84. ПОЛИНЕ ВИАРДО
30 декабря 1847 (11 января 1848). Париж
Paris, ce 11 janvier 1848.
Je viens de recevoir a l'instant la lettre que vous m'avez envoyee sous le couvert de Mme Garcia. Je remercie votre mari de son bon souvenir; quant a ce qu'il me dit de la situation de la France, je ne demande pas mieux que d'avoir tort - et d'etre detrompe - le plus vite possible1. Mes petites nouvelles (qui du reste sont d'un genre diametralement oppose a celui de Florian)2 ne meritent pas l'honneur d'une traduction; mais l'offre que me fait el sefior Luis3 est trop flatteuse pour que je ne m'abonne pas des a present a en profiter plus tard, quand j'aurai fait enfin quelque chose de bon - si Apollon veut que ce bonheur m'arrive. En meme temps je souhaite au grand chasseur... Halte-la! je ne lui souhaite rien. Si lui, l'homme raisonnable par excellence, ne s'est pas laisse infecter par les superstitions de ma chere patrie - je ne suis pas Russe pour rien - moi et ne vaux pas lui gater son plaisir.
Les articles sur la "Norma" m'ont fait eprouver ce que les Allemands nomment Wehmuth. En vous comparant avec vous-meme d'il y a un an, Ms les critiques semblent remarquer un changement, un developpement dans la maniere dont vous faites ce role. - Et moi - ay de mi - je ne puis savoir ce qu'ils veulent dire: je ne vous ai pas vue dans la "Norma" depuis St-Petersbourg. Diese Entwicklungsstufe ist mir entgangen. Je suis pret a crier: Au vol! comme Mascarille4. Au fond (je vous le dis en secret et a vous seule) j'en suis un peu chagrine. Rellstab et Kossack parlent tous les deux "von einer milderen Darstellung"; je sais bien que ce n'est pas la une Milde a la Lind; je suis persuade au contraire que cela doit etre tres beau, tres vrai et tres poignant. Oui, les grandes souffrances n'abattent pas les grandes ames; elles les rendent calmes, plus simples - elles les assouplissent sans leur rien faire perdre de leur dignite. - "Les coups de marteau" dit Pouchkine quelque part - "brisent le verre et forgent l'acier"5 - l'acier plus fin, plus souple et plus fort que le fer. Ceux qui ont passe par la, ceux qui ont su souffrir - (j'allais dire ceux qui ont eu ce bonheur - car c'en est un, que l'egoiste par exemple ou le lache ne connaissent pas) - en gardent une empreinte qui les annoblit - s'ils y resistent. Dieux - que j'aurais ete content d'assister a une representation de la "Norma"! Cette femme au coeur si haut place - et si naif, si droit, si vrai, en lutte avec son amour et sa destinee - ces grands et simples mouvements des passions dans une ame primitive - ce cruel et doux melange de tout ce qu'il y a de plus cher dans la vie - et de la mort - cette explosion delirante de la fin - cette intelligence si forte et si fiere qui au moment de mourir se laisse enfin envahir toute entiere par la tendresse la plus vive, par l'enthousiasme du sacrifice - n'en parlons plus. - Je tacherai de vous construire dans la "Norma" d'apres l'idee que j'ai de votre talent, d'apres mes souvenirs... Il est vrai que je ne suis plus rompu comme autrefois a cet exercice allemand par excellence... enfin, j'essaierai.
