ХXХV
Развязное обхождение г-жи Полозовой, вероятно, на первых порах смутило бы Санина - хотя он новичком не был и уже потерся между людьми,- если бы в самой этой развязности и фамилиарности он опять-таки не увидел хорошего предзнаменования для своего предприятия. "Будем потакать капризам этой богатой барыни",- решил он про себя - и так же непринужденно, как она его спрашивала, ответил ей:
- Да, я женюсь.
- На ком? На иностранке?
- Да.
- Вы недавно с ней познакомились? Во Франкфурте?
- Точно так.
- И кто она такая? Можно узнать?
- Можно. Она дочь кондитера.
Марья Николаевна широко раскрыла глаза и подняла брови.
- Да ведь это прелесть,- проговорила она медлительным голосом,- это чудо! Я уже полагала, что таких молодых людей, как вы, на свете больше не встречается. Дочь кондитера!
- Вас это, я вижу, удивляет,- заметил не без достоинства Санин,- но, во-первых, у меня вовсе нет тех предрассудков...
- Во-первых, это меня нисколько не удивляет,- перебила Марья Николаевна, - предрассудков и у меня нет. Я сама дочь мужика. А? что, взяли? Меня удивляет и радует то, что вот человек не боится любить. Ведь вы ее любите?
- Да.
- Она очень хороша собою?
Санина слегка покоробило от этого последнего вопроса... Однако отступать уже не приходилось.
- Вы знаете, Марья Николаевна,- начал он,- всякому человеку лицо его возлюбленной кажется лучше всех других; но моя невеста - действительно красавица.
- В самом деле? В каком роде? итальянском? античном?
- Да; у ней очень правильные черты.
- С вами нет ее портрета?
- Как ее зовут?
- Ее имя - Джемма.
- А ваше - как?
- Димитрий.
- По отчеству?
- Павлович.
- Знаете что,- проговорила Марья Николаевна все тем же медлительным голосом,- вы мне очень нравитесь, Дмитрий Павлович. Вы, должно быть, хороший человек. Дайте-ка мне вашу руку. Будемте приятелями.
Она крепко пожала его руку своими красивыми, белыми, сильными пальцами. Ее рука была немногим меньше его руки - но гораздо теплей и глаже, и мягче, и жизненней.
- Только знаете, что мне приходит в голову?
- Что?
- Вы не рассердитесь? Нет? Она, вы говорите, ваша невеста. Но разве ... разве это непременно было нужно?
Санин нахмурился.
- Я вас не понимаю. Марья Николаевна.
Марья Николаевна засмеялась тихохонько и, встряхнув головою, откинула назад падавшие ей на щеки волосы.
- Решительно - он прелесть,- промолвила она не то задумчиво, не то рассеянно.- Рыцарь! Подите верьте после этого людям, которые утверждают что идеалисты все перевелись!
Марья Николаевна все время говорила по-русски удивительно чистым прямо московским языком - народного, не дворянского пошиба.
- Вы, наверное, дома воспитывались, в старозаветном, богобоязненном семействе? - спросила она.- Вы какой губернии?
- Тульской.
- Ну, так мы однокорытники. Мой отец... Ведь вам известно, кто был мой отец?
- Да, известно.
- То есть...- как же это так за дело приняться? Что вам угодно этим сказать?
Марья Николаевна прищурилась.
- Да вы зачем сюда приехали?(Когда она щурила глаза, выражение их становилось очень ласковым и немного насмешливым; когда же она раскрывала их во всю величину - в их светлом, почти холодном блеске проступало что-то недоброе... что-то угрожающее. Особенную красоту придавали ее глазам ее брови,густые,немного надвинутые,настоящие соболиные.) Вы хотите, чтобы я у вас купила имение? Вам нужны деньги для вашего бракосочетания? Не так ли?
- Да, нужны.
- И много вам их требуется?
- На первый случай я бы удовольствовался несколькими тысячами франков. Вашему супругу мое имение известно. Вы можете посоветоваться с ним,- а я бы взял цену недорогую.
Марья Николаевна повела головою направо и налево.
