28. М. А. БАКУНИНУ И А. П. ЕФРЕМОВУ
3, 8 (15, 20) сентября 1840. Мариенбад
Мариенбад 15 сентября 1840.
Вот, друзья мои - эмблема жизни вашего друга. Капля воды, падающая в бочку, и еще капля, и еще капля... (Без растолкования вы бы не поняли) бульк... бульк... бульк... и т. д. Целый день никого не видишь, кроме доктора, служанки Peppi, домашнего раба и моих любезных уток. Их всего 11; я им дал разные названия. Одну, жирную, хромую, с большим зобом и вообще важной наружности назвал Ефремычем; другую - маленькую, вертлявую, охотницу помахивать хвостиком - Скачковым; третья, худая, длинная, беспрестанно бегает, вытянув шею и ковыляя - за мухами - точно ты - Бакунин; преглупого серого селезня с зеленым носом окрестил Погребовым1. Так текут мои дни - и-дил-ли-чес-ки. Идиллия, как сухой творог, не идет в горло мне. Читать и много писать почти не могу: глаза болят и голова туда же. Сочиняю умственно эпиграммы на Ефремыча: не удаются. Вообще значительно поглупел. Доктор уверяет про мою болезнь, что она "wohltatige Krisis"; я смотрю ему в глаза и думаю: "Ах ты........!". А он улыбается.
Так на свете всё превратно! - Я вру.
У нас в деревне был (прежде, теперь сгорел) огромный дом2. Нам, детям, казался он тогда целым городом. В нашей части (в нашей комнате) стояли запыленные шкафы домашней работы черной краски с стеклянными дверцами: там хранились груды книг 70-х годов, в темно-бурых переплетах, кверху ногами, боком, плашмя, связанных бючевками, покрытых пылью и вонявших мышами. Мне было лет 8 или 9. Я сговорился с одним из наших людей, молодым человеком, даже стихоплетом, порыться: в заветных шкафах. Дело было ночью; мы взломали замок, и я, став на его плечи, исцарапавши себе руки до крови, достал две громады: одну он тотчас унес к себе - а я другую спрятал под лестницу и с биением сердца ожидал утра. На мою долю досталась "Книга эмблем" и т. д., тиснения 80-х годов, претолстейшая: на каждой странице были нарисованы 6 эмблем, а напротив изъяснения на четырех языках. Целый день я перелистывал мою книжищу и лег спать с целым миром смутных образов в голове. Я позабыл многие эмблемы; помню, напр.: "Рыкающий лев" - знаменует великую силу; "Арап, едущий на единороге" - знаменует коварный умысл (почему?) и прочее. Досталось же мне ночью! единороги, арапы, цари, солнцы, пирамиды, мечи, змеи вихрем крутились в моей бедной головушке; я сам попадал в эмблемы, сам "знаменовал" - освещался солнцем, повергался в мрак, сидел на дереве, сидел в яме, сидел в облаках, сидел на колокольне и со всем моим сидением, лежанием, беганием и стоянием чуть не схватил горячки. Человек пришел меня будить, а я чуть-чуть его не спросил: "Ты что за эмблема?". С тех пор я бегал "Книги эмблем" пуще черта; и даже в прошлом году, бывши в Спасском, взял ее, в руки с содроганием3. Г-ну Серебрякову4 (он после бежал и теперь отличается на Кавказе) досталась "Россияда"! Хераскова. О "Россияда"! и о Херасков! Какими наслаждениями я вам обязан! Мы с Леоном уходили каждый день в сад, в беседку на берегу пруда и там читали - и как читали! или правильнее: он читал - и как читал! сперва каждый стих скороговоркой, так себе - начерно; потом c ударением, с напряжением и с чувством - набело. Немного пестро - но приятно. Я слушал - мало! внимал - мало! обращался весь в слух - мало! - и классически: пожирал - всё мало! глотал - всё еще мало! давился - хорошо. Леон был человек вежливый и предлагал мне книгу - но я отказывался. Читать скороговоркой я мог не хуже его; но я не надеялся достигнуть торжественности его возгласов5. Притом же он несколько говорил в нос, что в то время, особенно при произношении буквы О, мне весьма нравилось - и пел на крылосе чахоточным тенором, приводившим в восторг соседа нашего, кривого Чайкина. Уверяю вас, что я не прибавляю ни одной прикрасы - "ein Werdender wird immer dankbar sein". Но возвратимся "a nos canards". Хочу вам слегка упомянуть имена остальных 7: Офицер, Москва, Шеллинг, Моя будущность, Николай Павлович, Небо Италии и Шварц. Изъяснение, если потребуете, в будущем письме.
