Иван Тургенев: Тургенев И. С. - Виардо Полине, 4 (16) июня 1868 г.

Chère Madame Viardot, theuerste Freundinn, me voilà encore ici - contre mon attente - et je ne pars que ce soir. J'ai été retenu par ce diable d'Auerbach, qui doit me faire aujourd'hui lecture de son roman¹ (pas tout le roman, grands Dieux!) et me faire faire la connaissance d'un libraire d'ici qui a l'idée de publier une traduction complète de mes machines (en allemand)². Je n'ai pas eu un instant à moi pendant toute la journée d'hier: Pietsch m'a remarqué comme un bateau à vapeur. J'ai commencé par aller chez lui - il habite maintenant une très belle maison. Berlin est devenu du côté du Thiergarten un vaste assemblage de palais, les uns plus beaux et plus élégants que les autres - par centaines. C'est étourdissant. Toute la famille de Pietsch a poussé comme des asperges: son fils Paul a la tête de plus que moi. Mme Pietsch est plus étrange que jamais - et mon Micawber³ a passé du rose au noir dix fois dans l'espace de la journée. Puis nous sommes allés chez R. Begas qui vient de commencer une statue de jeune femme élevant au-dessus [de] sa tête un enfant avec lequel elle joue - c'est ravissant - un des plus délicieux torses féminins qu'il soit possible de voir. Begas a toujours sa tournure florentine - à la Donatello. Ensuite chez Auer-bach. Ce vieux juif m'a retenu très longtemps, m'a accablé de compliments (et sa femme et sa fille!) - il est faux comme un jeton, rusé, vain, tout cela noyé dans un flot de bonhomie souabe et des phrases sur l'art, etc. à la Gounod - vous savez ce que je veux dire... "Wir, Schriftsteller, haben in den Bleibergwerken der Leidenschaften zu arbeiten" - "dièse Chemie der menschlichen Seele", etc. Didie, comprends-tu cela? Moi, pas du tout. Ou bien cela ne vaut pas la peine d'être compris. Puis chez Julian Schmidt. Celui-là est un bon garèon - loyal et fort - avec une figure de hibou et une tête d'hydrocéphale. Sa femme est aussi une excellente personne. Longue causerie - très intéressante. J'avais écrit le matin une lettre à Graefe pour lui demander une consultation... Il m'avait donné un rendez-vous à 7 heures dans son palais - on ne vit ici que dans des palais... J'ai dû attendre deux heures et un quart et je n'ai été admis en son auguste présence qu'en passant, par faveur, sur le ventre de 50 autres personnes qui encombraient jusqu'à son jardin. Il a trouvé un affaiblissement "der Sehmuskeln", du reste, peu de chose, et m'a conseillé de faire des douches et de porter des lunettes d'une certaine faèon pour écrire et lire. Le bon Pietsch m'attendait à la porte et m'a entraîné - j'avoue que je dormais en marchant - dans un jardin public (le temps était délicieux) - où j'ai de nouveau retrouvé les Begas, Schmidt, Braun, un des chefs du parti national-libéral et patati et patata... A minuit, je tombais comme une masse dans mon lit et j'ai dormi jusqu'à 7 heures du matin comme un sac. Me voici frais et dispos - j'ai encore pas mal de choses à faire - je regrette seulement de ne vous avoir pas dit de m'écrire à tout hasarda l'hôtel de St. P(étersbourg): j'aurais eu une lettre de vous! Ce soir à 11 heures je roule - je vous enverrai un mot de Königsberg demain⁴ - j'achèverai cette lettre ou plutôt j'y ajouterai un autre feuillet avant de vous l'envoyer. - Je ne cesse à penser au cher Bade - et à toute la bien-aimée maison du Thiergarten...