- Во-первых,- начала она с расстановкой, ударяя концами пальцев по обшлагу санинского сюртука,- я не имею привычки советоваться с мужем, разве вот насчет туалета - он на это у меня молодец; а во-вторых зачем вы говорите, что вы цену назначите недорогую? Я не хочу воспользоваться тем, что вы теперь очень влюблены и готовы на всякие жертвы... Я никаких жертв от вас не приму. Как? Вместо того чтобы поощрять вас... ну, как бы это сказать получше?.. благородные чувства, что ли? я вас стану обдирать как липку? Это не в- моих привычках. Когда случится, я людей не щажу - только не таким манером.
Санин никак не мог понять, что она - смеется ли над ним или говорит серьезно? а только думал про себя: "О, да с тобой держи ухо востро!"
Слуга вошел с русским самоваром, чайным прибором, сливками, сухарями и т.п. на большом подносе, расставил всю эту благодать на столе между Саниным и г-жою Полозовой - и удалился.
Она налила ему чашку чаю.
- Вы не брезгаете? - спросила она, накладывая ему сахар в чашку пальцами... а щипчики лежали тут же.
- Помилуйте!.. От такой прекрасной руки...
Он не закончил фразы и чуть не поперхнулся глотком чаю, а она внимательно и ясно глядела на него.
- Я потому упомянул о недорогой цене моего имения,- продолжал он,- что так как вы теперь находитесь за границей, то я не могу предполагать у вас много свободных денег и, наконец, я сам чувствую, что продажа... или покупка имения при подобных условиях есть нечто ненормальное, и я должен взять это в соображение.
Санин путался и сбивался, а Марья Николаевна тихонько отклонилась на спинку кресла, скрестила руки и глядела на него тем же внимательным и ясным взглядом. Он наконец умолк.
- Ничего, говорите, говорите,- промолвила она, как бы приходя ему на помощь,- я вас слушаю - мне приятно вас слушать; говорите.
Санин принялся описывать свое имение, сколько в нем десятин, и где оно находится, и каковы в нем хозяйственные угодья, и какие можно извлечь из него выгоды... упомянул даже о живописном местоположении усадьбы; а Марья Николаевна все глядела да глядела на него - все светлее и пристальнее, и губы ее чуть-чуть двигались, без улыбки: она покусывала их. Ему стало неловко наконец; он замолчал вторично.
- Дмитрий Павлович,- начала Марья Николаевна - и задумалась ...- Дмитрий Павлович,- повторила она...- Знаете что:я уверена, что покупка вашего имения - очень выгодная для меня афера и что мы сойдемся; но вы должны мне дать... два дня - да, два дня сроку. Ведь вы в состоянии на два дня расстаться с вашей невестой? Дольше я вас не продержу, против вашей воли,- даю вам честное слово. Но если вам нужны теперь же пять, шесть тысяч франков, я с великим удовольствием готова предложить вам их взаймы - а там мы сочтемся.
Санин поднялся.
вашего решения насчет моего имения - останусь здесь два дня.
- Да; мне так угодно, Дмитрий Павлович. А вам будет очень тяжело ? Очень? Скажите.
- Я люблю свою невесту, Марья Николаевна, и разлука с ней мне не легка.
- Ах, вы золотой человек! - со вздохом промолвила Марья Николаевна .- Обещаюсь не слишком томить вас. Вы уходите?
- Уже поздно,- заметил Санин.
- А вам надо отдохнуть от дороги - и от игры в дурачки с моим мужем. Скажите - вы Ипполиту Сидорычу, моему мужу, большой приятель ?
- Мы воспитывались в одном пансионе.
- И он уже тогда был такой?
- Какой "такой"? - спросил Санин.
Марья Николаевна вдруг засмеялась, засмеялась до красноты всего лица, поднесла платок к губам, встала с кресла и, покачиваясь, как усталая, подошла к Санину и проткнула ему руку.
Он раскланялся и направился к двери.
- Извольте завтра пораньше явиться - слышите? - крикнула она ему вслед.
Он глянул назад, уходя из комнаты, и увидел, что она опять опустилась в кресло и закинула обе руки за голову. Широкие рукава блузы скатились почти до самых плеч - и нельзя было не сознаться, что поза этих рук, что вся эта фигура была обаятельно прекрасна.
