наоборот, Герцен видел новый, молодой мир, с многообещающими задатками здорового развития. Наиболее четкое выражение взглядов Тургенева в его споре с Герценом см. в письме 1387. О "родовом быте славян" (намек на теорию К. Д. Кавелина) см. в этом же письме (No 1387, примеч. 9). Философские системы Шеллинга и Гегеля были в глазах Тургенева давно пройденным этапом, который предшествовал учениям Фейербаха и упоминаемого ниже Шопенгауэра. К политическим теориям Огарева Тургенев относился отрицательно, считая и их отжившими, как отжила республика 1848 г.
5 Заключая свои суждения о буржуазной Западной Европе, Герцен писал в пятом письме "Концов и начал": "Что за нравственный самум подул на образованный мир?.. Всё прогресс да прогресс, свободные учреждения, железные дороги, реформы, телеграфы?.. Много хорошего делается, много хорошего накапливается, а самум-то дует себе да дует какими-то memento mori... (напоминаниями о смерти. - лат.)" (Герцен, т. 16, с. 171).
6 "Если Ханыков в Париже - то скажи ему, что если он впредь приедет ко мне, то что я умоляю его оставить адрес свой <...> в том городе, где я живу" (Герцен, т. 27, кн. 1, с. 262).