Echappé pour un moment des griffes amicales de Pietsch, je me hâte de vous écrire. Auerbach m'a tenu trois grandes heures à me raconter son roman - je crois que cela peut être très beau; l'idée m'a plu, mais c'est l'exécution qui est tout et qui décidera. L'éditeur de mes machines voulait me publier à mes frais: je l'ai envoyé se promener. - Pietsch m'a mené chez Paul Meyerheim, peintre d'un grand talent (dans le genre de Knaus, mais avec beaucoup plus de vigueur et de vérité) - j'y ai vu de fort belles choses - (un troupeau de chèvres dans une forêt avec un vieux bonhomme de berger surtout). Je suis encore retourné chez Begas et mon impression a été confirmée. Tous "L'Ogre"⁵ et dans l'"Athenaeum" du 6 juin, il y a un article magnifique sur "Fumée"⁶. Ecrivez à Manuel de vous l'envoyer. J'ai voulu l'acheter au cabinet de lecture - on me l'a refusé... J'aurais dû, peut-être, le voler! Envoyez, s'il vous plaît - sous bande le No du 1-er avril de "La Revue des Deux Mondes" (avec "Yergounof") à l'adresse de Pietsch (Schöneberger Ufer, 34) pour remettre à Julian Schmidt. Vous le trouverez dans la bibliothèque d'en haut, à droite de la porte.

Je vous enverrai demain un petit mot de Königsberg - et vendredi matin une lettre partira de St. Pétersbourg.

Il me semble qu'il y a un siècle que je suis parti et je ne cesse de penser au retour. Portez-vous bien, allez à Munich⁷, amusez-vous et ne m'oubliez pas. Je vous embrasse tous und küsse 1 000 000 mal Ihre lieben Hände.

Дорогая госпожа Виардо, theuerste Freundinn {самый дорогой друг (нем.).}, против ожидания - я все еще здесь - и уеду только вечером. Меня задержал этот несносный Ауэрбах, который сегодня должен читать мне свой роман¹ (слава богу, не весь роман!) и хочет познакомить меня с одним здешним издателем, который намерен выпустить полное собрание моих сочинений (в немецком переводе)² превратился в огромное скопище дворцов -- их тут сотни - один изящнее и красивее другого. Это поразительно. Все семейство Пича выросло, словно спаржа: его сын Пауль уже на голову выше меня. Г-жа Пич ведет себя более странно, чем когда-либо - и мой Микобер³ раз десять на протяжении дня переходил от радостного настроения к самому мрачному. Потом мы пошли к Р. Бегасу, который только что начал статую молодой женщины, поднимающей над головой ребенка, е которым она играет,-- это восхитительно - один из очаровательнейших женских торсов, какие мне доводилось видеть. Бегас по-прежнему внешностью напоминает флорентийца в духе Донателло. Затем мы отправились к Ауэрбаху. Этот старый еврей продержал меня очень долго, осыпал комплиментами (и жена и дочка тоже!), он фальшив, хитер, тщеславен, но все это тонет у него в потоке швабского добродушия и фразах об искусстве и т. д. в духе Гуно - вы понимаете, что я хочу сказать... "Wir, Schriftsteller, haben in den Bleibergwerken der Leidenschaften zu arbeiten" - "diese Chemie der menschlichen Seele" {"Мы, писатели, должны трудиться на рудниках людских страстей" - "это химия человеческой души" (нем.).}. Диди, ты понимаешь это? Я вовсе нет, впрочем, этого и понимать-то не стоит, Потом мы поехали к Юлиану Шмидту. Этот малый - честный и сильный человек, с совиным лицом и головой гидроцефала. Жена его тоже добрейший человек. Долго болтали - было очень интересно. Утром написал Грефе, прося его о консультации... Он назначил мне встречу в 7 часов в своем дворце - они тут все живут во дворцах... Ждать пришлось два с четвертью часа, и я был допущен, в виде особой милости, через голову 50 других больных, заполнивших сад. Он нашел у меня расслабление Sehmuskeln {зрительного мускула (нем.).}, впрочем, не сильное, и посоветовал мне принимать душ и надевать особого рода очки при чтении и письме. Добрый Пич дожидался меня у дверей и повел меня - признаться, я засыпал на ходу - в один из городских садов (погода была чудесная), где я снова встретил Бегасов, Шмидта, Брауна, одного из вождей национал-либеральной партии и т. д. и т. п.... В полночь я без чувств повалился в постель и проспал мертвым сном до семи часов утра. Сейчас я бодр и весел - дел у меня еще много - жалею лишь, что не попросил вас на всякий случай написать мне в гостиницу "С. -Петербург": теперь я бы уже получил письмо от вас! Сегодня вечером в 11 часов качу дальше -- завтра пошлю вам весточку из Кенигсберга⁴ - прежде чем послать это письмо, окончу его, или, вернее, прибавлю к нему еще страничку. Не перестаю думать о милом Бадене и всех обитателях дорогого моему сердцу домика в Тиргартене...