Это письмо было начато 15-го поутру - а вечером я получил твое письмо, Б<акунин>6: ты можешь судить по моим письмам, как оно меня поразило и взволновало; но как брошенный камень не морщит поверхности болота (гётевское сравнение), так и твое письмо с его следствиями, тревоживши меня целые два дня и две ночи; - улеглось на мягком, кашеподобном дне моей жизни. От скуки, признаюсь, беру перо и германидоротеизирую7. Как тебе нравится мое новое словцо? - Слушай: a la Karamsin:
"Чувствительные души! примите меня в ваш священный врут! я нашел друга - и проливаю радостные слезы; я нашел друга - и благодарю премудрое провидение..." и т. д. "О друг мой,-- сказал я, обливаясь горячими слезами", и т. д. "Мы обнялись и смешали наши слезы" и т. д. - Странная участь слез, подумаешь! Их глотают как вино, мешают как лекарство, проливают как воду, удерживают как лошадей; поливают, обливают, заливаются, истекают слезами; они катятся градом, потоками, даже реками; слезы радостные - слезы горестные, слезы горькие - слезы сладкие, слезы раскаяния - слезы умиления, слезы утешительные - слезы восхитительные, слезы - жемчуги, слезы - алмазы, слезы кровавые - слезы обильные, о слезы, слезы, сле-е-езы, молите бога за нас!
Мною найденный друг - пес, или, пожалуй, собака. Он небольшого росту и очень жирен, но, вопреки обыкновению собак подобного разряда, ласков и снисходителен. Я назвал его Филантропом, потому что во всем Мариенбаде он единственное создание, изъявляющее ко мне сожаление, несколько оттененное нежностью. Утки мои очень любезны, как утки (немец сказал бы qua утки); но до нынешнего дня, несмотря на мои приношения, разделяют мнение обо мне Н. Г. Фролова. Моя хозяйка толстая особа - впрочем, с виду не злая: но где ей до меня. У ней 6 детей (она 7 лет замужем), а седьмой - причиной довольно значительного округления ее стана, довольно похоже на парус, наполненный... дыханием ветров. Дети ее,-- но погодите:
легко рисуются, и за то спасибо. Гамалистика состоит из служанки Peppi; сверх того процветают: служанка-грыб и босоногий женский индивид, deren Individualitat ich bis jetzt noch nicht mir anzueignen im Stande war. Был да сплыл юноша, прозванный мной "der junge hoffnungsvolle Kellner aus Prag" - наш брат, славянин, который надувал меня mit einer bewunderungswurdigenVirtu-ositat. Хозяин - гусь8. Я перестаю писать - ибо чувствую свою глупость.
20-го сентября.
сообщаю вам два стихотворения: моего произведения. Советую вынуть носовые платки, ибо трогательно.
Динь-динь-динь-динь. - Начинайте.
Немец
Ich lag im hochgewachs'nen dunklen Kraute,
Es duftete so lieblich rings umher:
Der Feisen stieg steil abwarts, der ergraute -
Es schillerte weithin das griine Meer.
Vom Suden kamen Schwane hergezogen -
Im Eichenlaub leis wispelte der Wind...