Vous me parlez aussi du "Romeo", du troisieme acte, dont Muller a loue les paroles... Cela me rappelle la petite chambre de Courtavenel, ou nous les avons arranges... Vous avez la bonte de me demander des remarques sur "Romeo"6... Que pourrais-je vous dire que vous n'auriez deja su et senti d'avance! - Plus je reflechis a la scene du troisieme acte, plus il me semble qu'il n'y a qu'une maniere de la rendre - la votre, On ne peut s'imaginer quelque chose de plus affreux - que de se trouver devant le cadavre de tout ce qu'on aime; mais le desespoir qui vous saisit alors doit etre tellement horrible que s'il n'est pas retenu et glace par la ferme resolution de se donner la mort a soi-meme ou par tout autre sentiment - l'art n'est plus en etat de les rendre. Des cris entrecoupes, des sanglots, des evanouissements - c'est de la nature - ce n'est pas de l'art. Le spectateur lui-meme n'en serait pas emu - de cette emotion profonde et poignante qui vous fait verser avec delices des larmes quelquefois bien ameres. Tandis que de la maniere dont vous voulez faire Romeo (d'apres ce que vous m'en ecrivez) - vous produisez sur votre auditoire une impression ineffacable. Je me souviens de l'observation fine et juste que vous fites un jour sur les petits mouvements agites et continus que se donne Rachel tout en gardant une attitude calme et grandiose; cela n'etait peut-etre chez elle que du savoir-faire, mais - en general - c'est le calme, provenant d'une forte conviction ou d'un sentiment profond, le calme qui enveloppe pour ainsi dire de tous cotes les elans desesperes de la passion - qui leur communique cette purete de lignes, cette beaute ideale et reelle, la vraie, la seule beaute de l'art. Et ce qui prouve la verite de cette remarque, c'est que la vie elle-meme - dans de rares moments--il est vrai, dans les moments ou elle se degage de tout ce qu'elle a d'accidentel et de commun - s'eleve au meme genre de beaute. Les plus grandes douleurs, avez-vous dit dans votre lettre - sont les plus calmes; et les plus calmes sont les plus belles - pourrait-on ajouter. Mais il s'agit de savoir reunir les deux extremes - ou sinon on paraitra froid. Il est plus facile de ne pas attenter a la perfection - plus facile de rester a mi-chemin, d'autant plus que la plupart des spectateurs ne demandent pas autre chose - ou plutot ne sont pas habitues a autre chose; mais vous n'etes ce que vous etes que par cette noble tendance a ce qu'il y a de plus haut - et croyez moi - ist der Punkt getroffen - tous les coeurs, meme les plus vulgaires, bondissent et s'elancent. - A Petersbourg - il fallait etre soi-meme - un peu artiste pour sentir tout ce que vos intentions avaient de magnifique; vous avez grandi depuis lors; - vous etes devenue comprehensible pour tout le monde - sans cesser cependant d'avoir beaucoup de choses reservees aux elus.
Je vous ecris tout cela tout chaud, tout bouillant; vous aurez la bonte de suppleer - avec votre finesse de divination ordinaire - a ce que mes expressions auront d'inexact et d'incomplet. - Je n'ai pas le temps de faire du style; je n'en ai pas meme la volonte. - Je ne veux que vous dire ce que je pense.
Je dois finir ma lettre et je ne vous ai pas parle de ce qui se fait a Paris. Je le ferai dans une autre lettre, tres prochaine, si vous le voulez bien. Vous avez bien fait de nous envoyer l'article de Kossack; depuis la nouvelle annee on ne tient plus la "Zeitungs-Halle" au "Cabinet de lecture" 7.
Tout le monde se porte bien. J'ai ete hier aux Italiens. On donnait "La Donna del Lago"8. Quelle delicieuse musique! (malgre quelques longueurs et quelques vieilleries.) Mais aussi quel libretto! Mme Alboni y a ete bien dans les An-dante - et tres molle dans les Allegro. Elle et Mme Grisi ont dit a ravir le petit duo du 2d acte. Mario a bien chante son air. Les choeurs ont ete detestables. (Quel dommage! Le choeur des bardes - est magnifique, autant qu'on en pouvait juger.)
Cette fois-ci, Madame, vous le voyez, je ne laisse plus de marge. Saluez Miiller de ma part, s'il vous plait. Et portez-vous bien, vous tous que j'aime beaucoup. - Je vous remercie pour votre bon souvenir, je vous souhaite tout ce qu'il y a de meilleur sur la terre, je vous serre la main bien fort et je reste pour toujours votre tout devoue
J. Tourgueneff.
P. S. A propos, je dois vous dire qu'avant-hier, dimanche, il y a eu une soiree musicale chez votre frere9. Il n'y avait que ses eleves: Barbot, Bataille etc. Mlle Antonia s'y est fort distinguee. Elle a chante la partie de Semiramide dans le quatour du "Serment" - parfaitement bien. - Balfe y etait. - l0. - Adieu. Seien Sie auf ewig gesegnet, Sie edles, liebes, herrliches Wesen.
Перевод с французского:
Париж,
11 января 1848.
Только что я получил письмо, которое вы мне послали в конверте на имя г-жи Гарсиа. Благодарю вашего мужа за добрую память; что же касается его суждений о положении Франции, то я был бы рад ошибиться и как можно скорее убедиться в своей неправоте1. Мои рассказы (которые, между прочим, написаны в жанре, диаметрально противоположном повестям Флориана)2 не достойны чести быть переведенными; но предложение, которое мне делает el senor {сеньор (исп.).} Луи3, слишком лестно, чтоб я не согласился на него теперь же, дабы воспользоваться им позднее, когда, наконец, напишу что-нибудь хорошее, если Аполлону будет угодно меня осчастливить. В то же время я желаю великому охотнику... ни слова больше! я ничего ему не желаю. Если он, человек в высшей степени рассудительный, не заразился суевериями моей милой родины, то я, даром что я русский, не желаю портить ему удовольствия.
