43. Т. А. БАКУНИНОЙ
20-е числа марта ст. ст. 1842. Москва
Мне невозможно оставить Москву, Татьяна Александровна, не сказавши Вам задушевного слова1. Мы так разошлись и так чужды стали друг другу, что я {Далее зачеркнуто: могу} не знаю, поймете ли Вы причину, заставившую меня взять перо в руки... Вы можете, пожалуй, подумать, что я пишу к Вам из приличья... всё, всё это и еще худшее я заслужил...
Но я бы не так, хотя на время, хотел расстаться с Вами. Дайте мне Вашу руку и, если можете, позабудьте всё тяжелое, всё половинчатое прошедшего. Вся душа моя преисполнена глубокой грусти, и мне гадко и страшно оглянуться назад: я всё хочу забыть, всё, исключая Вашего взгляда, который я теперь так живо, так ясно вижу... Мне кажется, в Вашем взгляде нахожу я и прощение и примирение... Боже мой! Как грустно мне и как чудно - как бы я хотел плакать и прижать Вашу руку к моим губам и сказать Вам всё - всё, что теперь так тревожно толпится в душе...
Я иногда думал, что я с Вами расстался совсем: но стоило мне только вообразить, что Вас нет, что вы умерли... какая глубокая тоска мной овладевала - и не одна тоска по Вашей смерти, но и о том, что Вы умерли, не зная меня, не {Далее зачеркнуто: между мною и Вами... Не улыбайтесь недоверчиво и печально... Я чувствую, что я говорю истину и мне не к чему лгать.
И чувствую, что я не навсегда расстаюсь с Вами... Я Вас увижу опять... моя добрая, прекрасная сестра. Мы теперь жили, как {Далее зачеркнуто: будто} старики - или, пожалуй, как дети - жизнь ускользала у нас из рук - и мы глядели за ней, как глядели бы дети, которым нечего еще жалеть, у которых еще много впереди - или, как старики, которым уже и не жалко жизни... Точно привидения во 2-м акте "Роберта-Дьявола"2, которые и пляшут и улыбаются, а знают, что стоит им кивнуть головой - и молодое тело слетит с их костей, как изношенное платье... В доме Вашей тетушки3
Я стою перед Вами и крепко, крепко жму Вашу руку... Я бы хотел влить в Вас и надежду, и силу,( и радость... Послушайте - клянусь Вам богом: я говорю истину - я говорю, что думаю, что знаю: я никогда ни одной женщины не любил более Вас - хотя но люблю и Вас полной и прочной любовью... я оттого с Вами не мог быть веселым и разговорчивым, как с другими, потому, что я любил Вас больше других; я так - зато - всегда уверен, что Вы, Вы одна меня поймете: для Вас одних я хотел бы быть поэтом, для Вас, с которой моя душа каким-то невыразимо чудным образом связана, так что мне почти Вас не нужно видеть, что я не чувствую нужды с Вами говорить - оттого что не могу говорить, как бы хотелось - и, несмотря на это - никогда, в часы творчества и блаженства уединенного и глубокого, Вы меня не покидаете; Вам я читаю, что выльется из-под пера моего - Вам, моя прекрасная сестра... О, если б мог я хоть раз пойти с Вами весенним утром вдвоем по длинной, длинной липовой аллее - держать Вашу руку в руках моих и чувствовать, как наши души сливаются и всё чужое, всё больное исчезает, всё коварное тает - и навек. Да, Вы владеете всею любовью моей души {Далее было начато: хотя он<а>}, и, если б я бы мог сам себя перед Вами -- мы бы не находились в таком тяжелом положении... и я бы знал, как я Вас люблю.
Посмотрите, как постоянно Вы {мн<е>} со мною во всех моих лучших мгновениях: вот Вам песнь Серафины из "Д. Жуана"4 (когда-нибудь Вам расскажу... да Вы сами поймете). Вы, я знаю, не подумаете, что Сер<афина> - вы, а тот, кому она это говорит,-- я: это было бы слишком смешно и глупо; но мое отношение к Вам...
Muse; so hat sich zum В., die Gestalt der Seraphine aus dem Gedanken an Sie entwickelt und auch die der Inez, der Donna Anna vielleicht - was sag' Ich vielleicht - ailes, was Ich denke und erfinde, ist auf eine wunderbare Weise mit Ihnen verkniipft.
Leben Sie wohl, meine Schwester; geben Sie mir Ihren Segen auf die Reise - und bauen Sie auf mich - bis jetzt noch - wie auf einen stummen Felsen, demaber im innersten steinernen Herzen wahre Liebe und Ruhrung verschlossen ruht.
Leben Sie wohl; Ich bin tief geruhrt und erschiittert - leben Sie wohl, meine beste, einzige Freundin. - Auf Wiedersehen. Turgeneff5.
Печатается по подлиннику: ЦГАЛИ, ф. 49, он. 1, ед. хр. 168, л. 4--5.
Впервые опубликовано: 1919, No 1-4, с. 203--205.