Ich dacht' an sie - an sie die ich betrogen
Und weinte wie ein Kind.
-----
Die Sonne schien: und tausend zarte Fadchen
Von Halm zu Halm - sie wehten her und hin;
Es war so schon; doch das verlass'ne Madchen,
Es kam mir nicht, es kam nicht aus dem Sinn.
Das Herz zeri'loss in tausend heisse Thranen -
Ich wusste nicht wie's enden konnte gar -
Und mich ergriff ein machtig dringend Sehnen
Nach dem, was langst entschwunden war.
-----
Als ich zog hin, wie war sie bleich und traurig!
Es wurde Nacht - der Wind blies dumpf und schaurig;
Ich fuhlte wohl - ihr Herz war blutend wund.
Sie wusste nicht - was sagen und was lassen;
Es zitterten die Lippen ihr so sehr;
Sie liebte mich - und konnte sich nicht fassen;
Ich liebte sie nicht mehr.
-----
Was ich ihr sagt' im Scheiden - langst vergessen
Ist es von mir; doch war's kein freundlich Wort.
Ich war vergniigt und frohlich - ja vermessen;
Und leichten Sinn's und muthig zog ich fort.
Aus meiner stillen Ode zog mich machtig -
Ein Heer von Jugendtraumen, bunt und licht:
Ich dachte nicht {Вписано над строкой как вариант и не зачеркнуто.}
Und ich vergass - die Zukunft schien so prachtig -
Ob - eines Madchens Herz brach - oder nicht.
-----
Doch als mein Fuss beruhrte meine Schwelle -
Da brach es los in herber Quai und Lust;
Und hielt mich, heftig weinend.
Durch die Brust Erinn'rung zuckte wie verklung'ner
Lieder Gelinder Nachhall, da sie mich umfing -
Doch was entschwand, das kehrt ja niemals wieder {Что было, то не будет вновь.}
- Ich kusste leis die Stirn' ihr und ich ging.
-----
Und hatt' ich das - о! hatt' ich das geschworen
In jener schonen, ewig-schonen Nacht -
Als taumelnd fast, liebtrunken, und verloren
Sie gab mir hin der jungen Glieder Pracht?
Ach unter meinen Thranen, meinen Kussen
Blieb sie so stumm - ich schwur: sie sah mich an -
"Auch du wirst mich noch einst verlassen mussen"...
Und ich - ich hab's gethan!
-----
Und jetzt... da jeder Hoffnung ich entsage,
Da von dem Kampf ich kehre: matt und wund -
Mit bitt'rei Reu gedenk' ich jener Tage
Des lieben Kinds und mancher gold'ner Stund.
Veigessen hat sie mich!.. О Gott, verwehr'es!
Stiess ich zuruck... Ich lieg am Rand des Meeres
Und wunsche mir den Tod.
1839.
Русский
Вы говорили мне - что мы должны расстаться -
Что свет нас осудил - что нет надежды нам;
Что грустно вам, что должен я стараться
Забыть вас - вечер был; по бледным облакам
Плыл месяц; тонкий пар лежал над спящим садом;
Я слушал вас, и всё не понимал:
Под веяньем весны, под вашим светлым взглядом -
Зачем я так страдал?
-----
Я понял вас: вы правы - вы свободны;
Покорный {Вместо покорный было начато: послу<шный>} вам иду - но как идти,
Идти без слов, отдав поклон холодный,
Когда нет мер томлениям души?
Минувшего мне тем не возвратить;
От жизни я любовь не отделяю -
Не мог я не любить.
-----
Но неужель всё кончено - меж нами
Как будто не бывало милых уз!
Как будто не сливались <мы> {В подлиннике ошибочно: не} сердцами -
И так легко расторгнут наш союз!
Я вас любил... меня вы не любили -
Нет! Нет! не говорите да! - меня
Улыбками, словами вы дарили --
Вам душу предал я.