Статьи о "Норме" заставили меня испытать то, что немцы называют Wehmuth {уныние (нем.).}. Сравнивая вас с вами же, какой вы были год тому назад, господа критики, кажется, заметили некую перемену, некое развитие в вашей манере исполнения этой роли. А мне - ау de mi {горе мне (исп.).} - мне не дано знать, что они имеют в виду: ведь я не видел вас в "Норме" с Петербурга. Diese Entwicklungsstufe ist mir entgangon {Я миновал эту ступень развития (нем.).}. Я готов кричать: "Держи вора!", как Маскариль4"von einer milderen Darstellung" {"о более мягком исполнении" (нем.).}, я хорошо знаю, что это не то же самое, что Milde {мягкость (нем.).} у Линд; напротив, я убежден, что это должно быть очень красиво, очень правдиво, очень сильно. Да, великие страдания не могут сломить великие души, они делают их спокойными, более простыми, они смягчают их, нисколько не заставляя терять в своем достоинстве. "Так тяжкий млат, - говорит в одном месте Пушкин, - дробя стекло, кует булат"5, булат более острый, более гибкий и более крепкий, чем железо. Те, кто прошел через это, кто умел страдать (я чуть было не сказал: те, кто имел это счастье, потому что страдание - это счастье, которое, например, эгоисту или человеку низкому неведомо), несет на себе отпечаток страдания, облагораживающий его, если он страданию не поддался. Боги! как я был бы рад присутствовать на представлении "Нормы"! Эта женщина с таким возвышенным и таким простодушным, прямым, правдивым сердцем в борьбе со своею любовью и своей судьбой, эти великие и простые движения страстей в нетронутой душе, это жестокое и сладостное соединение всего самого дорогого в жизни - и смерти, этот исступленный взрыв в заключительной сцене, этот столь сильный и столь гордый дух, который в минуту смерти, наконец, всецело предается самой горячей нежности, восторгу самопожертвования,-- не будем больше об этом говорить. Я буду стараться воссоздать вас в "Норме" согласно моему представлению о вашем таланте, согласно моим воспоминаниям... Правда, теперь я уже не так искусен, как прежде, в этом по преимуществу немецком упражнении... все же попробую.
Вы говорите мне также о "Ромео", о третьем акте, слова которого похвалил Мюллер... Это напоминает мне о комнатке в Куртавнеле, где мы над ними трудились... Вы настолько добры, что хотите знать мои замечания относительно Ромео6 Нельзя вообразить себе ничего более ужасного, чем находиться перед трупом того, кто был для тебя всем, что любишь; но охватившее вас тогда отчаяние должно быть столь ужасно, что, если оно не сдержано или не охлаждено твердою решимостью покончить с собой или каким-либо иным большим чувством - искусство уже не в состоянии передать его. Прерывистые крики, рыдания, обмороки - это природа, это не искусство. Сам зритель не будет этим взволнован - тем глубоким и захватывающим волнением, которое заставляет вас с наслаждением проливать слезы, порою весьма горькие. Между тем, вашим изображением Ромео (каким вы его хотите сделать, судя по тому, что вы мне пишете) вы произведете на ваших слушателей неизгладимое впечатление. Я помню тонкое и справедливое замечание, которое вы сделали однажды о мелких тревожных движениях, которые непрестанно делает Рашель, продолжая сохранять спокойный и величественный вид; быть может, у нее это было только мастерство; но обычно это - спокойствие, спокойствие, так сказать, со всех сторон окутывающее отчаянные порывы страсти, сообщающее им ту чистоту очертаний, ту идеальную и подлинную красоту, которая и является истинной, единственной красотой в искусстве. А что доказывает справедливость этого замечания, так это то, что сама жизнь,-- в редкие мгновения, правда, в те мгновения, когда она освобождается от всего случайного и обыденного,-- возвышается до подобной же красоты. Высшая скорбь, говорите вы в вашем письме, выражается всего сдержаннее; а самая сдержанная и есть самая прекрасная, можно было бы прибавить. Но следует уметь сочетать обе крайности, иначе покажешься холодным. Легче не посягать на совершенство, легче остановиться на полдороге, тем более что зрители в большинстве своем ничего другого и не требуют, или, вернее, ни к чему другому не приучены; но вы стали тем, чем вы являетесь, только через это благородное стремление к самому высокому, и, верьте мне - ist dor Punkt getroffen {цель достигнута (нем.).} - все сердца, даже самые заурядные, трепещут и устремляются к вам в едином порыве. В Петербурге надо было быть самому немного артистом, чтобы почувствовать всё, что было прекрасного в ваших намерениях; с тех пор вы выросли; вы сделались понятною для всех, неизменно многое предназначая и для избранных.