ХXХVI
Далеко за полночь горела лампа в комнате Санина. Он сидел за столом и писал "своей Джемме". Рассказал ей все; описал ей Полозовых, мужа и жену - впрочем, больше распространялся насчет собственных чувств - и кончил тем, что назначил ей свидание через три дня!!! (с тремя восклицательными знаками). Утром рано он отнес это письмо на почту и пошел прогуляться по саду Кургауза, где уже играла музыка. Народу было еще мало; он постоял перед беседкой, в которой помещался оркестр, прослушал попурри из "Роберта-Дьявола" и, напившись кофе, отправился в боковую, уединенную аллею, присел на лавочку - и задумался.
Ручка зонтика проворно - и довольно крепко - постучала по его плечу . Он встрепенулся... Перед ним, в легком, серо-зеленом барежевом платье,в белой тюлевой шляпке, в шведских перчатках,свежая и розовая, как летнее утро, но с не исчезнувшей еще негой безмятежного сна в движениях и во взорах, стояла Марья Николаевна.
- Здравствуйте,- промолвила она.- Я сегодня посылала за вами да вы уже ушли. Я только что отпила свой второй стакан - меня, вы знаете,заставляют здесь воду пить, бог ведает зачем... уж я лине здорова? И вот я должна гулять целый час. Хотите вы быть моим спутником. А там мы кофе напьемся.
- Я уже пил,- промолвил Санин, вставая,- но я очень рад гулять с вами.
- Ну так дайте же мне вашу руку... Не бойтесь: вашей невесты здесь нет - она вас не увидит.
Санин принужденно улыбнулся. Он испытывал ощущение неприятное всякий раз, когда Марья Николаевна упоминала о Джемме. Однако поспешно и послушно наклонился... Рука Марьи Николаевны медленно и мягко опустилась на его руку, и скользнула по ней,и как бы прильнула к ней.
- Пойдемте - вот сюда,- сказала она ему, закинув раскрытый зонтик за плечо.- Я в здешнем парке как дома:поведу вас по хорошим местам. И знаете что (она часто употребляла эти два слова): мы с вами не будем говорить теперь об этой покупке; мы о ней после завтрака хорошенько потолкуем; а вы должны мне теперь рассказать о себе... чтобы я знала, с кем я имею дело. А после, если хотите, я вам о себе порасскажу. Согласны?
- Постойте, постойте. Вы не так меня поняли. Я с вами не кокетничать хочу.- Марья Николаевна пожала плечами.- У него невеста,как древняя статуя, а я буду с ним кокетничать?! Но у вас товар - а я купец. Я и хочу знать, каков у вас товар. Ну-ка, показывайте -каков он? Я хочу знать не только, что я покупаю, но и у кого я покупаю. Это было правило моего батюшки. Ну, начинайте... Ну, хоть не с детства ну вот - давно ли вы за границей? И где вы были до сих пор? Только идите тише - нам некуда спешить.
- Я сюда прибыл из Италии, где я пробыл несколько месяцев.
- А у вас, видно, особое влечение ко всему итальянскому? Странно что вы не там нашли свой предмет. Вы любите художества? Картины? или больше - музыку?
- Я люблю искусство... Я все прекрасное люблю.
- И музыку?
- И музыку тоже
- А я ее совсем не люблю. Нравятся мне одни русские песни - то в деревне, и то весной - с пляской, знаете...Красные кумачи,поднизи, на выгоне молоденькая травка, дымком попахивает...чудесно!Но не обо мне речь. Говорите же, рассказывайте.
Марья Николаевна сама шла, а сама то и дело взглядывала на Санина. Она была высокого роста - ее лицо приходилось почти в уровень с его лицом.