Датируется по содержанию, из которого очевидно, что письмо написано перед самым отъездом Тургенева из Москвы в Петербург, т. е. в 20-х числах марта ст. ст. (не позднее 26-го - дня отъезда) 1842 г. См. также обоснование датировок писем 39--42.
Стр. 191. Ваш образ, Ваше существо всегда живы во мне, изменяются и растут и принимают новые образы, как Протей: Вы моя так, например, образ Серафины развился из мысли о Вас, так же как и образ Инесы и, может быть, донны Анны,-- что я говорю "может быть" - всё, что я думаю и создаю, чудесным образом связано с Вами.
Прощайте, сестра моя; дайте мне свое благословение на дорогу - и рассчитывайте на меня - покамест - как на скалу, хотя еще немую, но в которой замкнуты в самой глубине каменного сердца истинная любовь и растроганность.
Прощайте, я глубоко взволнован и растроган - прощайте, моя лучшая, единственная подруга.
До свидания.
{нем.).
1 Письмо отражает поворот в отношениях Тургенева с Т. А. Бакуниной. Вскоре после их знакомства (осень 1841 г.) между ними начался роман, в котором было мало простоты, естественности и подлинного чувства. Очевидно, Тургенев хорошо понимал это уже в первые месяцы знакомства, но у него долго не хватало воли выйти из ложного положения. Роман с Т. А. Бакуниной нашел отражение в ранней лирике Тургенева (см. примеч. 4). Позднее, окончательно освободившись от своей "неполной" любви, Тургенев нарисовал карикатурный портрет Т. А. Бакуниной в рассказе "Татьяна Борисовна и ее племянник" ("Записки охотника") в лице старой девицы, переписывающейся со студентом. Отношения Тургенева с Т. А. Бакуниной отразились в какой-то степени также в повестях "Андрей Колосов", "Переписка", в поэме "Андрей". История этих отношений изложена в статьях: Бродский Н. Л. "Премухинский роман" в жизни и творчестве Тургенева. - Центрархив, Документы, с. 107--121; Крестова Л. В. Т. А. Бакунина и Тургенев. - с. 31--50.
2 См. примеч. 43 к письму 16.
3 Тетушка - Т. М. Полторацкая.
4 "Песнь Серафины" - вероятно, собственное не дошедшее до нас произведение Тургенева, навеянное отношениями с Т. А. Бакуниной. Это предположение подкрепляется самим текстом, письма ("образ Серафины развился из мысли о Вас"). В это время у Тургенева зрел план - может быть, даже в известной степени и реализованный - пьесы под названием "Дон-Жуан". Во всяком случае, в наиболее значительных обработках легенды о Дон-Жуане (Тирсо де Молина, Доримон, Мольер, Корнель, Гольдони, Да-Понте, Граббе, Пушкин, Мериме и др.) имя Серафины не Встречается. Тургенев говорит: "... всё, что я думаю и создаю, чудесным образом связано с Вами" (см. перевод). Из ранних лирических стихотворений Тургенева с именем Т. А. Бакуниной связаны следующие: "Долгие, белые тучи плывут", "Осенний вечер... Небо ясно", "Дай мне руку - и пойдем мы в поле", "Заметила ли ты", "Нева", "Когда с тобой расстался я", "Вариации".
5 Далее следует набросок ответа Т. А. Бакуниной: "Sonderbar wie manche Menschen sich ailes einbilden konnen was sie nur wollen - wie ihnen das Heiligste zum Spiele wird und wie sie sich nichts daraus machen - ein fremdes Leben zu Grande zu richten. - Warum konnen sie denn niemals wahr, ernst und einfach mit sich selbst sein - und mit den Andern - haben sie denn gar keinen Begriff von Wahrheit und Liebe - ich spreche von Liebe im Allgemeinen; mir scheint, wer sie im Herzen tragt - wer von ihrem Geiste durchdrungen ist, der ist immer einfach und gross und gewissenhaft - gegen sich, wie auch gegen Andere - er kann nicht leichtsinnig spielen wie ein Kind, mit dem Heiligtume - mit dem Leben eines Andern - wenn er es auch wenig achtet - wenn er ganz glejchgiiltig ist - aber schonend bleibt er doch immer - und es ist keine Luga - kein Schein an ihm - was ist aber der Mensch, der es nicht wagt wahr zu sein" ("Удивительно, как некоторые люди могут себе воображать всё что им угодно, как самое святое становится для них игрою и как они не останавливаются перед тем, чтобы погубить чужую жизнь. Почему они никогда не могут быть правдивы, серьезны и просты с самими собою - и с другими - неужели у них совершенно нет понятия ни об истине, ни о любви,-- я говорю о любви в общем смысле; мне кажется, кто носит ее в сердце, кто проникнут ее духом - тот всегда прост, велик и добросовестен по отношению как к себе, так и к другим; он не может легкомысленно играть, как дитя, с самым святым - с жизнью другого человека, если он ее и мало уважает, если он даже совсем равнодушен к ней - но он всегда будет щадить ее; я в нем не будет ни лжи, ни притворства - но что это за человек, который не осмеливается быть правдивым") (нем.).