Я пишу вам всё это разгоряченный, по свежим следам. Прошу вас исправить - со свойственною вам тонкою прозорливостью - все неполное и неточное в моих выражениях. У меня нет времени заниматься стилем; даже нет к тому и желания. Я хочу только сказать вам то, что думаю.
года здесь больше не существует "Zeitungs-Hallo" или "Cabinet de Lecture"7.
Все здоровы. Я был вчера у итальянцев. Давали "Деву озера" 8. Что за прелестная музыка (невзирая на некоторые длинноты и некоторую устарелость)! Но и какое же либретто! Г-жа Альбони была хороша в анданте и очень вялой в аллегро. Она и г-жа Гризи восхитительно исполнили маленький дуэт во втором акте. Марию хорошо спел свою арию. Хоры были отвратительны. (Как жаль! Хор бардов великолепен, насколько можно было о нем судить.)
Вы видите, милостивая государыня, что на этот раз я пишу без полей. Пожалуйста, поклонитесь Паулгос. И будьте здоровы вы все, кого я очень люблю. Благодарю вас за память, желаю вам всего самого лучшего. Крепко жму вашу руку и остаюсь
совершенно вам преданный
P. S. Кстати, должен вам сказать, что позавчера, в воскресенье, у вашего брата9 был музыкальный вечер. Присутствовали только его ученики: Барбо, Батай и др. ... Там отличилась м-ль Антония. Она великолепно спела партию Семирамиды в квартете "Клятва". Был Бальф. 10. Прощайте. Seien Sie auf ewig gesegnet, Sie edles, liebes, herrliches Weson {Будьте благословенны навеки, благородное, дорогое и прекрасное существо (нем.).}.
Примечания
Печатается по фотокопии: Р. I, оп. 29, No 422. Подлинник хранится в Bibl Nat.
Впервые опубликовано (не полностью): во французском оригинале - Revue Hebdomadaire, 1898, No 44, 1 octobre, p. 32--36; в русском переводе - Моск. Вед, Гальп. -Кам., Письма, с. 31--35, VII; Письма к Виардо, с. 61--68, VII; во французском оригинале - p. 32--38, VII.
Впервые полностью во французском оригинале опубликовано: Т, Quelques lettres, p. 53--56.
1 событий, общественной жизни указывали в и то время на усиливающееся недовольство народных масс, на обоcтрение классовой борьбы и приближение революции. Ср. позднейший очерк Тургенева "Человек в серых очках" (1879).
2 "Мои рассказы" - очевидно "Заметки охотника", из которых в 1847 г. были напечатаны в "Современнике": "Хорь и Калиныч" (No 1), "Петр Петрович Каратаев" (No 2), "Мой сосед Радилов", "Однодворец Овсяников", "Льгов", "Ермолай и мельничиха" (No 5), "Бурмистр", "Контора" (No 10); в то же время написаны рассказы "Малиновая вода", "Уездный лекарь", "Бирюк", "Лебедянь", "Татьяна Борисовна и ее племянник", "Смерть", напечатанные в "Современнике" позднее (1848, No 2). Противопоставление этих рассказов галантно-пасторальным новеллам Флориана имеет иронический смысл.
3 "Сеньор Луи" (и ниже "великий охотник") - Л. Виардо. Намерение его перевести на французский язык "Записки охотника" не осуществилось, но позднее он перевел, с помощью Тургенева, ряд его повестей.
4 "Держи вора!" - известная цитата из комедии Мольера "Смешные жеманницы", не раз вспоминаемой Тургеневым в письмах к Виардо; Тургенев приводит слога из пародийного мадригала-экспромта Маскариля (в сцене X), кончающегося четырехкратным восклицанием "Au voleur!" ("Держи вора!").
5 Цитата (в переводе) из третьей песни "Полтавы".
6 "Капулетти и Монтекки" была написана для низкого женского голоса и исполнялась П. Виардо.
7 Речь идет о парижской читальне, аналогичной той, которая существовала в Берлине.
8 Опера Россини "Дева озера" (1819) написана на сюжет одноименной поэмы В. Скотта.
9 Брат П. Виардо - Мануэль Гарсиа.
10 Имеется в виду контракт, подписанный П. Виардо в Берлине в феврале 1848 г. на исполнение роли Фидес в опере Дж. Мейербера "Пророк" с ноября 1848 по май 1849 г., на чем настаивал сам композитор. Постановка оперы задержалась из-за политических событий и состоялась в апреле 1848 т. (см. письмо П. Виардо к Ж. Санд от 12 февраля 1848 г.: Marip. 242.)