-----
Идти - брести среди толпы мне чуждой
И снова жить, как все живут; а там
Толпа забот, обязанности, нужды -
Вседневной жизни безотрадный хлам.
Прекрасное, святое сердцем понимать, {Было: Прекрасное - всем сердцем - понимать,}
Не в силах быть - и новых откровений
Больной душе печально ждать -
-----
Вот что осталось мне - но клясться не хочу я,
Что никогда не буду знать любви;
Быть может, вновь - безумно - полюблю я,
Всей жаждой {Было Всей правдой} неотвеченной души.
Быть может - так; но мир очарований,
Но божество, и прелесть, и любовь -
Расцвет души, и глубина страданий
Не возвратятся вновь.
-----
Пора! иду, но прежде - дайте руки -
И вот конец и цель любви моей!
Вот этот час - вот этот миг разлуки...
Последний миг - и ряд бесцветных дней,
О мой творец! не дай мне позабыть,
Что жизнь сильна, что всё еще я молод,
Что я могу любить!
1840.
Как вполовину набитый чемодан - сено, втыкаю я здесь следующее колено:
К А. Н. X.9
Луна плывет над дремлющей землею
Меж бледных туч,
Но движет с вышины волной морскою
Волшебный луч.
Моей души тебя признало море
Своей луной;
И движется и в радости и в горе
Тобой одной.
Тоской любви и трепетных стремлений
Душа полна;
И тяжко мне; но ты чужда смятений,
Как та луна.
Ну, Sir Michael Cassio10, решай! И напиши мне, насколько кто кого обскакал, на полноса, на две головы и т. д. Немец - вершком выше, но немного чувствителен, русский храбрей. Ефремову дай от меня на водку за работу.
Окончательно расскажу вам очень милую сказку (я ее прочел в "Romantisches Deutschland"11 не удержался и спросил: "Bernharde, cur tara tarde?". Старик нахмурился и проворчал сердито: "Taceat mulier in ecclesia". Богородица прикусила язычок и молчит даже до наших болтливых дней.
Прощайте, друзья, и не взыщите, если надоел. Слава богу, до сих пор от вас худых писем нет. 2 письма из России, с адрессом руки драгоценного Ефремыча, получил12. Здоровье мое слегка поправляется. Addio.
И. Тургенев.
Примечания
Стр. 170. Я лежал в высокой темной траве,
Так нежно пахло вокруг,
Седая скала круто обрывалась вниз,
Вдали мерцало зеленое море.
С юга пролетали лебеди,
В дубовой листве тихо шелестел ветер...
Я думал о той, о той, которую обманул,
И плакал как дитя.
Сияло солнце, и тысячи тонких нитей
Колыхались - протягиваясь от стебелька к стебельку;
Было так хорошо; но мысль о покинутой девушке
Никак, никак не оставляла меня.
Сердце истаивало в потоках горячих слез,--
И меня охватила страстная тоска
О том, что давно исчезло.
Когда я уходил, как она была бледна и печальна!
Как горько сомкнулись в молчании ее уста!
Настала ночь - ветер выл глухо и жутко;
Я чувствовал - сердце ее истекает кровью.
Она не знала - что говорить и что делать;
Губы ее дрожали;
Она любила меня - и не могла побороть себя;
Я ее больше не любил.
То, что я сказал ей при расставании,-- давно
Забыто мной; но это не были ласковые слова.
Я был доволен собой и весел, даже дерзок;
И с легким сердцем, бодро я ушел.
Из моего тихого уединения меня властно влекла
Толпа юношеских мечтаний, пестрая и светлая,
И я забыл - таким великолепным казалось мне будущее -
Разбилось или нет сердце девушки.
Но когда нога моя коснулась моего порога -
Вырвалась наружу жестокая мука и страсть;
И остановила меня, горько плача. В моей груди
Мелькнуло воспоминание, как слабое эхо
Отзвучавших песен, когда она обняла меня.
