Петр Петрович Каратаев (Примечания)

Вернуться в оглавление
записок охотника

Примечания

Впервые опубликовано: Совр, 1847, № 2, отд. I, с. 197–212 (ценз. разр. 31 янв. 1847 г.), подпись: Ив. Тургенев. Название «Петр Петрович Каратаев» сопровождено здесь подзаголовком «Рассказ» и эпиграфом: «„Вот благородное угасло сердце“ (Горацио в „Гамлете“)» (подзаголовок был снят в ценз. рукоп. 1852 г., эпиграф — в Текст рассказа в «Современнике» разделен на две части; каждая из них, как главка, обозначена римской цифрой.

Автографы неизвестны. В момент публикации рассказа Тургенев находился за границей и в последующие месяцы, по-видимому, беспокоился, как бы оригинал набора не затерялся в редакции «Современника». 24 июня (6 июля) 1847 г. в письме, адресованном Белинскому, Тургеневу и Анненкову в Зальцбрунн, Некрасов заверял Тургенева: «…оригинал „Каратаева“ сохраню» (Некрасов, т. X, с. 71).

ЗО 1880 внесены следующие исправления:

, строки 19–20. Вместо «Иной бог знает что делает, и ничего!» — «Иной мужика дерет как липку, и ничего!» (по Совр и ценз. рукоп.). Замена сделана в цензурной рукописи цензором.

«Был у меня щенок от нее» — «Был у меня и щенок от нее» (по Совр, ценз. рукоп. и всем изданиям до ЗО 1880).

, строка 27. Вместо «не сумел держаться» — «не сумел удержаться» (по Совр, ценз. рукоп. и всем изданиям до

, строка 2. Вместо «положил голову на руки и оперся руками» — «положил голову на руки и оперся локтями» (по Совр). В цензурной рукописи — ошибка писца.

, строка 15. Вместо «Старуха замолчала» — «Старуха помолчала» (по Совр, ЗО 1852).

, строки 25–26. Вместо: «Ах, ты мой господи, да разве я…» — «Ах ты, мой господи, Иисусе Христе! Да разве я в своих холопьях не вольна?» (по Совр и ценз. рукоп.). Вычерки сделаны в цензурной рукописи цензором.

, строки 24–25. Вместо «наконец и мне стыдно стало» — «наконец, мне стыдно стало» (по Совр, ЗО 1880).

, строки 39–43. Вместо «да как заплачет…» — «да как заплачет… Да ведь с радости заплакал, а вы что подумали? Мы Кулика задарили. Она ему, голубушка, сама пятирублевую ассигнацию под конец вынесла, — а он ей как бухнет в ноги — такой чудной!» (по ценз. рукоп., где это вычеркнуто цензором).

, строка 12. Вместо: «оригинальную московскую кофейную» — «оригинальную, московскую кофейную» (по ценз. рукоп., ЗО 1852 и (Ср. Delaveau, p. 190: «qui, comme tous les cafés de Moscou, était un lieu assez étrange».)

Документальных свидетельств о времени возникновения замысла рассказа и о работе над ним не имеется[119]«Я был очень занят всё это время, — писал он П. Виардо 3 (15) декабря, — занят и до сих пор благодаря нашему новому журналу <„Современнику“>». Намерение Тургенева выполнить взятые на себя «обязательства» к Новому году свидетельствует о том, что он должен был сдать в редакцию «Современника», только что перешедшего к Некрасову и Панаеву, материал для февральского номера.

При публикации в «Современнике» текст пострадал от цензурного вмешательства. 15 (27) февраля 1847 г. Некрасов писал Тургеневу: «Ваш рассказ („Каратаев“) напечатан в 2-ой книжке: он всем понравился очень, Белинскому тож; два-три места досадные (хоть и небольшие) выкинуты, да что ж делать! если б и весь уничтожили, так нечему бы удивляться» (Некрасов, т. X, с. 61). На полях цензурной рукописи Тургенев восстановил места, направленные против произвола помещиков, взяточничества должностных лиц, а также рисующие «непочтительное» отношение крепостной к своей барыне, которые были вычеркнуты цензором при публикации рассказа в «Современнике» (см. раздел «Варианты» в изд.: Т, ПСС и П, Сочинения,