Он принялся рассказывать - сначала неохотно,неумело, а потом разговорился разболтался даже. Марья Николаевна очень умно слушала; да к тому же она сама казалась до того откровенной,что невольно и других вызывала на откровенность. Она обладала тем великим даром "обиходности" - Lе tеrriblе don dе lа familiaritе, о котором упоминает кардинал Ретц. Санин говорил о своих путешествиях,о житье в Петербурге о своей молодости...Будь Марья Николаевна светской дамой,с утонченными манерами-он никогда бы так не распустился;но она сама называла себя добрым малым, не терпящим никаких церемоний; она именно так отрекомендовала себя Санину. И в то же время этот "добрый малый" шел рядом с ним кошачьей походкой, слегка прислоняясь к нему, и заглядывал ему в лицо; и шел он в образе молодого женского существа, от которого так и веяло тем разбирающим и томящим, тихим и жгучим соблазном, каким способны донимать нашего брата - грешного, слабого мужчину, одни - и то некоторые и то не чистые, а с надлежащей помесью - славянские натуры!
Прогулка Санина с Марьей Николаевной, беседа Санина с Марьей Николаевной продолжалась час с лишком. И ни разу они не останавливались - все шли да шли по бесконечным аллеям парка,то поднимаясь в гору и на ходу любуясь видом, то спускаясь в долину и укрываясь в непроницаемую тень - и все рука с рукой. Временами Санину даже досадно становилось: он с Джеммой, с своей милой Джеммой никогда так долго не гулял... а тут эта барыня завладела им - и баста!
- Не устали ли вы? - спрашивал он ее не однажды.
- Я никогда не устаю,- отвечала она.
Изредка им попадались гуляющие; почти все ей кланялись - иные почтительно, другие даже подобострастно. Одному из них, весьма красивому, щегольски одетому брюнету она крикнула издали, с самым лучшим парижским акцентом: "Соmte, vous savez, il ne faut pas venir me voir- ni aujourd'hui, ni demain". Тот снял молча шляпу и отвесил низкий поклон.
- Кто это? - спросил Санин, по дурной привычке "любопытствовать", свойственной всем русским.
- Это? Один французик - их здесь много вертится... За мной ухаживает - тоже. Однако пора кофе пить. Пойдемте домой; вы, чай, успели проголодаться. Мой благоверный, должно быть, теперь глаза продрал.
"Благоверный! Глаза продрал!!" - повторил про себя Санин... "И говорит так отлично по-французски... Что за чудачка!"
Марья Николаевна не ошиблась. Когда она вместе с Саниным вернулась в гостиницу - "благоверный", или "пышка" сидел уже, с неизменной феской на голове, перед накрытым столом.
- А я тебя прождался! - воскликнул он, скорчив кислую мину.- Хотел уже кофе без тебя пить.
- Ничего, ничего,- весело возразила Марья Николаевна.- Ты сердился ? Это тебе здорово: а то ты совсем застынешь. Я вот гостя привела . Звони скорее!Давайте пить кофе, кофе - самый лучший кофе - в саксонских чашках, на белоснежной скатерти! Она скинула шляпу, перчатки - и захлопала в ладоши. Полозов глянул на нее исподлобья.
- Что это вы сегодня так расскакались, Марья Николаевна? - проговорил он вполголоса.
- Когда слушаются,- проворчал опять супруг.
- Именно, когда слушаются! Оттого-то мне и весело. Особенно с тобою . Не правда ли, пышна? А вот и кофе. На громадном подносе, с которым появился кельнер, находилась также и театральная афишка. Марья Николаевна тотчас ухватилась за нее.
- Драма! - произнесла она с негодованием,- немецкая драма. Все равно: лучше, чем немецкая комедия. Велите мне взять ложу - бенуар - или нет... лучше Fremden-Loge,- обратилась она к кельнеру.- Слышите ли: непременно Fremden-Loge!
- Но если Fremden-Loge уже взята его превосходительством, директором города (seine Excellenz),- осмелился доложить кельнер.
- Дайте его превосходительству десять талеров,- а чтоб ложа у меня была! Слышите!
Кельнер покорно и печально наклонил голову.
- Дмитрий Павлович, вы поедете со мной в театр? немецкие актеры ужасны, но вы поедете... Да? Да! Какой вы любезный! Пышка, а ты не пойдешь?
- Как прикажешь,- проговорил Полозов в чашку, которую поднес ко рту.
- Знаешь что: останься. Ты в театре все спишь - да и по-немецки ты понимаешь плохо. Ты лучше вот что сделай: напиши ответ управляющему - помнишь, насчет нашей мельницы... насчет крестьянского помолу. Скажи ему, что я не хочу, не хочу и не хочу! Вот тебе и занятие на целый вечер.