Но что прошло, то никогда не возвратится,--
Я тихо поцеловал ее в лоб и ушел.
И разве не клялся я - о! разве не клялся
В ту прекрасную, навеки прекрасную ночь,
Когда почти без сил, опьяненная любовью и не владея собой,
Она отдала мне прелесть юного тела?
Ах, несмотря на мои слезы, мои поцелуи,
Она оставалась молчаливой. Я поклялся, она взглянула на меня!
"И тебе когда-нибудь придется меня покинуть..."
И я, и я сделал это!
И теперь... когда я отказался от всякой надежды,
Когда я возвратился усталый и израненный в борьбе -
С горьким раскаянием вспоминаю я те дни,
Милое дитя и золотые мгновенья.
Она меня забыла!.. О боже, не допусти!
Но я это заслужил - то, что твоя рука давала мне,
Я оттолкнул... Я лежу на берегу моря
Стр. 174. "Романтическая Германия" (нем.).
Стр. 174. "Бернгардт, почему так поздно?" (лат.).
Стр. 174. "Да молчит женщина в церкви" (лат.).
Стр. 174. Прощайте (итал.). .. -
1 Тургенев, вероятно, имеет в виду Николая Погребова.
2 См. письмо 16,- примеч. 4.
3 Эти воспоминания нашли впоследствии отражение в "Дворянском гнезде" (гл. XI). Книга "Символы и эмблемата", широко известная в России в XVIII--XIX вв., впервые на русском языке была напечатана в 1705 г. в Амстердаме по указу Петра I (см.: Быкова Т. А. и Гуревич М. М. Описание изданий гражданской печати. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1955,с. 529). В данном случае Тургенев имеет в виду переиздание этой книги H. M. Амбодиком с добавлениями: Емвлемы и символы избранные, на российский, латинский, французский, немецкий и аглицкий языки преложенные. В императорской типографии, 1788 лета (см. там же, с. 530). В Государственном музее И. С. Тургенева в Орле, где находится библиотека писателя, этого издания нет, но есть другое, более позднее, выпущенное также H. M. Амбодиком: Емблемы и символы. СПб., 1809.
4 Речь идет о Л. Я. Серебрякове, который в 1832 г. был сдан в рекруты, чем и объясняются слова "отличается на Кавказе". См. об этом: Чернов Н. Летопись жизни. - Литературная Россия, 1970, No 34, 21 августа, с. 21.
5 См. примеч. 4. Предположение о том, что здесь подразумевается Лев Лобанов, лишено оснований, поскольку тому в описываемый период было не более 7 лет (см.: Чернов H. M. Из разысканий о Тургеневе. - Тургенев и его современники. Л., 1977, с. 216).
6 Это письмо до нас не дошло.
7 "Германидоротеизирую" - т. е. пишу в стиле поэмы Гёте "Герман и Доротея" (1797).
8 Тургенев жил в отеле "Zur Stadt Hamburg", владельцем которого был Иоганн Крог (см.: Флоровский А. В. Русские в Марианских Лазнях. Культурно-исторические справки. Прага, 1947, с. 46--48).
9 "Дворянское гнездо", гл. IV).
10 Кассио, именем которого Тургенев называет Михаила Бакунина,-- персонаж из трагедии Шекспира "Отелло".
11 Имеется в виду серия изданий, посвященных отдельным немецким областям, их истории, местным обычаям и легендам и т. п. - "Das malerische und romantische Deutschland" (издавалась в Лейпциге с 1836 г.).
12 По-видимому, речь идет о письмах, посланных Тургеневу матерью или братом (в ГПБ сеть письма к Тургеневу от В. П. и И. С. Тургеневых, датированные августом 1840 г.). Письма эти не застали Тургенева в Берлине, и Ефремов переслал их ему в Мариенбад.