Намерение включить рассказ в цикл возникло у Тургенева не сразу. В «Современнике», 1847, № 5, рассказы из «Записок охотника» были опубликованы с нумерацией II–V; таким образом, из двух напечатанных до этого рассказов только один — «Хорь и Калиныч» — был отнесен к циклу. Рассказ этот не обозначен ни в одной из программ «Записок охотника», вплоть до X, составленной осенью 1850 г. и представляющей собой по существу первую программу отдельного издания цикла. В этой программе рассказ «Петр Петрович Каратаев» фигурирует под другим заглавием — «Русак». Так же называет его и Белинский в письме к Тургеневу от 19 февраля (3 марта) 1847 г.: «Ваш „Русак“ — чудо как хорош, удивителен, хотя и далеко ниже „Хоря и Калиныча“» (Белинский, т. 12, с. 336). Таково было первоначальное название рассказа «Петр Петрович Каратаев»; цитируя в «Воспоминаниях о Белинском» письмо Белинского, Тургенев поставил в тексте вместо «Русак» — «Каратаев». Возможно, что на решение Тургенева включить рассказ в цикл повлиял отзыв Белинского, который поставил «Петра Петровича Каратаева» по приемам характеристики персонажа в один ряд с «лучшими из рассказов охотника». В статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» Белинский писал: «Хотя рассказ г. Тургенева „Петр Петрович Каратаев“, напечатанный во второй книжке „Современника“ за прошлый год, и не принадлежит к ряду рассказов охотника, но это такой же мастерской физиологический очерк характера чисто русского, и притом с московским оттенком» (Белинский, «„Каратаев“ мне нравится лучше всего им написанного» (Лит Мысль, Пг., 1923, вып. 2, с. 191); Огарев считал, что один этот рассказ «скрасил» неудачную, по его мнению, книжку «Современника» (письмо к Герцену от 13 (25) марта 1847 г. — Лит. Насл, т. 61, с. 756).

…двенадцать смычков гончих… — Гончих собак соединяют попарно особой короткой цепью — смычком. Поэтому двух сомкнутых гончих также называют «смычком».

…зашел я в кофейную… — Речь идет, по всей вероятности, о кофейне Бажанова; помещалась на Воскресенской площади в Москве (ныне площадь Революции), по соседству с трактиром Печкина, с которым имела общий вход; пользовалась большой популярностью в тридцатые-сороковые годы прошлого века; см. о ней у Герцена в «Былом и думах» (Герцен, «Литературная кофейня в Москве в 1830–1840 гг.» (Рус Cm, 1886, № 4 и 6).

…читали ли вы Полежаева? — Видали ли Мочалова в Гамлете? — В этих словах Каратаева слышны отзвуки оппозиционных настроений передовой русской интеллигенции конца 30-х годов. В борьбе Гамлета-Мочалова за идеалы добра и справедливости, в бунтарском пафосе стихотворений Полежаева тургеневский герой ищет созвучия своему неосознанному протесту против насилия и произвола. Вопрос Каратаева о Полежаеве относится скорее всего к нелегальным произведениям поэта, которые, по выражению Белинского, «ходили по рукам в тетрадках» т. 6, с. 121; см. также: Герцен, т. VIII, с. 166).

Не более! и знать, что этот сон… — Каратаев декламирует отрывки из монологов Гамлета, в переводе А. Кронеберга: «Гамлет», д. III, сц. 1; д. I, сц. 2; д. II, сц. 2 (Харьков, 1844, с. 97, 98, 23 и 92). Тургенев допускает, таким образом, некоторую историческую неточность: он цитирует последний из существовавших к тому времени русских переводов трагедии, в то время как успех Мочалова в роли Гамлета был связан с переводом Н. Полевого» (М., 1837)

119. Из письма Белинского к Герцену от 2 (14) января 1846 г, известно, что Тургенев должен был дать для задуманного Белинским альманаха «Левиафан» «повесть и поэму» (Белинский, т. 12, с. 254). М. А. Ванюшина высказала предположение, что этой «повестью» был рассказ «Петр Петрович Каратаев» (Уч. зап. Саратов. гос. ун-та, 1952, т. XXXI, вып. филол., с. 268).

Однако из писем к Тургеневу Некрасова от 15 (27) февраля и Белинского от 19 февраля (3 марта) 1847 г. (см. ниже) видно, что Белинский не читал рассказа до его публикации в «Современнике», хотя к осени 1846 г. в его распоряжении находились все материалы, собранные для альманаха (как известно, он не был издан). Поэтому нет оснований относить замысел рассказа к началу, а написание его — к лету 1846 г.

Вернуться в оглавление