- Слушаю,- ответил Полозов.
- Ну, вот и прекрасно. Ты у меня умница. А теперь, господа, благо мы заговорили об управляющем, будемте толковать о главном нашем деле . Вот как только кельнер уберет со стола, вы нам все расскажете, Дмитрий Павлович, о своем имении - как, что, за какую цену продаете, сколько хотите задатку вперед,- словом, все! ("Наконец-то,- подумал Санин,- слава богу!") Вы уж мне кое-что сообщили, сад свой, помнится, чудесно описали, да "пышки" при этом не было... Пусть он послушает - все что-нибудь пробуркнет! Мне очень приятно думать, что я могу помочь вам жениться, да я же обещала вам, что после завтрака займусь вами; а я всегда держу свои обещания; не правда ли, Ипполит Сидорыч?
Полозов потер себе лицо ладонью.
- Что правда, то правда, вы никого не обманываете.
- Никогда! И никогда никого не обману. Ну, Дмитрий Павлович, излагайте дело, как мы выражаемся в сенате.
ХХХVII
Санин принялся "излагать дело", то есть опять, во второй раз, описывать свое имение, но уже не касаясь красот природы и от времени до времени ссылаясь на Полозова, для подтверждения приводимых "фактов и цифр". Но Полозов только хмыкал и головой покачивал - одобрительно ли или неодобрительно - этого, кажется, сам черт бы не разобрал. Впрочем, Марья Николаевна и не нуждалась в его участии. Она выказывала такие коммерческие и административные способности, что оставалось только изумляться! Вся подноготная хозяйства была ей отлично известна; она обо всем аккуратно расспрашивала, во все входила; каждое ее слово попадало в цель, ставило точку прямо на I.Санин не ожидал подобного экзамена: он не приготовился. И продолжался этот экзамен целых полтора часа. Санин испытывал все ощущения подсудимого, сидящего на узенькой скамеечке перед строгим и проницательным судьею. "Да это допрос!" - тоскливо шептал он про себя. Марья Николаевна все время посмеивалась, словно шутила, но от этого Санину не было легче; а когда в течение "допроса" оказалось, что он не совсем ясно понимал значение слов: "передел" и "запашка" - так его даже пот прошиб.
- Ну, хорошо!- решила наконец Марья Николаевна.- Ваше имение я теперь знаю... не хуже вас. Какую же цену вы положите за душу? (В то время цены имениям, как известно, определялись по душам.)
- Да... я полагаю... меньше пятисот рублей взять нельзя, - с трудом проговорил Санин. (О, Панталеоне, Панталеоне, где ты? Вот бы когда тебе пришлось снова воскликнуть: Вarbari!)
Марья Николаевна взвела глаза к небу, как бы соображая.
потребуется задатку. А теперь basta cosi - подхватила она, заметив, что Санин хотел что-то возразить.- Довольно мы занимались презренным металлом... a demain les affaires! Знаете что: я теперь отпускаю вас (она глянула на эмалевые часики, заткнутые у ней за поясом)... до трех часов... Надо ж дать вам отдохнуть. Ступайте поиграйте в рулетку.
- В самом деле? Да вы совершенство. Впрочем, и я не играю. Глупо бросать деньги на ветер - наверняка. Но подите в игорную залу, посмотрите на физиономии. Попадаются презабавные. Старуха есть там одна, с фероньеркой и с усами - чудо! Наш князь там один - тоже хорош. Фигура величественная, нос как у орла, а поставит талер - и крестится украдкой под жилеткой. Читайте журналы, гуляйте,- словом, делайте что хотите... А в три часа я вас ожидаю... de pied ferme . Надо будет пораньше пообедать. Театр у этих смешных немцев начинается в половине седьмого.- Она протянула руку.- Sans rancune , n,est-ce pas?
- Помилуйте, Марья Николаевна, за что я буду на вас досадовать?
- А за то, что я вас мучила. Погодите, я вас еще не так,- прибавила она, прищурив глаза, и все ее ямочки разом выступили на заалевшихся щеках.- До свидания!
на глаза, а он бессильно барахтался обеими руками.