Вырвавшись на мгновение из дружеских когтей Пича, спешу написать вам. Ауэрбах продержал меня битых три часа, за мой же счет - я послал его ко всем чертям. Пич повел меня к Паулю Мейергейму, очень талантливому художнику (в духе Кнауса, только в нем гораздо больше силы и жизненной правды) - там я видел чудесные вещи (особенно хорошо стадо коз в лесу и о ним старичок пастух). Потом я еще раз побывал у Бегаса, и мое впечатление подтвердилось. Все газеты кричат о "Людоеде"⁵ и в "Athenaeum" от 6 июня помещена великолепная статья о "Дыме"⁶ от 1 апреля "Revue des Deux Mondes" (с "Ергуновым") по адресу Пича (Schöneberger Ufer, 34) для передачи Юлиану Шмидту. Вы найдете его наверху в библиотеке, направо от двери.

Завтра черкну вам словечко из Кенигсберга - а в пятницу утром пойдет уже письмо из С. -Петербурга.

Мне кажется, что прошла уже целая вечность с тех пор, как я уехал, и я непрестанно думаю о возвращении. Будьте здоровы, поезжайте в Мюнхен⁷, веселитесь и не забывайте меня. Обнимаю вас всех und küsse 1 000 000 mal Ihre lieben Hände.

P. S. Прилагаю портрет Султана. Его не хватало в вашей галерее.

Печатается по фотокопии из собрания А. Звигильского (Париж). Подлинник хранится в собрании М. и А. Ле Сен (Париж). На первой странице письма (в левом верхнем углу) помета рукой Полины Виардо: "поп" ("нет" - франц.).

Совр Мир, 1912, No 1, с. 169--171; полностью во французском оригинале - Т, Nouv corr inéd, t. 1, p. 157--159.

¹ "Дача на Рейне".

² Издание полного собрания сочинений Тургенева в немецком переводе тогда осуществлено не было.

³ Тургенев не раз сравнивал в своих письмах к П. Виардо Пича с Микобером - персонажем романа Ч. Диккенса "Дэвид Копперфилд" (1850), имея в виду способность Микобера резко менять настроение в зависимости от обстоятельств.

⁴ Это письмо неизвестно или не было написано.

⁵ Откликов о "Людоеде" в берлинских газетах того времени обнаружить не удалось; очевидно, Тургенев имеет в виду другие немецкие или французские газеты.

⁶ "Athenaeum" действительно появилась анонимная рецензия на "Дым" (1868, No 2119, 6 juin, p. 789--790), причем она была сделана не на французское издание романа, а на русское отдельное издание братьев Салаевых. Как известно, сотрудником "Athenaeumsa был близкий друг Полины Виардо и Тургенева Г. Чорли, который нередко откликался на музыкальные выступления певицы, но сведений о том, что он знал русский язык, нет. Возможно, именно с этой рецензией связаны просьбы Тургенева прислать ему лондонский адрес Мануэля (см. письмо 2214). Есть некоторые основания полагать, что к выходу этой рецензии мог быть причастен новый английский знакомый Тургенева, известный музыкальный критик и теолог Джордж Гроув, который был страстным почитателем творчества русского писателя и именно в 1868 г. предлагал Тургеневу опубликовать какое-либо его произведение в "Macmillan's Magazine", редактором которого он стал в 1867 г. Автор исследования о Гроуве, который впервые опубликовал, хотя и не полностью, письмо Тургенева к своему английскому корреспонденту, считал, что вместе с письмом Тургенев послал ему французский перевод "Дыма" и предложил прислать русский подлинник, если Гроув владеет русским языком (см.: Graves L. The Life and Letters of Sir George Grove, С. В. London, 1903, p. 158, а также письмо 2200 в наст. томе).

⁷ В Мюнхене 21 июня н. ст. 1868 г. должно было состояться первое представление оперы Р. Вагнера "Нюрнбергские мейстерзингеры" (см. письмо 2278, примеч. 8 - наст. изд., Письма, т 9). К тому времени П. Виардо стала, как она писала в одном из писем к Тургеневу, "вагнерианкой до кончиков ногтей" (см. Т в воспоминаниях... Переписка, с. 519).